Замок Фрюденхольм - Ганс Шерфиг

А дождь был очень нужен. Свекле нужна влага, да и у травы был жалкий вид. Именно теперь, когда так много зависит от отечественных кормов!… У хуторян были свои заботы, несмотря на новую мебель, и радио, и ковры на полу. Невиданная прежде засуха была, конечно, результатом боев в России. Говорят, орудийные залпы разгоняют облака!

Енс Ольсен был занят вечерней дойкой и не заметил, как остановился автобус. Дочки сообщили, что Маргрета вернулась. Все трое подошли к изгороди и стали наблюдать за маленьким домом. Вот как, она вернулась!

Для Маргреты день выдался тяжелый. Она смертельно устала. Войдя в дом, упала на стул и сняла ботинки.

— Ты не представляешь себе, что такое Полицейское управление! — сказала она Йоханне. — Это похоже на кошмар. Идешь, идешь и, пока дойдешь, так устанешь, что едва передвигаешь ноги.

— Что сказал государственный прокурор по особым делам? — спросила Йоханна.

Маргрете не удалось поговорить с самим прокурором. Но после долгих блужданий по странному зданию она нашла его отдел и сдала продовольственные карточки Мартина. Какой-то полицейский объяснил ей, что ее муж не арестован и не сидит в тюрьме и, поскольку его ни в чем не обвиняют, ему не положено иметь защитника. Он-не совершил ничего такого, что требовало бы защиты. Мартин Ольсен просто «интернирован». Позже, по-видимому, интернированным разрешат передачи, а также будет выработан порядок свиданий. Интернированные находятся в тюрьме Вестре,и пока с ними обращаются, как с подвергнутыми предварительному заключению.

— Будьте рады, милая фру, что ваш муж интернирован датскими властями. Было бы хуже, если бы его забрали немцы.

— Не думаю, чтобы немцы знали моего мужа, — возразила Маргрета.

Она рассказала, что в конторе государственного прокурора по особым делам два любезных господина в штатском, узнав, что она из Фрюденхольма, представились ей как сержанты Хансен и Тюгесен.

— Прекрасная округа, — сказал Тюгесен. — Просто прекрасная! Такая девственная, мирная. Наверно, замечательно жить там. Может быть, вы знаете рабочего молочного завода Оскара Поульсена? Где он теперь?

— Неужели вы думаете, что я сказала бы вам об этом, если бы и знала? — спросила Маргрета.

Нет, конечно. Но услуга за услугу. Хансен и Тюгесен могут кое-что сделать для ее мужа. Оба сержанта были чрезмерно любезны и вежливы. Когда она уходила, господин Тюгесен проводил ее, чтобы помочь ей выбраться из извилистых коридоров Полицейского управления. Вот сюда, фру!

— Он отвратителен, — сказала Маргрета.

Теперь было ясно, что Оскара энергично разыскивают и что нужно по-прежнему соблюдать осторожность. Наверное, в ближайшем будущем они снова услышат о Хансене и Тюгесене. Йоханна, целый день весело игравшая с детьми, притихла и загрустила.

— Ты, значит, сможешь посетить Мартина. А я никогда не увижу Оскара. Я не могу жить без него. Не могу быть одна. — Йоханна плакала, как маленькая девочка.

Вечер был тихий и душный. Где-то вдали гремел гром, но дождь так и не освежил землю.

51

— Я не очень представляю, как готовится кровяной пудинг, — сказал Мадс Рам. — А ты жил в деревне, может быть, ты объяснишь мне, как это получается, что пудинг обрастает волосами?

— Черт меня побери, если я когда-нибудь видел пудинг с волосами, — возразил Мартин Ольсен. — Мне кажется, что он делается почти так же, как кровяная колбаса. А откуда берутся волосы, я не знаю.

Заключенные в камере № 32 обедали. Их жестяные миски только-только умещались на маленьком столе. Оба с интересом исследовали пищу, мохнатую от свиной щетины.

— Очень странно, — заметил Мартин. — Никогда не видал ничего подобного,

— Подождем черного хлеба и кусочка сыра к ужину. Я не решаюсь это есть, — сказал Рам. — К тому же жена всегда твердит, что мне нужно худеть.

Мартин осторожно выбрал волосы из пудинга и съел около половины своей порции. После ухода тюремного служителя с ведром, в которое полагается выбрасывать остатки еды, они обязаны были мыть посуду. Мыли холодной водой, без щетки и мыла. Один нажимал на кнопку, а другой подставлял миску под тонкую струйку воды и счищал остатки пищи и жира пальцами.

— Большего свинства мир не видал! — ворчал Мадс Рам.

— Хуже, когда ты один. Левая рука занята кнопкой, а одной правой как следует не отмоешь. Если бы была пробка, то мы могли бы заткнуть раковину и наполнить ее водой…

— Так вы делали у себя в провинции?

