100 великих катастроф - Надежда Ионина

В одиночку пересекать в то время Атлантику было слишком рискованно. В ее водах плавали немецкие военные суда, охотились за транспортами подводные лодки. И поэтому в Галифаксе формировались конвои. «Монблан» и должен был присоединиться к такому конвою судов, чтобы вместе с ними и с охраной из канонерских лодок пересечь Атлантику.

Утро 6 декабря 1917 года, когда «Монблан» получил наконец разрешение войти в порт, обещало жителям Галифакса чудесную солнечную погоду. В этот ранний, тихий час трудно было представить себе, что где-то в Европе гремела война, а совсем рядом, в Северной Атлантике, рыскают кайзеровские субмарины.

Среди многочисленных судов, стоявших на галифаксском рейде, стоял и норвежский грузовой пароход «Имо». Около десяти часов утра он снялся с якоря и через пролив Нарроуз направился в открытый океан. В это же время, через этот же пролив с противоположной стороны – в Галифакс – отправлялся и «Монблан». Получив разрешение на вход в порт, капитан судна Ле Медек попросил местного лоцмана Фрэнсиса Маккея приступить к своим обязанностям. Войти в сузившийся фарватер было делом непростым: с одной его стороны располагались минные поля, а с другой тянулись сети, преграждавшие путь субмаринам противника. К тому же навстречу шли также тяжело груженные суда. Требовалось соблюдать предельную осторожность. Лоцман знал, какой груз находился на палубе и в трюмах «Монблана», он был достаточно опытен и уверенно вел судно по узкому фарватеру, придерживаясь разрешенной скорости в четыре узла.

В проливе было достаточно места, чтобы оба парохода могли благополучно разойтись, видимость была идеальной, других судов в фарватере не было. Международные правила для предупреждения столкновений судов (принятые еще в 1889 году) требуют, чтобы «в узких проходах всякое паровое судно держалось той стороны фарватера или главного прохода, которая находится с правой стороны судна». Три четверти мили – расстояние немалое. Всегда есть время подумать, сориентироваться, произвести необходимый маневр. Но получилось так, что оба капитана не проявили должной осторожности и не сбавили ход своих пароходов.

«Имо» и «Монблан» встретились перед поворотом пролива. Роковые последствия совершенной ошибки не заставили себя ждать. Нос «Имо», как топор сказочного великана, вонзился в правый бок «Монблана», и форштевень на три метра вглубь разворотил его борт. Из разбитых бочек бензол потек по палубе, а оттуда на твиндек, где была уложена пикриновая кислота. Машина «Имо» в это время уже почти целую минуту работала на задний ход, что погасило инерцию судна. Его нос со страшным скрежетом выскользнул из пробоины, и сноп искр, возникших при трении, поджег разлитый бензол. А потом пламя перекинулось на соседние бочки.

В таких условиях борьба против бушевавшего пламени, борьба за спасение судна не имела никакого смысла и могла привести только к большему количеству жертв. Не мог капитан и затопить судно, так как все его кингстоны, не находившие применения много лет, проржавели. Чтобы их открыть, требовалось время, а его-то как раз и не было. И тогда Ле Медек приказал направить судно к выходу из пролива и спускать на воду шлюпки. Он надеялся, что, развив полный ход, «Монблан» зачерпнет много и пойдет на дно. Главное – увести его подальше от города. Отсчет времени велся на секунды…

Судно, на котором вовсю бушевал пожар, заметили на военных кораблях и на пришвартованных пароходах. Увидели его и жители близлежащих домов. Привлеченные столь необычным зрелищем, одновременно страшным и захватывающим, они стали собираться на набережной. Вскоре находившиеся на берегу люди с удивлением увидели, что команда «Монблана» начала поспешно спускать на воду спасательные шлюпки. Несколько человек, даже не дожидаясь шлюпок, бросились с парохода в воду и поплыли к берегу.

Оставленный пароход не зачерпнул морской воды и не пошел на дно, как рассчитывали капитан и лоцман. Хотя ход у него спал, но внутренним течением его стало тянуть к пирсам Ричмонда, где под погрузкой стояли конвойные суда.

С крейсера «Хайфлайер», на котором ничего не знали о грузе «Монблана», направили к нему шлюпку с матросами. Командир крейсера правильно рассудил: надо было накинуть на горевший транспортник трос и вывести его из порта в открытое море. Между тем пылавший, как факел, «Монблан» уже причаливал к деревянному пирсу. Густой дым от него широкой полосой потянулся к безоблачному небу, наступившая зловещая тишина нарушалась только глухим гулом и шипением огня.

