Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Евгения Марлит

Елизавета, несмотря на свое волнение и негодование, сразу же смягчилась, видя, что творится с Еленой. Защищая свою честь, она сорвала пелену с глаз несчастной. Ей стало до крайности жаль бедную девушку, хотя она и понимала, что рано или поздно это должно произойти. Елизавета быстро подошла к ней и взяла ее похолодевшие руки.

– Простите меня, что я расстроила вас своими словами, – проговорила она. – Вы легко поймете мое положение. Нескольких слов господина Гольфельда было бы достаточно, чтобы снять с меня недостойное подозрение. Мне не пришлось бы тогда высказывать свое мнение о его характере и поступках. Я очень сожалею, что так получилось, но не могу ничего изменить.

Елизавета поцеловала бессильно повисшую руку Елены и молча быстро вышла из павильона. Ей показалось, что фон Вальде протянул ей руку, когда она проходила мимо, но она не подняла глаз.

20

Очутившись в парке, Елизавета двинулась по извилистой дорожке, ведущей к пруду. Она вышла на площадку, миновала замок и свернула на тропинку, к «Башне монахинь». Не отдавая себе отчета, куда она идет, Елизавета все больше удалялась от дома.

Ею овладело невыразимое волнение. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Предложение Гольфельда, его необузданная страсть, неожиданное появление Берты у окна; необъяснимый факт, что Елена радостно приветствовала ее как невесту того, кого сама безумно любила!.. Среди всего этого у нее в ушах все время звучало резкое «да» фон Вальде. Значит, он бы обрадовался, стань она невестой Гольфельда! Эта женитьба, без сомнения, обсуждалась на семейном совете; фон Вальде, своим холодным умом взвесил все «за» и «против» и вместе с сестрой пришел к заключению, что избранница Гольфельда теперь не сможет обесчестить генеалогическое древо рода Гольфельдов. Было решено милостиво принять ее и устранить один недостаток – бедность, выделив ей часть своих собственных доходов.

При этой мысли Елизавета крепко стиснула зубы, словно от сильной боли – ею овладела злость. Погруженная в размышления, она иногда останавливалась, но увлекаемая вихрем своих мыслей, поспешно шла по той же дороге, что и несколько дней тому назад с фон Вальде. Ветви деревьев безжалостно стегали ее по лицу, она не думала о том, что тогда он тщательно отстранял их. Кусты были еще смяты, и вялые листья валялись на земле на том же месте, где Гольфельд и Корнелия Киттельсдорф пробрались к ним. А сот то место, где Рудольф подсказывал ей положение… Но Елизавета шла мимо, не обращая ни на что внимания. Наконец, она остановилась и удивленно оглянулась кругом: рядом с ней возвышалась «Башня монахинь». Под дубами царил полумрак, хотя на их вершине и крыше башни еще играли золотистые лучи солнца. Девушке стало жутко в чаще этого безмолвного темного леса, но ее неудержимо влекло к тому месту, где фон Вальде попрощался с нею. Она пересекла лужайку, где валялись осколки бутылок и обрывки гирлянд, и вдруг остановилась, как вкопанная. До нее донеслись звуки человеческого голоса. Сначала они звучали отрывисто, но постепенно стали яснее и начали быстро приближаться. Это был пронзительный женский голос, скорее кричавший, чем певший какую–то духовную песню. Елизавета ясно слышала, что певунья быстро бежала вперед.

Вдруг пение прервалось, и раздался ужасный смех, вернее, крик, в котором выражались насмешка и торжество, смешанные с горькой мукой. Елизаветой овладело мрачное предчувствие. Она со страхом смотрела в ту сторону, откуда доносился шум. Снова началось пение, оно приближалось с быстротой ветра. Елизавета подошла к двери башни, так как хотела избежать встречи с этой странствующей певицей, которая, без сомнения, была каким–нибудь неприятным существом. Как только Елизавета перешагнула через порог, смех раздался снова и притом очень близко. По другую сторону лужайки из чащи выбежала Берта, а с ней Волк, цепная собака лесничего.

– Волк, куси! – закричала она, указывая на Елизавету.

Собака с визгом помчалась через лужайку. Елизавета захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице, но не успела достичь верха, как дверь внизу отворилась. Животное, пыхтя, бросилось вверх за своей жертвой. За ним бежала безумная, продолжая натравливать собаку.

Елизавета, едва переводя дух, добежала до верхней ступеньки и уже слыша за собой сопение собаки, которая почти настигала ее. Собрав последние силы, она захлопнула дубовую дверь, выходившую на площадку башни и, задыхаясь, прислонилась к ней.

Вдруг Берта дернула за ручку, но дверь не поддалась. Безумная пришла в ярость и стала колотить и ломиться в двери. Волк с визгом и ворчанием царапался у порога.

– Янтарная колдунья! – закричала Берта. – Я сверну тебе шею! Я схвачу тебя за твои желтые волосы и потащу по всему лесу. Ты украла у меня его сердце!

Ты, бледнолицая ханжа! Волк, хватай ее! Собака визжала и скреблась в дверь.

– Разорви ее на куски, Волк! Впейся зубами в ее белые пальцы, которые околдовали его своей музыкой, исходящей от дьявола. Пусть будут прокляты те звуки, которые выливаются из–под твоих рук! О горе, горе! Будь ты проклята! – И Берта снова стала биться в дверь.

Старые доски стонали и дрожали, но не поддавались ударам маленькой ноги. Елизавета, побледнев и сжимая губы, продолжала стоять у двери. Она схватила лежавший у ее ног кусок дерева, чтобы в случае необходимости защититься от нападавших. При брани и проклятиях Берты она вздрагивала всем телом, но решительно и гордо выпрямилась.

Если бы девушка внимательно осмотрела дверь, то убедилась бы, что ей совершенно нечего бояться и прислоняться к ней, так как дверь оказалась заперта на большую щеколду, которую безумная красавица не смогла бы выломать.

– Откроешь ли ты, наконец, прозрачное, хрупкое создание! – снова закричала Берта. – Ха–ха–ха! Златокудрой Эльзой называет тебя старый ворчун, которого я ненавижу. Старик ни за что не хочет быть благочестивым! Пусть он отправляется в ад, а я буду в раю! Златокудрой Эльзой называет он ее потому, что у нее янтарные волосы. Фу, какая мерзкая рыжая лисица! Мои волосы черны, как вороново крыло, я красива, я в тысячу раз красивее тебя. Слышишь ты, обезьяна?

Она замолкла. Волк также прекратил свое царапание у порога. В эту минуту в лесной тишине раздался колокольный звон. Елизавета знала, что это означает. Из развалин Гнадека двинулось погребальное шествие. Бренные останки Лилы покидали дом, о стены которого прекрасная цыганка некогда хотела разбить себе голову.

Берта, казалось, тоже прислушивалась к колокольному звону. Она не шевелилась.

– Звонят! – крикнула она. – Давай, Волк, пойдем в церковь. Пусть она остается там, наверху. Ночью ветер будет рвать ее волосы, а тучи окутают с головы до ног, вороны прилетят и выклюют у нее глаза, потому что она проклята, проклята!