Дитя Одина - Тим Северин

— И ты, — со злобой сказал Кетиль, — ты тоже отправишься. Вместе с этими псами. Конунг решил, что они будут неплохим подарком тем двум разбойникам. Полагаю, он скажет, будто это боевые собаки, наученные биться. Я-то знаю, им больше по нраву валяться весь день на подстилках и ловить блох. Но, по крайней мере, мы от них избавимся.

Было холодно, сыро, и плавание длилось в два раза дольше ожиданного. Мои подопечные были в самом жалком состоянии. Они скреблись о покатые борта, дрожали, их рвало, и, рухнув на днище в который раз, они лежали там, как при последнем издыхании, когда «Пенящий море» обогнул южную оконечность острова Мэн и на веслах медленно вошел в закрытый залив, где стоял на якоре флот викингов. Мы подходили осторожно, все щиты висели на бортах, корабельщики старательно выказывали свою покорность, а Сигтрюгг с телохранителями стоял на носу, все безоружные и без доспехов, давая понять, что они идут с миром. «Пенящий море» был явно самым большим кораблем в заливе, но и он не выдержал бы совместного нападения викингов. Оспак и Бродир собрали три десятка судов.

Стороны не настолько доверяли друг другу, чтобы вести переговоры на одном из судов, поэтому совет держали на берегу в палатке. Ясное дело, Сигтрюгг захотел, чтобы его собаки были выставлены напоказ. Я притащил двух ослабевших от морской болезни псов, да и мне самому было почти так же холодно и худо, как им, когда я занял свое место в свите. Не обращая ни малейшего внимания на резкий ветер и дождь-косохлест, время о времени стучавший по палатке, Оспак и Бродир стоя слушали предложение Сигтрюгга. Теперь я уже достаточно его знал, чтобы понять происходящее. Он обстоятельно описал величину и богатство владений ирландского короля и прибавил, что Бриан Борома слишком стар, чтобы успешно защищать имущество королевства. В пример его слабеющих сил Сигтрюгг привел то, как он дурно обошелся со своей женой Гормлайт. Он посадил ее под замок на три месяца, не помыслив, что это оскорбление ее роду, дому конунгов Лейнстера. Бриан Борома стар и немощен, хватка у него ослабла. Понадобится только хорошо подготовленное нападение, чтобы лишить его власти и открыть Ирландию для грабежа.

Оба викинга внимали безучастно. Из них двоих Бродир был наиболее представительный. Оспак же складнее и обыкновеннее, если не считать странного разворота его левой глазницы, от чего и пошло его прозвище, Косоглазый. Бродир же был огромен, почти на голову выше товарища. Все в нем было большим. Крупное грубое лицо, ноги как столбы, таких больших кистей и стоп я никогда не видел. Однако самым примечательным были волосы. Как сказал Сигтрюгг своей матери, Бродир отрастил их такими длинными, что они доходили до пояса, и приходилось засовывать их за кушак. Этот великолепный водопад волос был необычного для северянина аспидно-черного цвета.

Встреча не привела к какому-либо твердому решению. И Оспак, и Бродир сказали, что им нужно посоветоваться со своими кормчими и что Сигтрюгг узнает их решение завтра утром. Однако, когда мы шли обратно по усыпанному галькой берегу к нашей лодке, Сигтрюгг отвел Бродира в сторону и предложил ему продолжить обсуждение наедине. Часом позже великан-викинг поднялся на борт «Пенящего море» и, пригнувшись, вошел под полосатый навес шатра, поставленного для защиты от непогоды. Бродир провел там почти час, беседуя с Сигтрюггом. На тесном корабле невозможно уединиться, и каждое слово их было слышно сидевшим по соседству на скамьях. Бродир хотел узнать побольше о положении в Ирландии, о том, кто поддерживает верховного короля и как будет поделена добыча. В своих ответах Сигтрюгг смягчал условия предлагаемого союза. Он обещал Бродиру первый выбор при дележке всего награбленного, обещал, что тот получит особую награду, и что его доля будет, скорее всего, больше, чем у Оспака, потому что под началом у Бродира больше кораблей и больше людей. Наконец, поскольку Бродир все еще не решался ввязаться в эту распрю, Сигтрюгг поставил на кон то же, что и на Оркнеях: он обещал Бродиру, что Гормлайт выйдет за него, коль скоро с Брианом Борома будет покончено, и это откроет Бродиру путь к королевскому престолу. И я заметил, что кое-кто из наших корабельщиков отвернулся, пряча лицо, когда конунг давал это пустое обещание.

Но и Бродир был не простак.

— Полагаю, ты совсем недавно то лее самое предложил Оркнейскому ярлу, — прогрохотал он.

Сигтрюгг не смутился.

— Ну да, так оно и было, но когда я вернулся в Дублин, оказалось, что Гормлайт передумала. Она сказала, что предпочла бы взять в мужья тебя, а не Сигурда Смелого — хотя он тоже из лучших мужей, — и мы договорились, что Сигурду ни к чему знать о перемене в наших намерениях.

Именно в этот момент Сигтрюгг заметил меня. Я сидел, притулившись к борту корабля, с одной из собак, которая уныло лизала мне руку. С запозданием Сигтрюггу пришло в голову, что я мог быть соглядатаем Оркнейского ярла.

— В знак моей дружбы, — ровным голосом продолжал он, — мне бы хотелось оставить тебе этих двух великолепных ирландских волкодавов. Пусть они напоминают тебе о роде твоей будущей жены. Давай же заключим эту сделку и скрепим ее этим даром. — Он протянул ладонь, схватил Бродира за правую мускулистую руку, и они дали клятву дружбы. — Ты должен прийти в Дублин со своими кораблями в течение месяца и постараться уговорить Оспака.

Бродир встал. Такой он был великан, что приходилось ему наклоняться, дабы не обтирать черной головой мокрую ткань шатра. Уходя, он обернулся и сказал мне:

— Эй ты, пошли.

И мне снова пришлось тащить несчастных псов к борту драккара. А когда они, не желая прыгать, заскулили и уперлись на краю бездны, разделявшей корабль и лодку, Бродир, шедший впереди, просто ухватил собак за шкирки и швырнул вниз, словно щенят.

На другое утро я проснулся после ночи, проведенной между двумя собаками на носу корабля Бродира, и посмотрел туда, где «Пенящий море» стоял на якоре. Большого драккара не было. Сигтрюгг решил, что дело сделано, и ускользнул ночью, взяв курс на Дублин, вне всяких сомнений, чтобы доложить матери, что теперь она предложена двум горделивым вождям.

Ближе к вечеру Бродир поманил меня к себе. Он сидел у подножия мачты, держа в одной руке толстый кусок высушенной на ветру баранины, а в другой — нож. Отрезая пласты мяса, он совал их в рот, скрытый в роскошной бороде, и рассматривал меня весьма внимательно. Наверное, он полагал, что я соглядатай, приставленный к нему Сигтрюггом.

— Как твое имя и откуда ты? — спросил он.

— Торгильс, господин. Я родился на Оркнеях, но вырос в Гренландии и провел некоторое время в месте, которое называют Вин ланд.