Кот и крысы - Далия Трускиновская

Но всем этим Устин, собравшись с силами, решил пренебречь. И в чулках ли дело, когда Господь сподобил его послужить спасению грешной души?

– Сударыня! - воскликнул он. - Не пугайтесь, Христа ради! Я к вам с доброй вестью пришел!

Дунька всяких мужчин повидала. И тех, кто чересчур серьезно относился к жизни и всем ее проявлениям, побаивалась. Памятен был случай, когда одну из Марфиных подопечных, хорошо выданную замуж, зарезал бывший дружок. А ведь как завидовали девки когда она про того дружка рассказывала - и подарки-де носит, и в любви неутомим! Дозавидовались…

Поэтому Дунька близко подходить к визитеру не стала - вид шальной, глаза выпучены, а ну как накинется? Опять же - руками что-то за пазухой удерживает, а ну как топор? Она даже так шагнула, чтобы между ней и Устином оказалось кресло.

Устин и не задумался о причине такого маневра.

– Сударыня! - продолжал он. - Я всю ночь Бога молил, и он мне средство послал вас спасти!

– От чего спасти? - удивилась Дунька.

– От разврата! - покраснев не то что до ушей но и до затылка, объявил Устин. - Я вас видел, я понял - вы не по своей воле в грех впали, а вас злые и богатые люди на грех подбили! И теперь вы полагаете, будто вам иначе не прожить, как только во грехе. А можно жить иначе, право слово, можно!

– Ты откуда такой взялся? - уже начиная сердиться, спросила Дунька.

– С Лубянки! - честно отвечал Устин, и тут она признала полицейского, который заунывно бубнил с бумаги правила обращения с рулеткой.

– Тебя, сударь, кто прислал? - строго спросила она.

– Ангел ваш хранитель! Сударыня, не предавайтесь разврату! Вам нет более в нем нужды! - с тем Устин выложил на стол мешок с деньгами. - Вот - тут надолго хватит! Ни в чем не будете знать отказа - только прогоните соблазнителя, прогоните соблазн! Понадобится - милостыньку просить буду, лишь бы вам не пришлось более своим телом торговать!

Дунькин рот сам собой приоткрылся.

Устин же замолчал, ожидая ответа.

Ответ воспоследовал не сразу.

– Сам, стало быть, пришел? Никто не посылал? - уточнила Дунька. - А служишь в полиции?

– Да, именно так, по грехам моим… - признался Устин. Он и впрямь порой считал свою службу своеобразной епитимьей, наложенной на него графом Орловым за причастность к убийству митрополита.

– А денег-то сколько?

– Не ведаю, я не считал. Но много!

– Где ж ты их взял? Заработать не мог… наследство, что ли, получил?

Устин не ответил.

– Ну, соври хоть что-нибудь! - приказала Дунька. - Не клад же ты сыскал! Или клад?

– Господин Архаров вручил… - совсем смутившись, ответил Устин.

– Господин Архаров?! А что ты мне тут наговорил - тоже господин Архаров велел передать?! Отвечай, болван! - закричала до глубины души возмущенная Дунька.

Устин от крика этого вовсе лишился дара речи. А хуже всего - он напрочь позабыл одну важную вещь. По дороге к Дуньке он собирался рассказать ей про святого подвижника, который через то и сподобился святости, что давал гулящим девкам деньги, лишь бы они не ходили на свой промысел. А сейчас мало что рассказать позабыл - так еще и имя подвижника совершенно вылетело из головы.

– Забирай деньги, глаза б мои их не видали! - продолжала Дунька. - Пошел вон! И с деньгами проклятыми вместе! Не то сейчас же кучера кликну, он тя в тычки выставит!

И, чуть не плача от обиды, кинулась из гостиной прочь.

Это была смертельная обида на Архарова. Золотые браслеты, теперь вот мешок денег! Насчет разврата он вряд ли велел передать, настолько еще не сбрел с ума, это уж посланец сам сдуру или спьяну сочинил, но деньги!… Сказано же ему было!…

Дунька вошла в спальню, бросилась на постель и заплакала. Это случалось с ней редко - однако случалось, и слезы лились неудержимо.

Устин горестно вздохнул - такого афронта он не ожидал. И к чему прелестница вдруг приплела Архарова - тоже понять не мог.

– Эк ее нечистая сила корчит и ломает, - прошептал он. Конечно же, следовало предусмотреть, что грех в человеке силен, бесы сразу не отдадут жертву, и для того, кто вздумал затеять с ними брань, главное - терпение. Поэтому Устин, оставив на столе мешок, сел в уголке на стул и стал ждать, когда Дунька, остыв, выйдет из спальни. Для сокращения времени он повторял молитвы, а она все не выходила и не выходила.

