Душа Императора (СИ) - Еремина Дарья Викторовна

— Пойдем внутрь, Саша. — Проговорил он спокойно.

— Я видел сон, будто реальный… — Начал я, направляясь за ним. Часы ожидания будто канули в небытие. — В нем мы вспомнили о мобильном телефоне, который изъяла капитанша судна, выловившего нас в море. Если бы мы нашли его, были бы шансы максимально быстро найти помощь в моем мире. Мы же можем оказаться далеко от населенных пунктов…

— Я попытаюсь, Саша.

— Я не кстати сейчас? — Догадался я и выдержал задумчивый взгляд псионика из-за плеча.

Он не ответил, возможно, считая мой вопрос странным. Ведь он освободился? Ведь я дождался? Значит, у него найдется пара минут для меня. Но теперь я не знал, как начать. Да и все, что мучило меня, казалось таким мелким и неважным. Отвлекать псионика не хотелось. В какой-то момент он засмеялся, смутив меня окончательно.

— Саша, нет ничего и никого ценнее в нашем мире, чем ты, стоящий здесь передо мной и сомневающийся в своей ценности.

— Я не…

— Мы пытались найти решение проблемы Северной войны. Слишком много беспокойства они доставляют последнее время Объединенным Землям. Координаторы заняты оперативной работой, некоторые уже переместились на места.

— Я не ищу оправданий, Тальцус… Я не хотел, прости.

— Ну вот, снова. — Улыбнулся он, открывая дверь в знакомый мне кабинет.

— Я начинаю понимать истинную проблему твоих взаимоотношений с миром и самим собой. Где бы ты не находился, ты считаешь себя лишним.

Я сел в кресло, смущенный этой нелестной догадкой.

— Первое, что я вложу в сознание своей дочери — это ее ценность и неотделимость от мира и времени, в котором она живет. Тысячелетия назад мы, ланиты, выбрали служение, знание и любовь. Только так наш мир избежал разделения на владык и рабов. Еще не много времени прошло, но пора выбираться из болота, в котором ты увяз. Вспомни хотя бы Артура, твоего спутника. Только попытайся представить его чувствующим себя лишним, неуверенным, чужим. Ему не нужен новый дом, потому что он везде дома. Он способен создавать, строить. Рядом с этим человеком все чувствуют себя в безопасности. Это не дар моего мира: мы одинаковые. Это твоя личная проблема неполноценности воспитания. И с ней ты не сможешь стать счастливым ни в моем, ни в родном для тебя мире. Лишь личность, осознавшая свою ценность и полюбившая самое себя способна творить и дарить. Я вижу, ты снова в сомнениях. Я не помогу тебе принять решение, остаться здесь или вернуться домой.

Даже, учитывая то, что значительный вес в принятии решения отпустить Маргариту было то, что ты остаешься здесь, я не смогу и не захочу тебя удержать. Ты до сих пор тот раб, что излишен и вреден для нашего мира. Слишком тонкие грани между людьми, чтобы мы могли позволить впускать в души наших жителей тот яд, то сомнение, ту боль и тоску, которыми ты живешь и дышишь.

Я открыл рот, чтобы попытаться что-то ответить, возразить, но слова не подбирались. Я опустил голову. Не на такой разговор я рассчитывал.

— Я понимаю, что ты пришел за помощью, за подсказкой, советом. Но единственное, что тебе нужно научиться делать, это не противопоставлять себя миру. Будь частью его… Сначала любить, а потом быть любимым; сначала отдавать, а потом брать; сначала производить, а потом уже потреблять. Не разворачивай все события на себя, не ищи виноватых и не оправдывайся. Просто делай, что считаешь нужным. Не мешай никому принимать решения, даже, если они не совпадают с твоими планами. Пойми, наконец, что марионеток с бьющимся сердцем существовать не должно!

— Я не пытался…

— Не оправдывайся. — Совсем тихо повторил Тальцус. — Позже ты повторишь эти слова для себя и поймешь, как давишь на окружающих тебя людей.

— Тальцус, ты говоришь утопические вещи. Человеком всегда движет эгоизм!

На какое-то мгновение мне показалось, что кто-то вошел в кабинет, такой быстрый пронзающий взгляд кинул псионик сквозь меня. Но потом в памяти всплыл далекий урок литературы и стершаяся было из памяти любимая преподавательница… Я услышал маленький кусочек из урока Тамары Петровны, впервые для нас упоминавшей о разумном эгоизме… Наверно только почти десять лет спустя я был способен понять эту мысль… Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Не стоит пытаться убедить меня в исключительной положительности населения твоего мира… Я успел познакомиться и с обворовывающими моряками, продающими людей и с контрабандистами, платящими псионикам плату за охрану.

