Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Альфред Барков

– Истинным… то есть я хочу сказать, ваше ве… сейчас же после обеда…

– Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло».

Из содержания этого отрывка следует, что Варенуха действительно не успел совершить ничего дурного; его тяготит пребывание в новой роли. Да, он не лишен человеческих слабостей – вон как подобострастно он молит Воланда: «Истинным…» – явно же хотел сказать «Истинным Богом заклинаю», но, поняв неуместность такого заклинания перед сатаной, осекся. Попытался было исправить – «то есть я хочу сказать ваше ве…» – снова осечка, назвать сатану величеством совесть не позволила. И, конечно, чисто человеческая слабость – «сейчас же после обеда» – то есть, не сразу отпустите, а все-таки позвольте похлебать из вашей кормушки. Конечно, далеко не «светлый образ», но в общем ему присущ набор самых обычных человеческих слабостей, и, если бы не насильственный поцелуй Геллы, то по своей воле он, конечно, в вампиры не пошел бы.

Что же касается чисто человеческой слабости («сейчас же после обеда»), то вот пример из реальной жизни:

«Немирович потребовал от директора гостиницы «Интурист» в Ялте, чтобы тот ему выслал в Байдары четверку лошадей, так как «сына Мишу» может укачать машина…»9.

Да, размах… Интуристовская квадрига в самый разгар «Великого перелома» – все-таки не двуколка…

А вот интересная выдержка из письма Булгакова, направленного Елене Сергеевне как раз в тот период, когда готовилась последняя машинописная редакция романа (ее печатала под диктовку О.С. Бокшанская):

«Итак, все, казалось бы, хорошо, и вдруг из-за кулисы на сцену выходит один из злых гениев…

Со свойственной тебе проницательностью ты немедленно восклицаешь:

– Немирович! И ты совершенно права. Это именно он […]. Он здоров, как гоголевский каретник, и в Барвихе изнывает от праздности […]. Хорошо было бы, если б Воланд залетел в Барвиху! Увы, это бывает только в романе!»10.

Здесь примечательным является то, что речь идет о Немировиче-Данченко в прямой увязке с фабулой диктуемого романа.

В этом же письме: «Эх, я писал тебе, чтобы ты не думала о театре и Немирове, а сам о нем. Но можно ли было думать, что и роману он сумеет принести вред»11.

На следующий день – цитируя слова О.С. Бокшанской (3 июня 1938 г.): «Шикарная фраза: «Тебе бы следовало показать роман Владимиру Ивановичу» […]. Как же, как же! Я прямо горю нетерпением роман филистеру показывать»12.

Филистер… Тоже характеристика – булгаковская. Не наше, конечно, дело определять меру субъективизма в такой оценке. Но вот факт, запечатленный за несколько месяцев до этого в семейном дневнике (15 марта 1938 г., после смерти жены В.И. Немировича-Данченко):

«Немирович разослал отпечатанное в типографии письмо-благодарность за сочувствие. В нем такая фраза, например: «Как бы ни был мудр потерпевший такую утрату…». А подписано письмо «Народный артист СССР Вл. Ив. Немирович-Данченко с сыном».

Оля говорила, что В.И. хотел, чтобы это напечатали газеты, но там отказались – «за отсутствием места», – и тогда он дал отпечатать в типографии. Конечно, и окружающие виноваты, что все время кричат ему о его «мудрости», но и самому не грех бы подумать»13.

Показанная в романе взаимная подспудная неприязнь между «финдиректором» и «администратором», проявившаяся в ту злосчастную ночь, когда по наводке Варенухи Римский едва не лишился души, имеет свой жизненный аналог. О том, что отношения между Станиславским и Немировичем-Данченко, особенно в последние годы их совместной работы, были далеко не такими сердечными, как это может следовать из официозной догмы, свидетельств немало. Эти отношения нашли свое отражение и на страницах «Театрального романа». Полагаю, для их характеристики уместным будет привести еще одну выдержку из дневника Елены Сергеевны (13 апреля 1935 года):

«Из Олиных рассказов: У К.С. и Немировича созрела мысль исключить филиал из Художественного театра, помещение взять под один из двух их оперных театров, а часть труппы уволить и изгнать в окраинный театр, причем Вл. Ив. сказал:

– У Симонова монастыря воздух даже лучше… Правда, им нужен автомобильный транспорт… Но старики никак не могут встретиться вместе, чтобы обсудить этот проект. К.С. позвонил Оле:

– Пусть Владимир Иванович позвонит ко мне. Оля – Вл. Ив-чу. Тот:

– Я не хочу говорить с ним по телефону, он меня замучает. Я лучше к нему заеду… Тринадцатого хотя бы. Оля – К.С.'у.