— Нет. Там такое же безобразие.

В инвентаре камеры числилась половая тряпка. Вся уборка осуществлялась с помощью этой тряпки. Без скребка, без соды, без мыла. Тряпку выжимали в скользкую от слизи раковину, в которой мыли миски и ложки, мылись сами и в которую выливали содержимое ночного горшка, если он наполнялся раньше срока. По регламенту горшок выносили только утром, а их было двое на эту четырехгранную штуковину.

Тюрьма — место отнюдь не тихое. Шум в ней стоял невероятный. Громыхающие чаны с едой развозились из камеры в камеру на тележке с железными колесами. Звенели связки гигантского размера ключей, двери хлопали непрестанно. Постоянно слышались крики команды, сигнальные свистки, звон колокола и стук деревянных башмаков по цементному полу.

Постепенно заключенные научились различать тюремные звуки и понимать их значение. Прогулка по двору! Машина в полицейский участок! Клозет! Непрерывные крики и ругань: «Повернитесь же! Какого черта вы пялите глаза? К двери! Стоять смирно! Носом к двери! Ну, давайте!» Шум с галерей на четырех этажах сливался в единый гул.

Заключенным запрещалось видеть друг друга. «К двери!» — кричал тюремщик. Если заключенный, направляющийся опустошить горшок или на прогулку, встречал других заключенных, он обязан был встать в дверную нишу лицом к двери и стоять, пока встречные не пройдут мимо.

После обеда и мытья посуды их выводили на вторую прогулку. Полчаса ходьбы по треугольникам внутренних дворов. Эти дворы называли дворами-звездами. Они были похожи на куски аккуратно нарезанного круглого торта. Там, где сходились их острые углы, стояла башня, откуда вооруженный часовой мог наблюдать за всеми треугольниками и следить, чтобы заключенные непрерывно двигались. Останавливаться запрещалось. Второй часовой ходил вокруг и заглядывал во дворы через решетчатые двери.

Дворы были разделены цементными стенами, а с широкой стороны огорожены железной решеткой, сквозь которую видна была шестиметровой высоты стена, окружавшая тюрьму. У стены росла зеленая трава, но остановиться и сквозь железные прутья бросить взгляд на эту частицу природы не разрешалось. Вид охранялся третьим часовым, кричавшим:

— Отойти от решетки! Ходить вперед и назад! Случалось, что через стену из соседнего двора бросали бумажные шарики с разными сообщениями. А по пути на прогулку и с прогулки, во время утреннего шествия с горшками иногда можно было увидеть знакомые лица и, несмотря на запрет и меры предосторожности, уловить слова, фразы и имена. Рам как-то мельком увидел депутата фолькетинга. Он встретил также известного писателя, шествующего с ночным горшком и плевательницей.

— К двери! — крикнул тюремщик. — Чего вы пялите глаза? Не умеете вести себя в тюрьме!

Адольф из Престё содержался в соседней камере вместе с моряком из Хельсингёра. С каждым днем заключенные узнавали что-нибудь новое. Они перестукивались через стены, передавали друг другу сигналы по водопроводным трубам. Случалось, что благожелательно настроенный тюремный служитель шепнет кое-что на ухо. Только благожелательно настроенных служителей было мало.

В первые дни в распоряжении заключенных была лишь маленькая доска и грифель для письма. Адвокат Рам попросил дать ему бумаги, мотивируя это своей прежней литературной деятельностью в области юриспруденции. Через некоторое время ему была вручена тетрадь в желтой обложке с тридцатью двумя линованными страницами, которые неизвестный чиновник тщательно пронумеровал. К тетради была прикреплена бумажка с изложением способа употребления:

«Тетрадь должна содержаться в порядке. Запрещается писать между линейками или на обложке, вырывать или разрезать листки. Запрещается писать о своем деле или об условиях в тюрьме. Запрещается также писать какие-либо непристойности.

За злоупотребление тетрадью виновный лишается разрешения ею пользоваться и подвергается дисциплинарному взысканию.

Внизу указать, желает ли заключенный после освобождения взять тетрадь с собой.

Вопрос о том, можно ли взять тетрадь с собой, решается инспектором».

На внутренней стороне обложки были напечатаны советы воспитательного характера. На внешней — правила движения:

«Каждый водитель обязан проявлять должное внимание и осторожность в отношении других водителей! Запрещается пешеходам и велосипедистам цепляться за идущие впереди машины!» На задней стороне тетради можно было прочесть, что «электричество — добрый слуга, но, если обращаться с ним легкомысленно, оно может явиться причиной неприятностей и несчастий! Поэтому: не бросай мячи или другие вещи в электрические провода! Не запускай бумажного змея вблизи электрических проводов! Храни пробки в определенном месте, чтобы в случае надобности сразу же найти их! Не забывай выключить электрический утюг!»