На неведомых тропинках. Шаг в темноту - Аня Сокол

— Но я знаю того, у кого знак оформлен как раз в таком антураже. — Я остановилась. — Не знал, что тебя это заводит.

Падальщик со мной не пошел, и непонятно, кто больше был рад: я, что не пришлось отрывать его от трапезы, или он, что не оторвала его от трапезы. Веник назвал имя, запретил ссылаться на него и закрыл дверь.

Сваара Тина, первое — вид заложника, второе — имя. Нечисть вражды и ссор. Непонятно, что делает у нас, обычно ссорщицы предпочитают места, где практикуют набеги на соседей, кровную месть и воровство детей, наше Юково в этом плане — тухлое болото, не то чтобы все тихо и мирно, но полномасштабные военные действия староста пресекает на корню. С одной стороны, одно из относительно безобидных созданий, никогда не ставящих цель довести людей или себе подобных до смертоубийства, потому как ни человеческое мясо, ни флюиды смерти его не привлекают. Но как представишь, сколько пострадало, было убито, покалечено или морально унижено в конфликтах, которые она помогла раздуть, язык не поворачивается назвать ее неопасной.

Следуя указаниям гробовщика, я остановилась перед двухэтажным каменным строением на восточной окраине села. Дом обступали деревья, дающие летом спасительную тень и уют. Зимой же черные ветки-плети скрылись под белыми, подтаявшими с одной стороны шапками снега. Еще одна лежала на двускатной крыше неопределенного цвета. Ставни заменены на современные стеклопакеты, редкость в нашей тили-мили-тряндии. Веселенькие занавески цвета солнца, зелень на окнах. Пряничный домик тетушки-феи.

Я отряхнула ботинки, пытаясь придумать достойный повод взглянуть на чужой подвал. Без толку, мысли блуждали извилистыми путями, предпочитая не приближаться к цели. Дверь открылась ровно в тот момент, когда я занесла руку для стука. Меня видели и ждали, решусь я или нет.

— Здравствуйте, Тина. Я Ольга.

Кроме приветствия, больше ничего не придумывалось, я даже с тоской глянула по обе стороны от крыльца в надежде, что появится нечто и натолкнет на дельную мысль. А собственно, какого черта! Почему я должна врать? Потому что тут ни от кого правды не допросишься? Потому что ее могут использовать против меня? И что? Правда — малоценный товар в нашем мире, но главное — ее ценю я.

— Если это возможно, я хотела бы взглянуть на ваш подвал, — прямо спросила я, женщина заинтересованно наклонила голову, и я как смогла, пояснила. — Мне кошмары снятся о подземельях, плавящемся камне и знаке рода. Еще у меня рука болит, как от ожога. Левая, — я подняла кисть на уровень глаз.

Я удивилась, но этого хватило, сваара распахнула дверь приглашающим жестом. Когда она заложила душу и стала нечистью, ей было лет сорок, среднего роста и телосложения, волосы неопределенного мышиного цвета, но густые, лицо сердечком, серые глаза, красивые изогнутые губы. Приятная женщина.

Без вопросов она отвела меня вниз, в подвал. Ради разнообразия этот больше походил на мой, чем на каменный мешок целителя. Деревянная лестница с перилами, дверь с засовом, хотя комната — все тот же пятигранник с узорами из желобов на полу. Пара стен совсем по-домашнему занята полками с банками помидоров, огурцов, компотов. Две сияют чистотой необработанного камня, и центре третья со знаком. Каменная «Z» в круге на каменном пятне песочного цвета.

Рука ожидаемо заныла. Я собралась с духом, стараясь отстраниться от ощущений, шагнула к стене и коснулась вплавленных линий. Рука болела. Не слабее, не сильнее, чем до этого. Никаких неожиданностей, потолок не рухнул мне на голову, огонь возмездия не испепелил на месте, апокалипсис не наступил. Подвал, стена, знак, дрожащие пальцы.

— Еще что-нибудь? — спросила женщина, в голосе слышалась улыбка.

— Нет, — уныло ответила я, поднимаясь наверх.

Ничего больше в голову не приходило. Куда идти дальше, я не представляла. Совсем необязательно связывать боль и эти знаки. Вдруг я при моем везении умудрилась какую-нибудь болячку подцепить, а все остальное психоз и банальные совпадения?

Верилось с трудом, вернее, не верилось вовсе.

— Я бы еще порекомендовала подвал старосты посмотреть, — раздалось из-за спины, я обернулась, женщина смотрела спокойно и открыто. — Если вы любите искусство подземелий прошлого столетия, его образец является самым ценным и интересным.

Логично. Если что-то происходит на стежке, а ее глава ни сном ни духом, грош ему цена. Что-то происходило, теперь я знала это точно. Плохо то, что добиться ответов от старика, если он не хочет отвечать, нереально.

Я поклонилась в стиле хранителя, потому как подобрать слова, соответствующие случаю, не получалось. Женщина ответила не менее вежливым кивком. Такое общение начинало мне нравиться.

У Семеныча я была уже через десять минут, сидела, сверлила сердитым взглядом спину. Он шевелил кочергой дрова в камине и поворачиваться не торопился. Сегодня для разнообразия я застала старика на диване в гостиной, где он медитировал на открытый огонь. Гармонию нарушала скорбная складка на лбу. Не все спокойно в Северных пределах.

— Семен Евгеньевич, покажите мне ваш подвал, — сразу попросила я.

Старик вздохнул, спина напряглась. Что бы он сейчас мне ни сказал, я знала, знак в камне у него есть. Понять бы еще, чем мне это грозит.

— Не могу, — не оборачиваясь, ответил староста, — пока не могу.

— Почему? Что происходит? — Я сидела на диване, не отводя глаз от камина и человека, сидевшего на корточках перед огнем. — Рука болит, словно с нее сняли кожу, но это не так страшно, по сравнению с тем, куда я отправляюсь каждую ночь. Я спать боюсь.

Семеныч обернулся, взгляд оставался таким же темным и острым, под глазами залегли тени, думаю, вопрос о хорошем сне актуален для нас обоих. Он был обеспокоен, но вот лишал ли нас покоя один и тот же вопрос или нет, еще предстояло выяснить.

— Сегодня две семьи уехали, — глядя в пространство, сказал староста.

— Что со мной происходит? — не позволила отвлечь себя я.

— Сначала целитель, потом эти. Кто завтра? — Он вздохнул.

— Если не ответите на мой вопрос, я возьму бабку, кину чемодан в багажник… Стежек много.

— Ольга, я не могу, сейчас не могу, — старик поставил кочергу на подставку, — для твоего же блага.

— Не говорите так, — я медленно поднялась, висок кольнуло болью, — в прошлый раз вы тоже говорили, что ничего не происходит и надо всего лишь подождать. Я послушалась. А в мире прошло десять лет, умерли моя мать и брат, так и не узнав, что мы с Алисой живы, но до последнего на это надеясь. Не смейте больше говорить о благе, потому что ваше благо мне и на хрен не нужно!

Я перевела дыхание, вот как чувствовала, что толку от визита не будет, но сейчас я слишком раздражена, чтобы слушать что бы то ни было, кроме прямых ответов.