К.С.: – Я не могу принять его тринадцатого, раз что у меня тринадцатое – выходной день. Мне доктор не позволяет даже по телефону говорить.

Вл. Ив. – Оле: Я могу придти шестнадцатого. Оля – К.С.'у. К.С. – Жена моя, Маруся, больна, она должна разгуливать по комнатам, я не могу ее выгнать. Вл. Ив. – Оле: – Я приеду только на пятнадцать минут. К.С. – Оле: – Ну, хорошо, я выгоню Марусю, пусть приезжает. Вл. Ив. – Оле: – Я к нему не поеду, я его не хочу видеть. Я ему письмо напишу. Потом через два часа Вл. Ив. звонит:

– Я письма не буду писать, а то он скажет, что я жулик и ни одному слову верить все равно не будет. Просто позвоните к нему и скажите, что я шестнадцатого занят»14.

Если помните, читатель, Варенуха показан в романе не таким уж плохим человеком. Это вампир Гелла нанесла администратору поцелуй, лишивший его не только тени, но и души.

Итак, сказав «А»,..

Примечания к 32 главе:

1. В.Я. Виленкин. Незабываемые встречи. В сборнике «Воспоминания о Михаиле Булгакове ». М., «Советский писатель», 1988, с. 300.

2. М.А. Булгаков. Письма…, с.504. Письмо датировано 26 апреля 1934 г.

3. Дневник Елены Булгаковой, с. 55.

4. Там же, с. 103.

5. Там же, с. 247. Запись от 15 марта 1939 г.

6. М.А. Булгаков. Великий канцлер, с. 279.

7. Дневник Елены Булгаковой, с. 58 – запись от 13 мая 1934 г.

8. «Великий канцлер», с. 153.

9. Дневник Елены Булгаковой, с. 64. Запись от 24 августа 1934 года.

10. Письмо от 2 июня 1938 г., адресованное в Лебедянь Е.С. Булгаковой (с.563). Здесь и далее все письма в Лебедянь цитируются по: М.А. Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый. М., «Художественная литература».

11. Там же, с. 564.

12. Там же, с. 565.

13. Дневник Елены Булгаковой, с. 190.

14. Там же, с. 93.

Глава XXXIII. Рыжая ведьма за пишущей машинкой

Нагая девица… – служанка Воланда, фигура отчасти «декоративная»,… не играющая своей роли в коллизии.

«Куда пропала Гелла?» – Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: «Миша забыл Геллу!»

… К Sister Булгаков был не вполне справедлив.

В приведенном выше отрывке из работы В.Я. Лакшина речь идет о том, что в окончательной редакции в сцене полета Мастера и Маргариты с Воландом и его свитой для Геллы не нашлось места. Как видим, мнения о роли этого образа в романе высказываются различные (о том, что в процессе развития действия в романе некоторые черты Геллы раскрывают образ Маргариты, отмечено выше). Действительно, в одной из ранних редакций романа Булгаков включал ее в сцену полета: «Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего больше не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела как ночь, улетавшая в ночь»4.

При определении возможного прототипа этого образа невозможно обойти вниманием следующие обстоятельства.

Первое. Если принять личность В.И. Немировича-Данченко в качестве прототипа образа Варенухи, и интерполировать фабулу романа на реальную мхатовскую действительность, то единственной женщиной из его ближайшего окружения, которую можно рассматривать в таком качестве, является его личная секретарша Ольга Сергеевна Бокшанская – родная сестра жены Булгакова – Елены Сергеевны. При этом сразу следует отметить, что по роману Гелла занимает более высокую ступень в инфернальной иерархии, чем Варенуха. В жизни же общественный статус Немировича-Данченко был несравненно выше, чем Бокшанской.

Второе. Пишущая машинка Геллы – в окончательной редакции романа она вдруг появляется в сцене после бала Воланда в «квартире номер пятьдесят»:

«И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей: