На неведомых тропинках. Шаг в темноту - Аня Сокол

Я перевела дыхание, вот как чувствовала, что толку от визита не будет, но сейчас я слишком раздражена, чтобы слушать что бы то ни было, кроме прямых ответов.

— Пошла вон, — тихо скомандовал ведьмак, — пока не передумал и не заставил здесь полы языком вымыть, ему такое только на пользу пойдет.

— Не расскажете? — Он отвернулся, а я стала застегивать куртку. — Тогда прощайте. Хватит с меня, пусть у вас кто-нибудь другой развлекает.

Он мог бы остановить меня либо силой, ведьмак он или не ведьмак, либо словом, сказав правду. Он этого не сделал, он не сделал ничего. Я ушла с твердым намерением исчезнуть из этих краев. Но по мере приближения к дому запал, как водится, стал стихать. Святые, что же мне делать?

Я уже в третий раз сворачивала на тропинку, огибающую дом, на ходу лучше думалось, и я не хотела возвращаться туда без решения. Либо уезжать, либо оставаться. Ни то, ни другое в чистом виде меня не устраивало. Я хотела остаться, но на моих условиях.

В ушах все еще звучал тихий голос ведьмака. Угроза была вполне осуществимой, а наказание не самым страшным. В прошлый раз, когда меня занесло и я забыла, кто здесь хозяин, а кто человек, чистила выгребную яму старой ржавой лопатой, а когда она сломалась, руками, под хохот толпы, то и дело скатываясь в вонючее содержимое. Сохранились у нас еще в Юково несколько домов, которых не затронуло ни канализацией, ни водопроводом.

— Ольга! Вы ведь Ольга?

Я остановилась. Дорогу мне загородила молодая женщина в светлой шубке и спортивных сапожках. Снежинки падали на блестящие каштановые волосы, большие темные глаза смотрели с интересом, вздернутый нос немного сморщился. Маленькая сумочка на тонком ремешке через плечо, которую она сейчас сжимала тонкими пальцами с идеальным маникюром. Ухоженная красавица с изящной фигурой.

— Да, — я подошла ближе, — я Ольга.

— А я Вера, — внимательный взгляд, призванный сказать больше, чем слова, — та самая вестник, подруга Кати и Милы.

— Святые!

Я в панике огляделась, на тропинке за моим домом не было видно ни одной живой, мертвой или заложенной души. Схватив девушку за руку, под возмущенное «эй» я оттащила ее за ближайший куст.

— Спятили! Что вы здесь делаете?

Она вырвала руку, картинно тряхнула ее, чтобы тут же схватить меня самой, но уже за ладонь и прежде, чем мир взорвался цветными искрами, я почувствовала горячую поверхность чего-то твердого между нашими ладонями. Управляемый артефакт. Святые! У нее магический предмет, не причиняющий вреда владельцу, на которого настроен, чтобы он ни делал, все достанется мне.

— То, что хочу! Наконец-то я делаю то, что хочу! — сказала она прямо мне в лицо.

Мир брызнул в разные стороны стеклышками калейдоскопа, оставляя вместо себя непроницаемую черноту. Последняя отчетливая мысль была об отсутствии страха. Не у меня, у нее. У девушки, которую ищет не последний ведьмак в нашей тили-мили-тряндии, у воровки, подставившей девчонок и явившейся к нам в дом средь бела дня, должна быть хоть толика беспокойства или разумного опасения. Но ничего не было, в глазах лишь ожидание. Она ждала меня. И дождалась.

Обратно мир собирался мучительно медленно, так ребенок складывает пазлы из большого количества фрагментов, сложной картинки, которую он не видел никогда ранее. Первый кусочек — безумное кружение, водоворот из которого никак не удавалось выбраться. Пазл второй — что-то холодное и жесткое под щекой, и, если пытаешься пошевелиться, скорость водоворота увеличивается. Я замерла, чтобы снизить кружение. Два кусочка долго были единственными и никак не желали совмещаться. Нужен третий. Глаза открывались и закрывались, не в силах выносить это мельтешение, но все равно заставила себя смотреть. Смазанная и малопривлекательная картинка. Темные, покрытые изморозью решетки, полумрак, грязный, какой-то полосатый пол. И холод, везде холод, проникший в каждую клеточку тела, заставляя несуществующего ребенка складывать картинку все быстрее и быстрее.

Никогда раньше я не попадала ни в вытрезвитель, ни в обезьянник, ни в какую другую вариацию каталажки, так что сравнивать не с чем. Но, видно, правду говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, настал и мой черед. И мне категорически здесь не нравилось. Я села на деревянной лавке, заменяющей кровать. Комната сделала несколько оборотов и остановилась. Судя по температуре, стены тут тонкие, а отопление — непозволительная роскошь для пленников. Одно то, что я проснулась, радует безмерно, значит, я здесь относительно недолго. Продрогнуть успела, но замерзнуть совсем пока нет.

Помещение напоминало конюшню, только вместо стойл клетки с деревянными нарами. Больше ничего: ни лампочек под потолком, ни матраса, ни миски с водой, которой было бы так удобно долбить по прутьям в знак протеста, ни туалета. Гости в этом месте не задерживаются, а если и задерживаются, им становится не до бытовых удобств.

Я выпрямилась и закашлялась от ледяного воздуха в легких, внутри будто сосульки выросли. Надо выбираться. Или требовать обогреватель, ссылаясь на женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. Одежду и обувь мне, к счастью, оставили, а вот ни мобильного, ни ключей, ни книги, ни карманного зеркальца не наблюдалось, правда, перчатки все так же торчали из кармана. Какая трогательная забота! Еще один плюс стал приятным бонусом: рука практически не болела. Я сжала и разжала кулак, пальцы слушались, кожа не горела огнем, почти никаких неприятных ощущений.

Узкий пенал клетки, решетки вместо стен, потолка и пола, никаких полосок, как показалось мне сначала, лишь плоские прутья. Кровать — не что иное, как доски на металлических уголках, приваренных к перекладинам. Узкая дверь, навесной замок с той стороны. Шатаясь, я преодолела два метра до двери и, шипя от прикосновения к холоду, подергала дужку. Металл лязгнул о металл.

Пришла мысль согреться движением: приседания, махи руками, но из-за кашля и возобновившегося головокружения я чуть не свалилась, успела ухватиться за прутья и восстановить дыхание.

Оценить размеры помещения было сложно, дальняя стена терялась в полумраке, узкие окошки под потолком подсказывали, что день клонился к вечеру, скоро станет совсем темно. В центре конюшни ряд из четырех клеток, моя первая, почти в углу, до одной стены — расстояние в ладонь, до второй — в локоть. Я стукнула по доскам, постройка старая, но не настолько, чтобы разваливаться от приложенного усилия. Вторая клетка пустая, как и следующая, а вот в последней кто-то был. Кто-то достаточно высокий, чтобы ноги свисали с лавки, лежал совершенно неподвижно. Судя по большому размеру ботинок, мужчина. Я немного сдвинулась и вытянула шею, пытаясь разглядеть незнакомца. Несмотря на холод, лоб покрылся испариной, потому что последнюю клетку занимал пропавший целитель. Бледный до синевы, небритый, страшный в своей неподвижности. В центре лба, частично скрытый упавшими волосами, лежал плоский камешек, такой удобно запускать в волны и считать, сколько раз выпрыгнет. В отличие от обычного, этот покрывали белые черточки инописи. Еще один артефакт, меньше всего похитителям нужно, чтобы Константин пришел в себя.