Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня гитара есть — расступитесь, стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены —
Только не порвите серебряные струны!
Так поют сейчас наши народные поэты, действующие вопреки всей теории и практике насаждаемой сверху «народности», которая, конечно же, совпадает с понятием «партийности» и никого не волнует, никому не западает в память и существует в разреженном пространстве — вне народа и без народа, услаждая лишь слух начальников, да и то пока те бегают по кабинетам и строчат доклады друг другу, по инстанции, а как поедут домой, да выпьют с устатку законные двести граммов, так и сами слушают, отдуваясь, магнитофонные ленты с только что ими зарезанной одинокой гитарой. Песня пошла в обход поставленной между словесностью и народом, неприступной, как в Берлине, стены и за несколько лет буквально повернула к себе родную землю. Традиции старинного городского романса и блатной лирики здесь как-то сошлись и породили совершенно особый, еще неизвестный у нас художественный жанр, заместивший безличную фольклорную стихию голосом индивидуальным, авторским, голосом поэта, осмелившегося запеть от имени живой, а не выдуманной России. Этот голос по радио бы пустить — на всю страну, на весь мир — то-то радовались бы люди...»
Арест и лагерь сделали А.Синявского осторожным конспиратором — он не назвал фамилии Высоцкого в статье, не желая ему навредить.
Когда Высоцкий только пришел на «Таганку», он был очень дружен с Эдуардом Арутюняном, Борисом Буткеевым, Эдуардом Кошманом — и все это были «пьющие ребята». Да и сам театр будут часто называть «театром пьющих мужчин». Неоднократное «нарушение режима» этой компанией привело 3 октября к заседанию месткома с повесткой «о недопустимом поведении артистов Высоцкого и Кошмана». Предупредили... Не внял и на неделю уехал в Белоруссию на съемки. 15 октября — новое осуждающее собрание.
К этому времени в театре сформировалось ядро довольно сильных актеров, и было мнение оставить человек 20 — 25 при прежнем фонде заработной платы. Желание актеров зарабатывать больше привело к очень острому обсуждению и осуждению. Больше всех кричал А.Васильев: «Уволить! Выгнать!» Не выгнали, объявили выговор. Ю.Любимов категорически настаивает на добровольно-принудительном лечении.
15 ноября Высоцкий добровольно без конвоя ложится в больницу № 8 им. З.П. Соловьева. В то время эта специализированная психоневрологическая больница на Шаболовке, как ласково ее называли сами врачи — «соловьевка», считалась одной из лучших в России. Попасть туда на лечение было сложно, больных клали в «соловьевку» только по направлению диспансерного отделения больницы. На этот раз «направлением» послужила просьба Ю.Любимова.
Вспоминает психиатр Алла Машенджинова, которая на протяжении многих лет была лечащим врачом Высоцкого: «Как-то ко мне в больницу приехал художественный руководитель Театра на Таганке Юрий Любимов и попросил отпускать Володю на спектакли. Я согласилась, но только с сопровождением. За Володей вечером приходила машина, и я попросила аспиранта Мишу Буянова сопровождать Высоцкого в театр. Попасть тогда на «Таганку» было невозможно, и Миша с радостью согласился. Он несколько раз сопровождал Высоцкого до театра и обратно. Конечно, до конца поверить в то, что он болен, Володя не мог. Ему казалось, что если захотеть, то пить можно бросить самостоятельно. Часто навещала Высоцкого его жена Людмила, которая приходила в больницу вместе с детьми».
Вспомнила Алла Вениаминовна и звонок к матери Владимира, который состоялся, когда сын впервые попал в эту больницу: "Если бы она проявила хотя бы сотую долю того внимания, с которым участвовала в посмертном признании имени Высоцкого, для Володиного выздоровления это было бы жизненно важно. Она была жестким человеком. Как Володя мне тогда сказал: «Да не звоните вы ей, она все равно ко мне не придет...» Обычно меня осаждали родители других больных, чтобы рассказать историю болезни своих детей. Мать Владимира на мой звонок ответила строго: «Нечего мне звонить, он взрослый»". Больше А.Машенджинова ей не звонила.
В.Высоцкий — И.Кохановскому: «А теперь вот что. Письмо твое получил, будучи в алкогольной больнице, куда лег по настоянию дирекции своей после большого загула. Отдохнул, вылечился, на этот раз, по-моему, окончательно, хотя — зарекалась ворона не клевать, но... хочется верить. Прочитал уйму книг. Набрался характерностей, понаблюдал психов. Один псих, параноик в тихой форме, писал оды, посвященные главврачу, и мерзким голосом читал их в уборной...
Сейчас я здоров, все наладилось. Коля Губенко уходит сниматься, и я буду играть Керенского, Гитлера и Чаплина вместо него. Мандраж страшный, но — ничего. Не впервой!
Вот, пожалуй, пока все. Пиши мне, Васечек, стихи присылай. Теперь будем писать почаще. Извини, что без юмора, не тот я уж, не тот. Постараюсь исправиться. Обнимаю тебя и целую. Васек».
Впечатления от пребывания в больнице стали сюжетом песни, написанной сразу же после выхода:
Куда там Достоевскому с «Записками...» известными!
Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю про жизнь нашу убогую!
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы!
Он пробыл в больнице до 6 декабря. Лечение, действительно, помогло, и какое-то время ему казалось, что пришло избавление. Ремиссия продолжалась около двух лет, и он держался даже, казалось бы, в самой располагающей для выпивки обстановке.
Вспоминает А.Городницкий: «В шестьдесят пятом году во время служебной командировки в Москву я позвонил ему домой. Встретились. Это был, по существу, единственный раз, когда мы просидели с ним у него дома всю ночь. Пели песни, разговаривали. Помню, он отказался от налитой рюмки, а когда я начал подначивать его, чтобы он все-таки выпил, грустно сказал: "Погоди, Саня, и ты еще доживешь до того, что будешь отказываться"».
«ТАГАНКА» — ТЕАТР ЛЮБИМОВА
Мы всегда были винтиками в театре одного режиссера.
Валерий Золотухин
И никогда не знаешь, как лучше ответить.
Огрызнешься — получишь горячую порцию «правды жизни»,
промолчишь — разозлишь его не меньше,
и разольется кипяток густой унижающей брани —
аж пар гуляет над прибитыми актерами.
Вениамин Смехов
К концу 65-го года постепенно выработался свой самостоятельный почерк, особый стиль «Таганки», отличающий этот театр от всех остальных. Актеры этого театра даже внешне отличались от других — они не только ходили повседневно в джинсах и свитерах, но так и выходили на сцену. Режиссер создал великолепно тренированную, музыкальную труппу, добиваясь от артистов виртуозного владения телом, доводя актерскую пластику чуть ли не до уровня цирковых трюков. Сегодня Юрия Любимова называют гениальным режиссером, создавшим на основе традиций Вахтангова, Мейерхольда, Брехта собственный театральный стиль, новый сценический язык.