За окном понемногу темнело. Вошла горничная Агаша; не заметив гостя, прошла в спальню и вышла оттуда на цыпочках. Опять вошла, неся на растопыренных руках что-то белое, воздушное, исчезла в спальне, вышла оттуда, потом ее каблучки простучали по лестнице. Устин все сидел да сидел, твердо решив не покидать притон разврата, пока Дунька не согласится взять деньги. Он утешался мыслью, что возвращение этой души на стезю добродетели станет его великим подвигом, и молитвенным, и духовным! Не менее великим, как если бы удалось возжечь ту всемирную свечу. Свеча-то что, прогорит и нет ее, а тут - живая душа человеческая от греха освободится!

Если бы он знал, что собрался спасать Дуньку на те деньги, которые, коли вдуматься, были собраны как раз на всемирную свечу, то и вовсе впал бы в восторг, увидев в этом несказанный промысел Божий. А так он еще побормотал немного, вычитывая наизусть вечернее правило, и прямо на стуле заснул.

Проснулся он даже не от стука шагов, шаги были беззвучны, и не от скрипа пола - скрип он уловил уж потом. Было какое-то дуновение воздуха, коснувшееся лица и глаз.

Устин вдруг осознал, что в гостиной происходит некое движение. А когда приоткрыл глаза - то увидел свет.

Это была та полоса света, которую кидает на пол потайной фонарь, длинная и очень узкая.

Кто-то передвигался по гостиной, шаря этой полосой и что-то выискивая.

Устин подался вперед.

Полоса сделалась неподвижна - она лежала поперек нового большого овального стола, угловато вскарабкиваясь на покрывающий рулетку платок. Потом чья-то незримая рука платок сдернула.

– Ха! - услышал Устин. И следом - короткий смешок.

К этому мигу он уже освоился настолько, что выделил во мраке более черную, чем прочие предметы, человеческую фигуру. Фигура двигалась вдоль стола, словно бы примериваясь к нему. При этом она была спиной к Устину.

Вдруг над ее правым плечом вознесся к потолку некий предмет, такой же черный, как если бы она высоко подняла его. Предмет несколько подвигался в воздухе, фигура переместилась опять. Затевалось что-то нехорошее и явно связанное с казенной рулеткой…

А защищать казенное имущество необходимо - не то потом будут большие неприятности.

– Караул! - закричал неожиданно тонким голосом Устин, бросаясь на незнакомца. Тот как раз успел повернуться на голос, и Устин не в плечо ему сзади вцепился, не на спине повис, а нечаянно ухватился за правую руку, сжимавшую что-то округлое и холодное.

– Караул! - опять завопил он, не выпуская этой руки, хотя ее хозяин пытался стряхнуть с себя обезумевшую ночную тень. - - Грабят! Караул!

Тут Устин был впечатан спиной в стенку, прямо в резную деревянную панель. И левая рука незнакомца нашла его горло. Одновременно незнакомец выронил то, что было в правой руке и мешало расправиться с Устином. Оно грохнулось о паркет.

– Агашка! - раздался Дунькин заполошный крик. - Агашка, дура! Филимонка! Огня! Саввишна! К нам воры забрались! Фаддея будите!

Устин забился в сильных руках, отдирая пальцы от своего горла.

Мир исказился, начался полет, Устин ощутил его, как невесомость тела, и это была даже приятная невесомость, мрак перед закрывшимися глазами был звездный, коли смерть такова - отчего бы и нет, такая странная мысль возникла вдруг, овеяла душу прохладой…

Распахнулась дверь, широкая полоса тусклого света пересекла гостиную. По лестнице кто-то затопотал.

Незнакомец выпустил Устина, не сумев придушить, но на прощание от души заехал в зубы. Устин свалился, а незнакомец кинулся прочь. На лестнице раздался грохот, ругань, визг. Тут же завизжала выскочившая из спальни Дунька.

Сидя на полу, Устин видел Дунькино лицо, слышал шум и, держась за подбородок, невольно его ощупывая, жадно дышал.

Он возвращался в мир с трудом, и мир был малоприятен.

К нему подбежал крупный мужик, наклонился, встряхнул за плечи и крикнул:

– Барыня, вот один, не ушел!

– Барыня, душенька, он на вас топор припас! - вдруг заголосила незримая девка. - Вон, вон топор, на полу лежит!

Дунька подошла к кучеру Фаддею, не выпускавшему Устина, и осветила лицо добычи свечкой.

– Пусти его, - приказала. - Это полицейский.

– Господь с вами, барыня, - отвечал Фаддей. - Что тут ночью делать полицейскому? Вор это! Мундиром разжился - вот и весь полицейский! Агашка, веревки тащи! Сейчас мы его!

– Да полицейский, ты что, не помнишь? Архаровец! Который с рулеткой прислан был!

– Точно ли? - усомнился Фаддей. - Ну-кась, вставай, архаровец! Поглядим на тебя! Да где ж Филимонка?

Устин кое-как встал, одернул на себе мундир и покраснел, всей кожей ощущая, что проклятые чулки опять спустились.