Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций - Игорь Данилевский

В отличие от беспокойных западных соседей Руси Золотая Орда была своя. Судя по всему, монгольские ханы старались не вмешиваться во внутренние дела только что покоренной орды Залеской[438] без особых на то причин. Правда, причины эти могли быть сплошь и рядом не ясны завоеванным народам. Отсутствие, с их точки зрения, логики в поведении завоевателей, скорее всего, усугубляло ощущение кошмарности нашествия, террористического характера власти Орды. И тем не менее, повторяю, можно полагать, что захватчики реальные воспринимались (во всяком случае, частью населения русских земель) как меньшее зло, чем европейские военно-монашеские ордена.

Система правления в монгольских улусах удивительно удачно легла на модель деспотической монархии, которая уже несколько десятилетий апробировалась на Северо-Востоке потомками Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского. Реальная власть продолжала оставаться в руках своих князей, пусть и получавших теперь ярлыки на великое княжение из рук монгольских ханов. Зато жизнь там, где она вообще осталась после нашествия, была прежней, хотя и более тяжелой. Но самое главное монголы проявляли прямо-таки завидную для европейцев веротерпимость. Мало того, их отношение к священникам, независимо от их этнической и конфессиональной принадлежности, было подчеркнуто уважительным. Быть может, поэтому, хотя в источниках ордынцы постоянно упоминаются с эпитетами беззаконные, поганые и т. п., врагами церкви они не ощущаются. Конечно, это вовсе не значит, что монгольское иго можно представлять в виде идиллического симбиоза Руси со Степью. Завоевание есть завоевание. А порабощение всегда останется порабощением.

Так что выбор, сделанный Александром Ярославичем, невозможно рассматривать лишь как акт личной воли князя. За ним стояли

вполне реальные интересы народа и его внутренние психологические (собственно, ментальные) возможности, независимо оттого, понятны ли они нам и считаем ли мы их достаточными для столь ответственного решения.

И все-таки выбор был. Существовал другой путь не менее реальный, чем тот, по которому пошла наша Русь. Правда, об иной Руси, не пожелавшей служить ордынским цесарям, мы вспоминать не любим. Но она была. Мы предпочитаем называть ее Литвой. Она же именовала себя официально Великим княжеством Литовским, Русским и Жемаитским, а в просторечии часто называлась просто Русью ведь в нее входили почти все крупные политические и экономические центры Киевской Руси. Практически вся история этого государства тяжелейшая борьба на два фронта: против Ордена и против Орды. И что самое любопытное в конце концов победа оказалась на его стороне. Видимо, борьба за свободу и независимость не бывает бесполезной и бесперспективной, даже если, с точки зрения постороннего наблюдателя-циника, силы явно неравны и сопротивляться врагу безнадежно и бесполезно. Как иначе объяснить, что разумная Северо-Восточная Русь была вынуждена более двух веков тянуть унизительную лямку ордынских выходов и помогать захватчикам порабощать другие народы? В то время, когда великий литовский князь Витовт (тот самый, который совместно с Ягайло разгромил в 1410 г. Тевтонский орден) фактически контролировал положение дел в Крыму, некоторые правители которых даже короновались на ханство (!) в Вильне, а заодно решал вопрос, стоит ли ему посадить во Орде на царствие царя его Тохтамыша.

К великому сожалению, это был не наш выбор. Наш закрепил и развил то, что заставило нас выбрать дорогу: деспотическое правление, традиционно-консервативную экономику, нетерпимость к инакомыслию. Но стоит ли все это признавать прогрессивным лишь потому, что именно такой путь избрал для нас Александр Невский?

Итак, кто же он князь Александр Ярославич? Герой, солнце земли Суздальской, как его окрестила житийная повесть, наш великий предок, который самоотверженно защищал Русь от внешних врагов и понимал решающую роль народа в этой защите (как он вошел в наши учебники)? Или же прав М. М. Сокольский, которому принадлежат следующие строки:

«…Позор русского исторического сознания, русской исторической памяти в том, что Александр Невский стал непререкаемым понятием национальной гордости, стал фетишем, стал знаменем не секты или партии, а того самого народа, чью историческую судьбу он жестоко исковеркал… Александр Невский вне всякого сомнения был национальным изменником»[439].