Трос с крейсера все же успели накинуть, и крейсер начал отводить пылающий «Монблан» к выходу в океан. Прибыли к месту происшествия и пожарные суда, но все их попытки погасить пламя были безуспешными. Не хватило всего нескольких минут, чтобы избежать катастрофы. Неожиданно над «Монбланом» взметнулся вверх 100-метровый огненный язык, и через мгновение чудовищный взрыв потряс воздух. В один миг транспортник разлетелся на мелкие раскаленные части.

На несколько минут весь порт и стоявшие на причале суда утонули в кромешной тьме. Несколько минут Галифакс был окутан черным дымом, сквозь который на город падали раскаленные куски металла, обломки кирпича, куски скал с морского дна. Когда немного прояснилось, все увидели, что на месте пылающего «Монблана» образовалась кипящая воронка.

Взрыв это помнят в Канаде до сих пор. Некоторые современные специалисты считают, что до появления атомной бомбы это был самый большой взрыв. Он был настолько силен, что на несколько секунд обнажилось дно залива Норт-Арм. Остатки транспортника потом находили за несколько километров от места взрыва. Часть якоря «Монблана», весившая полтонны, взрывом была переброшена через залив и упала в двух милях от места взрыва. Четырехдюймовую пушку через несколько месяцев нашли в одной миле за Дартмутом.

Все склады, портовые сооружения, фабрики и дома, расположенные на берегу, были сметены с лица земли ударной волной. Особенно сильно пострадал Ричмонд – северная часть города. Здесь были полностью разрушены протестантский приют, сахарный завод, текстильная фабрика, три школы. К счастью, детей в них тогда не было. В воду рухнул железнодорожный мост. Телеграфные столбы ломались, как спички, повсюду начались пожары. Окутанный дымом, наполовину разрушенный, Галифакс представлял собой картину дантова ада. В общей сложности были полностью разрушены 1600 домов и полторы тысячи сильно пострадали.

Гигантская волна высотой более пяти метров выбросила на берег огромные суда. Среди них оказался и «Имо», до неузнаваемости изуродованный. Стоявший в гавани крейсер «Найоб» (водоизмещением 11000 тонн) был выброшен на берег, словно пустая бутылка. Из 150 пришвартованных судов погибла почти половина.

По официальным данным число погибших людей достигало двух тысяч, свыше двух тысяч пропали без вести, около десяти тысяч получили ранения различной степени тяжести. Без крова и средств к существованию остались 25000 человек.

В грязной портовой воде долго еще плавали останки множества разбитых судов, сотни человеческих трупов, мертвых животных. Долго еще потом пришлось населению Галифакса залечивать раны, нанесенные страшным взрывом. Многие государства пришли на помощь разрушенному городу собирались пожертвования, направлялись теплые одеяла, палатки, продукты питания. Позднее состоялся суд, который признал виновным в катастрофе капитана «Монблана» и его лоцмана. Правда, с таким вердиктом не согласилось правительство Франции, и было назначено повторное слушание. И снова виновником оказался Ле Медек. Хотя, как считают некоторые специалисты, по справедливости следовало обвинить Британское адмиралтейство, которое отдало приказ о заходе начиненного взрывчаткой «Монблана» в узкую бухту, рядом с городом. Ведь он мог спокойно дождаться своей очереди и присоединиться к конвою уже на рейде.

ТРАГЕДИЯ В МОСКОВСКОМ НЕБЕ

В теплое солнечное воскресенье 18 мая 1935 года на Центральном аэродроме во время демонстрационного полета в московском небе произошла катастрофа. На глазах у представителей прессы, кинодокументалистов и сотен собравшихся москвичей столкнулись самолет-гигант «Максим Горький», чудо советской авиационной техники, оснащенный первым советским автопилотом и восемью двигателями, и сопровождавший его легкий истребитель И-5. Обе машины, объятые пламенем, рухнули на землю, унося с собой десятки человеческих жизней. Ни машины «скорой помощи», ни пожарные ничем не могли уже им помочь.

В эту трагедию никто не мог поверить даже тогда, когда догорали объятые пламенем обломки самолетов. Снимать на фото – и кинопленку эту катастрофу было запрещено, говорить о ней – тоже.

Тогда никто и предположить не мог, что задуманное грандиозное зрелище может обернуться катастрофой. Разве такое может случиться с первыми советскими аэропланами – самыми лучшими и самыми надежными в мире. Кто мог с ходу дать объяснение случившемуся, виноваты ли были сами летчики, совершившие неверный маневр, или же технические неисправности самолетов стали причиной катастрофы? А может быть, враги социализма осуществили свою злодейскую диверсию? В те годы подобные мысли не были редкостью.