Нуреев: его жизнь - Диана Солвей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Безотчетно Алла воззвала о помощи к Коркину, сидевшему в первом ряду. «Георгий Михайлович, Рудик в ужасном состоянии! Сделайте хоть что-нибудь! Высадите меня из самолета, скажите ему, что мы вместе полетим в Москву на правительственный концерт. Вы же знаете Нуреева! Он непредсказуем. Он что-нибудь сделает с собой…» Осипенко не задумывалась над своими словами. Парижский успех сблизил ее с партнером; она узнала его лучше, и теперь боялась одного: как бы он не покончил с собой. Алла надеялась, что предложение вернуться вместе успокоит Рудольфа, и он полетит с ней в Москву выступать на концерте. А затем они присоединятся к артистам в Лондоне. И в то же время она, как и все остальные в самолете, сознавала: этого не случится. Как только Нуреев окажется дома, он навсегда станет невыездным. Что могло бы его спасти – никто из артистов даже не представлял. Таких прецедентов раньше не было. Единственные «предатели родины», о которых им доводилось до этого слышать, были политиками.
Коркин выслушал страстную мольбу Осипенко с каменным лицом. «Я сделал все, что мог, – с усталым смирением вымолвил он. – Больше я ничего не могу поделать».
И больше никто не сказал в защиту Рудольфа ни слова. «В самолете повисла гробовая тишина, – вспоминала через тридцать четыре года Осипенко картину, неизгладимо запечатлевшуюся в ее памяти. – Никто не разговаривал. Никто не выпивал. Никто не мог ничего делать. А это был мой день рождения. В тот день мне исполнилось двадцать девять. Даже сейчас при воспоминании об этом у меня по коже пробегают мурашки».
А в терминале Лакотт безуспешно пытался успокоить танцовщика. «Пойми: я не могу тебе помочь, стоя рядом», – втолковывал он Рудольфу, но тот не воспринимал его слов. «Если ты отойдешь, – рыдал он, – меня уведут в другое помещение, и я ничего не смогу поделать».
Стрижевский стоял всего в нескольких шагах от них, до рейса Рудольфа в Москву оставалось всего два часа. Лакотт был в полном отчаянии. И только все время поглядывал на часы. «Скажите Рудольфу, что я могу увезти его на своем мотоцикле», – шепнул ему журналист Оливье Мерлен. «Вы с ума сошли? – возразил Лакотт. – Оглянитесь, кругом же агенты КГБ. Они легко его схватят».
Лакотт видел только один выход из ситуации. Он незаметно сунул Жан-Пьеру Боннфу записку. В ней был номер телефона Клары Сент. Клара была знакома с Мальро – возможно, ей удастся что-то сделать!
В половине десятого утра Клару разбудил срочный звонок Боннфу. «Вам необходимо немедленно приехать в Ле Бурже», – прошептал он в трубку. Присутствие в зале русских агентов пугало его, как и всех остальных французов, и Боннфу хотелось быстрее прервать разговор. Но Клара не удержалась от расспросов и услышала в его голосе панику: «Руди хочет, чтобы вы приехали. Я сейчас не могу говорить. Я звоню вам из автомата».
Через двадцать пять минут Клара в больших темных очках и шелковом платке на голове примчалась в Ле Бурже на такси. Боннфу поджидал ее на улице у входа. Артисты Кировского сели в самолет на Лондон, объяснил он, а Руди остался. Через два часа его отправят в Москву. «Этого не может быть, – тряхнула головой Клара, толком не отдохнувшая после трех часов сна. – Где он?» Боннфу провел ее через стеклянную дверь в здание аэропорта и указал глазами на Рудольфа. Он сидел в баре, зажатый с обеих сторон «двумя крупными мужчинами, настоящими монстрами, как в кино». Клара мало знала о политике «холодной войны», судить о ней могла только по тому, что почерпнула из фильмов. Но при виде «захваченного силой» Рудольфа ее сердце сжалось: парню надо было помочь! Неподалеку она заметила Лакотта, Мерлена и нескольких артистов Парижской оперы. Они явно обсуждали ситуацию и пребывали в сильнейшем волнении, но никто из них не пытался ничего предпринять.
«Как, по-вашему, чего он хочет?» – спросила Клара Боннфу. Лакотт намекал, что Рудольф не прочь остаться в Париже, ответил тот. «Спросите об этом у самого Рудольфа!» – подстегнула его Клара. Боннфу колебался. И Клара поняла: ей придется действовать самостоятельно. Парижские танцовщики явно опасались за собственную карьеру и «не хотели вмешиваться. Они все надеялись когда-нибудь выступить в России. Они просто стояли там в панике, ломая головы, что же им делать. А мне терять было нечего», – расскажет она потом.
Едва Клара приблизилась к Рудольфу, Стрижевский поднялся. «Я хочу всего лишь попрощаться», – объяснила девушка, пытаясь разобрать по лицам агентов, понимают ли они английский. Убедившись, что нет, Клара наклонилась, расцеловала Рудольфа в обе щеки и принялась эмоционально разыгрывать сцену прощания. «Хочешь остаться?» – шепнула она Рудольфу, осыпая его новыми поцелуями. Сердце девушки стучало быстро-быстро. «Да, сделай, пожалуйста, что-нибудь», – ответил ей Нуреев, когда она наклонилась к другой его щеке. «Ты уверен?» Еще один поцелуй. «Да, да, пожалуйста, я очень хочу остаться». Клара улыбнулась агентам. «Они решили, что я – его подружка, пришла попрощаться, – вспоминала потом она. – Они были такими сильными, что совершенно не опасались меня».
Вернувшись к французским танцовщикам, Клара сообщила им, что Рудольф просит помощи. Те стали убеждать ее не вмешиваться. «Это очень опасно, – шептали они. – Конечно, все это ужасно, но мы ничего сделать не можем». Клара поняла, что теряет драгоценное время. В поисках выхода она обвела взглядом зал. Заметив у лестницы табличку «Полиция аэропорта», она осторожно поднялась на второй этаж.
«Там внизу, в баре, сидит русский танцовщик, он хочет остаться во Франции», – сообщила Клара двум полицейским в штатском, сидевшим за столом. Они переспросили: а уверена ли она в том, что он «только танцовщик». Полисмены не слышали о Нурееве. Он точно не ученый?
«Да, он великий танцовщик, – подтвердила Клара и объяснила, что смотрела балеты с его участием в Парижской опере и во Дворце спорта. – Его отзывают домой за то, что он проводил время с французами. Он не похож на других, вел себя более независимо. Они, наверно, боялись: если бы он узнал об их планах, то обратился бы во французское посольство. Поэтому тянули до приезда в аэропорт. Но я знаю, он действительно хочет остаться, а его собираются отослать его обратно в Москву. Мы можем что-нибудь сделать?»
Клара знала, что французские полицейские были в большинстве своем ярыми антикоммунистами, и сделала на это ставку. «Видите