Как ни странно, думаю, верно и то и другое. Просто существуют два Александра.

Один реальный сын своего времени, хитрый, властолюбивый и жестокий правитель, всеми силами старавшийся сначала заполучить, а потом удержать титул великого князя. Он, видимо, был одним из первых русских князей, который в годы ордынского нашествия понял простую истину: помогая Орде грабить и угнетать свой народ, можно получить кое-какие выгоды для себя. Позднее по этому пути пойдут и его потомки. Сын Андрей вернет себе титул великого князя владимирского ценой четырнадцати русских городов, разоренных Дюденевой ратью в 1293 г. Внук Иван знаменитый князь Калита купит ярлык на великое княжение кровью тверичей, уничтоженных и замученных им в ходе подавления антиордынского восстания 1327 г. Этот скорбный список можно продолжить. Реального князя Александра Ярославича хорошо знают профессиональные историки.

Другой, мифический, Александр Невский герой, созданный с определенными политическими целями. Он живет и действует сегодня, влияя на мысли и поступки множества людей, плохо знакомых с историей своего Отечества (хотя, скорее всего, полагающих, что отлично знают ее).

Оба Александра почти не знакомы друг с другом. Пути их почти никогда не пересекаются. Сопоставление этих двух образов порождает убеждение, будто они абсолютно биологически несовместимы. Миф и реальность чаще всего совсем не бывают вместе. Их миры столь же далеки друг от друга, как две разные галактики, разделенные временем и пространством.

И, тем не менее, есть черта, объединяющая их: и тот, и наш Александр святые. И нам пока так и не ясно, почему…

Предложенный мною взгляд на знаменитого князя лишь один из множества возможных. Это еще один вариант понимания и изложения, казалось бы, хорошо всем известных событий, ракурс, позволяющий увидеть то, чего не увидишь с другой точки зрения. Благодаря ему образ легендарного князя (это словосочетание в данном случае не имеет оценочного характера) становится более объемным и живым, а хрестоматийные исторические события наполняются новым содержанием, перестают быть спектаклем театра теней с заранее известным и неизменным сценарием. Что же касается различий во взглядах на личность Александра Ярославича, то их существование уже само по себе величайшее благо. Никто из смертных не обладает истиной в последней инстанции. Право на свою точку зрения (или на выбор среди уже существующих взглядов что, в принципе, то же самое) имеет каждый свободный человек. Предсказуемая, раз и навсегда заданная история жвачка для скота, коему не престало иметь свое мнение по поводу происходящего. Правда, право выбора дело непростое и ответственное. Оно, во-первых, требует определенной гражданской зрелости, а во-вторых, накладывает на совершающего выбор определенные обязательства перед самим собой и окружающими. Именно в связи с этим мне и хотелось бы еще раз уточнить свое понимание столь неоднозначной личности, как великий князь владимирский Александр Ярославич.

Главный вопрос, на который хотелось бы дать ответ: почему все-таки Александр Невский святой, к тому же весьма почитаемый на Русской земле?

Мои оппоненты иногда настаивают на том, что признание великого князя Александра Ярославича святым было обусловлено христианским смирением, с которым он принял ордынскую власть, следуя апостольскому:

«Противящийся власти противится Божию установлению»[440].

Однако ожесточенное сопротивление одним завоевателям при раболепном подчинении другим вряд ли результат признания божественности всякой власти. Если бы это было так, пришлось бы признать, что западные братья во Христе, в отличие от ордынцев, действовали вне Божией воли, либо Ему об их деятельности ничего не было известно. Однако и то и другое предположение просто кощунственны. Вообще любое выполнение властных функций с христианским смирением вряд ли совместимо, на то оно и правление, т. е. насилие (недаром слово правый, как мы помним, родственно древнеиндийскому prabhus — выдающийся по силе, и англосаксонскому fram — сильный). Мне, например, известны только два смиренных древнерусских князя: братья Борис и Глеб Владимировичи. Но для того, чтобы проявить это качество и стать благодаря ему святыми, им пришлось добровольно отказаться от власти и принять мученическую смерть. Насколько помнится, Александр Ярославич ни того, ни другого делать не пытался. Да и любовь к нему деспотов и тиранов, подобных Ивану Грозному, Петру Великому или И. В. Сталину, говорит о многом, но только не о смирении, присущем якобы этому святому.