Охота. Я и военные преступники - Карла дель Понте

Мои попытки способствовать получению разрешений на допрос свидетелей и доступ к документальным доказательствам велись параллельно с международной кампанией по вынуждению Белграда выдать скрывающихся преступников, в том числе Ратко Младича и Радована Караджича. Я хотела добиться результатов за дни или месяцы, а не за месяцы и годы. Всего несколькими неделями раньше во время совещаний в Гааге представители разведки дружественной страны сообщили мне, что Сербия готова выдать Младича Гааге в обмен на обещание защитить от преследования генерала Павковича и принять Сербию в НАТО и Евросоюз. Во время встречи с представителями трибунала в Белграде министр внутренних дел Душан Михайлович подтвердил возможность выдачи Младича. Он сказал: «Я знаю, как это сделать, и могу этому способствовать». Через несколько недель Джинджич сообщил прокурорской службе, что поддерживает выдачу Младича, но для этого необходимо, чтобы Коштуница отдал Павковичу приказ о задержании генерала. Спустя неделю, 28 февраля 2002 года, Младич был официально уволен с военной службы в югославской армии и получил выходное пособие. Прошла еще неделя, и Джинджич сообщил, что Младич вылетел в Боснию и Герцеговину. На протяжении пяти лет Белград настаивал на том, что после этого Ратко Младич на территории Сербии не появлялся.

18 апреля 2002 года я встретилась с федеральным министром юстиции Саво Марковичем, федеральным министром иностранных дел Гораном Свилановичем и министром внутренних дел Сербии Душаном Михайловичем. Разумеется, все они заверили меня, что не имеют представления о местонахождении Ратко Младича. Разговор быстро перешел на принятие нового закона о сотрудничестве. Но мне было очевидно, что все останется по-прежнему, пока кто-нибудь в Белграде, кроме Зорана Джинджича и его союзников, не проявит реальной воли к сотрудничеству. Маркович даже имел наглость заявить, что Федеративная Республика Югославия «выполнила все условия по сотрудничеству с прокурорской службой», и упрекнул меня за то, что служба не выдвигает обвинений против албанцев и преступников других национальностей.

Во время встречи с Михайловичем мы передали ему список из 23-х обвиняемых. Белград должен был арестовать этих людей и передать их трибуналу. Мы узнали, что генерал Никола Ойданич, занимавший во время этнических чисток в Косово в 1999 году должность начальника генерального штаба югославской армии, собирается сдаться добровольно. Мы обсудили возможность встречи со Сретеном Лукичем, который в 1999 году руководил расквартированными в Косово сербскими внутренними войсками. Нам сообщили, что полковник Винко Пандуревич, которого трибунал обвинял в геноциде и других преступлениях, связанных с событиями в Сребренице, более не приезжал в Сербию из Боснии; что Стоян Жуплянин, обвиненный в участии в этнических чистках в западной Боснии и казнях мусульман в концентрационных лагерях летом 1992 года, «исчез»; что Душан Кнежевич, разыскиваемый за преступления, связанные с этническими чистками в западной Боснии, явился в сербскую полицию Весь обвешанный динамитом; что Веселин Шливанчанин, бывший майор югославской армии, обвиняемый в убийствах раненых и других пленных, которых забрали из вуковарского госпиталя, заявил, что не сдастся живым; что бывший полковник югославской армии Миле Мркшич, обвиненный в убийствах в Вуковаре, болен; что Мирлослав Радич, бывший капитан югославской армии, также принимавший участие в вуковарских событиях, собирается жениться на судье белградского суда; что генерал Момчило Перишич безуспешно пытался найти Младича и убедить его сдаться; что Радован Караджич вообще находится за пределами Сербии. После этой удивительной смеси правды, полуправды и лжи, Михайлович спросил, «действительно ли нам нужно» арестовывать Милана Мартича, которого трибунал обвинял в числе прочего в изгнании хорватов с населенных сербами территорий Хорватии и в ракетном обстреле жилого центра Загреба.

Когда встреча закончилась, я испытала истинное облегчение. Кроме того, я ощущала злорадное удовлетворение от того, что заставила и моих советников тоже выслушивать эти пустые обещания и оправдания. Вместе с моим помощником, Антоном Никифоровым, я отправилась в офис премьер-министра Сербии, Зорана Джинджича, которого в тот день не было в Белграде. Меня провели в личный кабинет премьера, где Джинджич установил беговую дорожку, чтобы быть в хорошей физической форме, и устроил небольшой салон для конфиденциальных встреч. Здесь меня ожидал генерал Перишич в штатском. Встреча должна была пройти тайно. Джинджич устроил ее для того, чтобы я попыталась лично убедить Перишича дать показания против Милошевича. «Я хочу от вас только одного, — сказала я. — Вы должны сказать правду перед судом». Перишич явно нервничал. Он говорил очень медленно, без каких-либо эмоций, но очень расчетливо. Генерал отрицал свое участие в хорватских событиях 1991 года. Он сказал, что обсуждал с Милошевичем ситуацию в Боснии, потому что «Милошевич гораздо жестче относился к боснийским сербам, чем к боснийским хорватам или мусульманам». О событиях в Косово он не мог сказать ничего. Перишич объяснил, что участие в процессе над Милошевичем станет нарушением его политического и морального кодекса. Он считал, что Милошевича следует судить в Сербии, а не в Гааге. Он заявил, что будет свидетельствовать против Милошевича в Сербии «за все то, что он сделал сербам». Я спросила Перишича, не связан ли его арест по обвинению в шпионаже с трибуналом и действительно ли он передал американскому дипломату документы, связанные с ним. Перишич отрицал какую-либо связь его ареста с трибуналом. Он сказал, что арест явился результатом политической игры лиц из окружения президента Коштуницы и офицеров югославской армии, которых он назвал ставленниками Милошевича.

Вторая тайная встреча, организованная Джинджичем, состоялась в том же кабинете сразу после ухода Перишича. Я встретилась с генералом Павковичем. К нему у меня было три вопроса. Где Ратко Младич? Готов ли Павкович подвергнуться допросу в качестве подозреваемого свидетеля, то есть свидетеля, которому заранее известно о том, что ему также могут быть предъявлены обвинения? Готов ли он стать свидетелем обвинения в деле Милошевича? Относительно Младича генерал не мог сказать мне ничего нового. Он заявил, что Младич исчез два месяца назад, и с тех пор у него не было контактов ни с ним самим, ни с его посредниками. Павкович утверждал, что югославская армия никогда не защищала Младича и не оказывала ему и его телохранителям финансовой поддержки. Кстати, количество телохранителей Младича Павкович оценивал от 30 до 130 человек. Генерал сказал, что, будучи начальником генерального штаба югославской армии, он запретил Младичу появляться на армейских мероприятиях. Павкович добавил, что полгода тому назад аннулировал специальный пропуск, который предоставлял Младичу неограниченный доступ к материальной базе югославской армии. Теперь, по словам Павковича, Младич мог доверять лишь немногим. Павкович, как и многие из тех, кто согласился на допрос с целью выяснить, какие обвинения могут быть выдвинуты против них лично, не возражал против статуса подозреваемого свидетеля. Он заявил, что готов ответить на все вопросы прокурора, связанные с обвинениями против Милошевича по событиям в Косово. Однако идея дать показания в суде его явно не привлекала. Он сказал, что окажется плохим свидетелем против Милошевича, поскольку «его слова будут, скорее, в его защиту». Сидя напротив генерала, я вспомнила ту роль, которую Павкович сыграл в изгнании этнических албанцев из Косово в 1999 году. Тогда я записала в своем блокноте: «Павкович — обвин.».