— Саша, я не пытаюсь тебя ни в чем убедить. Ты искал совета, я показал тебе путь, который выведет к свету. Мой мир не идеален! Но не случайно ты хочешь в нем остаться. И не дар Андреса, сулящий тебе безбедное существование, привлекает тебя здесь больше всего. Тебя привлекает чувство свободы и осознание, что здесь тебе будет место.

Я смотрел на псионика, не желая продолжать разговор. Тальцус кивнул мне и пошел по своим делам, не прогоняя и не прощаясь.

Пройдя в отведенную мне еще по прибытии келью, я открыл дверцу шкафа. Протянул руку на самую верхнюю полку, пытаясь нащупать меч. Разве мог исчезнуть артефакт, видимый лишь единицам людей? Какую шутку играло сознание с людьми, не видящими меч из тумана, я не знал. Но то, что взять в руки его без моей помощи невозможно, было очевидно.

Знакомое тепло разлилось по телу, будто напоминая о важности и не иллюзорности вещи в руках. Не сила это была, а лишь напоминание, вложенное создателем. Я вспомнил о крыльях Им Каруса, созданных для дочери. Что должен был ощущать человек, надевший созданный любящим отцом подарок? Возможно, именно та забота, любовь и напоминание, которые могли быть частью души крыльев и тянули меня завладеть ими? И крылья, как проверка на соответствие, должны были выносить свой вердикт…

Поднявшись на цыпочки, я положил меч на прежнее место и направился к башне летунов. Двумя, может быть тремя параллельными потоками неслись мысли о крыльях, Марго и мне самом, мечущемся и беспокойном. Я не верил в случайности, пытаясь раскопать причины происходящего и уже случившегося. Возможно, потому я и стал писателем. Я не видел себя в другой роли, подчиненный постоянно копошащимся и анализирующимся сонмам мыслей. После жесткой лекции Тальцуса в голове вырисовывались знакомые картины вроде бы не связанных доселе раздумий. Теперь же они стремились к единству.

Этот мир в лице Тальцуса хотел видеть меня гармоничной личностью, успокоившейся и счастливой. Я бы и сам не против успокоиться и отогнать боль, сомнения и тоску, окружавшие меня плотным коконом. Но не реально это было осуществить до тех пор, пока столь милый мне человечек рвался домой и мучил меня неопределенностью.

Совершенно отчетливо понимая право Марго желать возвращения, я не мог смириться с этим и не хотел отпускать. Уже не в мыслях даже, а где-то в глубине души засело едкое страдание и неугомонность, толкающая испытать большие эмоции, большее унижение или большую боль. Что угодно, лишь бы не возвращаться к пониманию того, что скоро она уйдет окончательно. И когда я снова погружался в самокопание, перед глазами взмахивал сверкающими крыльями подарок Им Каруса любимой дочери. И наступало понимание.

Тысячи лет назад, как и сегодня, единственное пожелание любящего отца могло быть пожеланием счастья. Сколь иллюзорно и неописуемо это пожелание, столь и ясно оформлено и понятно внутри самого человека. Счастливый человек никогда не сможет описать своих чувств. Но в глубине своего существа он будет понимать, и осознавать внутреннюю силу, ощущать спокойствие и твердость, единство и уверенность. Мог ли один из сильнейших творцов прошлого разбить чувство счастья на маленькие составляющие чувств и эмоций и вложить эту «информационную составляющую» как условие для полета? Забираясь на летуна в этот момент, я рассмеялся. Хорошо, что эта птичка не запрограммирована скидывать несчастных наездников…

Мы взмыли вверх, я вдохнул прохладный осенний воздух — само небо. Даже, просто полет на птице мог подарить мгновения восторга. Лишь стоило отпустить мысли и ощутить радость жизни. Улыбаясь себе и мгновению, я смотрел на паутины тропинок внизу. Так редко приходило это освобождающее чувство, так неуловимо оно было и кратковременно! Казалось, умри сейчас, и я считал бы, что прожил долгую счастливую жизнь. Только в подобные моменты освобождения человек становился бесстрашным перед лицом смерти. Как жаль, что они так редки…