Избранные и прекрасные - Нги Во

пошла довольно охотно. Меня она назвала тетей Джордан и послушно чмокнула в щеку, перед Ником и Гэтсби мило сделала книксен. Ник обращался с ней серьезно и учтиво, как взрослые, пользующиеся особой популярностью у детей, а Гэтсби словно застеснялся и почти недоверчиво поглядывал то на ее маленькое личико, то на Дэйзи.

– Не правда ли, она ужасно похожа на меня? – спросила Дэйзи. – Она вылитая я, а от Тома ей ничего не досталось, верно?

Она велела няне увести Пэмми, и хрупкий ребенок, сопровождаемый женщиной в белом, чуть не столкнулся с Томом, который вернулся с подносом стаканов с джином-рикки и взглядом, вновь полным подозрений. Он вручил мне стакан не глядя, и я воспользовалась шансом, чтобы повнимательнее посмотреть на него и отметить стиснутые челюсти и насупленные брови, похожие на рога быка, готового к атаке.

Он прервал Дэйзи, щебетавшую что-то о земле, падающей на солнце:

– Слушайте, – он смотрел на Гэтсби, – может, выйдем вместе на веранду? Я вам кое-что покажу.

Я не единственная заметила, как потемнели глаза Гэтсби, как он расправил плечи жестом профессионального боксера. По лощеной и учтивой поверхности пробежала рябь, и на миг я разглядела под ней любителя подраться.

– А почему бы нет, старина? Конечно! Буду несказанно рад.

Видимо, выпитый джин заморозил мне мозги. На миг я всецело уверовала, что один из них убьет второго и нам, как в скверном детективе, придется решать, как скрыть преступление, мы впадем в паранойю и укокошим друг друга.

Они поднялись почти одновременно, а Ник – самую чуточку позднее и с серьезным видом последовал за ними.

На веранду они удалились широкими шагами, как охотники на болото, а я забрала у Дэйзи стакан и поставила на стол. Она не была пьяна, ее стакан был еще полон – в отличие от моего, почти пустого, но я припомнить не смогла, когда в последний раз она смотрела на меня таким туманным взглядом.

– А, привет, Джордан, – выговорила она, и я с трудом подавила желание встряхнуть ее.

– Дэйзи, ты дождешься, что кого-нибудь убьют.

– Нет, милая, не меня, – отозвалась она. – К тому времени мы будем уже далеко.

– Ты и я?

Она заморгала.

– Я с Джеем. И ты с Ником. Все будет хорошо, поверь мне.

Она наклонилась вперед, чтобы поцеловать меня, – видимо, в щеку, но то ли ее качнуло, то ли меня, и она коснулась моих губ. Мы обе имели привкус джина и лайма, призрачный след моей помады остался на ее губах. Поцелуй вызвал у меня шок потому, что ее ничуть не шокировал. Она подмигнула мне, провела пальцем по моей нижней губе, словно стирая поцелуй.

– Ш-ш, все будет хорошо.

Горничные повесили в столовой длинные полосы темно-синего шелка, ограждающего нас от солнца, и нечастые порывы ветра раздували эти импровизированные шторы, как паруса. Обед состоял из холодного мяса и опять джина, мы ковыряли еду с унылым видом. Вернувшись вместе с Гэтсби и Томом, Ник метнул в меня многозначительный взгляд; позднее мне предстоит вытянуть из него подробности.

Разговор метался беспорядочно, как мышь, попавшая в коробку-ловушку, и я думала, что, если еще раз услышу, как Том разглагольствует о своих намерениях вновь переделать гараж в конюшню, пожалуй, избавлю Гэтсби от лишних трудов и сама прикончу Тома.

Дэйзи, сидящая между Томом и Гэтсби, словно стала тоньше и напряженнее и, когда вздрогнула, показалась мне стальной гитарной струной, которую дернули слишком сильно.

– Ну, чем же нам, скажите на милость, занять себя этим днем? – воскликнула она. – И чем нам занять себя завтра? И следующие тридцать лет?

– У тебя меланхолия, – заявила я, не доверяя выражению ее глаз. – Нам вовсе незачем делать что-либо. Мы можем просто ждать осени. А осенью жизнь начнется заново.

Дэйзи покачала головой, ее глаза наполнились слезами. И я вспомнила тот вечер, когда она захотела увидеть льва. В ту минуту ее слезы были настоящими. Как и через минуту.

– Но ведь так жарко! – сказала Дэйзи. – Я больше не могу. Поедем все в город!

Мы с Ником уставились на нее, слишком измотанные жарой и неловкостью, потому и способные лишь вежливо глазеть. Гэтсби, вероятно, был бы только рад сотворить для нее снег, но Том всецело завладел им и донимал разговорами о лошадях, которых Гэтсби не имел и до которых ему не было дела.

– Кто хочет в город? – спросила Дэйзи, настойчиво повысив голос, и, когда Гэтсби взглянул на нее, подняв голову, замерла.

Мне всегда казалось, что Дэйзи, подобно всем нам, луисвиллским девчонкам, способна солгать ради правого дела – хотя, конечно, никто не смог бы убедить нас в том, какое дело следует считать правым. А теперь я видела, что никакая она не лгунья: на глазах у мужа она протянула руку, чтобы коснуться лица Гэтсби.

– О-о… – прерывисто протянула она, – о-о, как же ты хорош…

Она опомнилась в последний момент. Ощущение катастрофы, висевшее над нами весь день, наконец рассеялось, потому что сменилось собственно катастрофой.

И Гэтсби, который, как выяснилось, был всего-навсего сыном перепачканного в грязи фермера и его жены, наполовину индианки-чиппева, Гэтсби, который построил дворец столь прекрасный, что нам не понадобилось доискиваться истины, в тот момент просто забыл, как надо лгать. Они очутились одни в гостиной, в особняке, в штате, в стране, в мире, а нам, всем остальным, осталось только дубасить кулаками снаружи в отделяющую их стену.

– Ты всегда так хорошо выглядишь, – добавила Дэйзи, и чары развеялись.

– Ну ладно, – Том отодвинулся от стола. – Едем в город. Ты ведь этого хотела, Дэйзи?

Услышав, каким тоном заговорил с ней Том, Гэтсби прищурился, но Дэйзи примирительным жестом взяла мужа под руку.

– Но мы ведь еще даже не покурили, надо же нам дать всем возможность…

– Вы дымили весь обед, – перебил Том-спортсмен. – Едем.

Я потащила Дэйзи наверх, к ней в спальню («о, ненадолго – только слегка подправить макияж и взять шляпку!»), и сама намочила полотенце холодной водой. Она взяла его и приложила к глазам и раскрасневшемуся лицу.

– Не понимаю, что происходит, – туманно выразилась она, выказывая больше сомнений, чем прежде.

– И я не понимаю, – ответила я, – но, Дэйзи, прими решение. Ты же знаешь: нельзя иметь их обоих. Не можешь же ты жить в Ист-Эгге ради Тома и твоих родителей и каждый день, как зайдет солнце, переплывать через бухту к Гэтсби.

– Могу, конечно, – возмущенно возразила она. – Ты просто не понимаешь, Джордан. Жизни бывают не только двойные. Но и тройные, четверные и пятерные…

Она не была пьяна. В этом и заключался ужас.

Меня так и подмывало отказаться от поездки, но Дэйзи бросила полотенце на пол, пронеслась мимо меня и принялась вытаскивать из стенного шкафа картонки