Камень - Станислав Николаевич Минин

— А вот у нас и защитник девичьей чести!

Следующий кадр показал полковника, попытавшегося нанести удар ногой стоящему к нему боком «волкодаву» — этот удар был с трудом, но заблокирован последним. Удар рукой у полковника тоже не прошел, зато это получилось у его подчиненного. Впрочем, Орлов не обратил на это особого внимания — он извернулся и ударил коленом в живот «волкодаву», который ответил полковнику локтем в грудь. Полет графа до стены был показан в замедленном темпе.

— Красиво! — деланно восхитился чиновник.

А «кино» тем временем продолжалось. Полковник поднялся и вновь кинулся на «волкодава», причем, было видно, что свою атаку он строит таким образом, чтобы оттеснить противника к оконному проему. Ни один удар Орлова не прошел, «волкодав» был явно быстрее, но к окну все же отступил. Подловив полковника на очередном ударе, он ответил сам — правой рукой в челюсть и левой в солнечное сплетение.

— Опять? — удивился хозяин кабинета, наблюдая уже не такой красивый полет Орлова. — Это же, наверное, очень больно?..

Орлов поднялся, и было заметно, что с трудом. Но скорость, с которой он опять кинулся на «волкодава», говорила о том, что силы остались. И опять монтажер решил добавить «фильме» драматизма: в кадре появились лежащие на бетонном полу и пытающиеся встать три «волкодава»; даже при наличии у них на лицах масок и шлемов становилось понятно, что они наблюдают за схваткой.

— Какое напряжение! В жизни такое редко встретишь… — продолжал глумиться чиновник.

А на видеозаписи у полковника открылось второе дыхание — он вновь начал теснить «волкодава» к окну, даже умудрился попасть тому в район печени, но сам получил удар в голову, от которого опять улетел к стене.

— Смотрите, мой самый любимый момент начинается! — заявил хозяин кабинета.

А на плазменной панели «волкодав» подходит к «телу» Орлова, хватает его за берцу и тащит к окну. Кадр меняется — один из лежащих «волкодавов» тянет руку в немом крике. Опять в кадре появляется «злой волкодав», который замирает и отпускает ногу полковника, после чего обессиленно опускается рядом на бетонный пол. Следующий кадр — одинокая фигура в камуфляже и шлеме, уходящая по лесной тропинке вдаль.

— А на этом моменте у меня каждый раз скупая мужская слеза выступает… Ничего с собой поделать не могу… — патетически поделился сокровенным чиновник. И добавил уже совершенно другим тоном: — Кино из «Русской избы» смотреть не будем. Содержание знаете. Свободны.

В приемной господ офицеров проводил насмешливый взгляд помощника, который знал, какую «фильму» патрон должен был им показать.

Уже на улице чуть отошедший Смолов поинтересовался у Орлова:

— Иван Васильевич, что это было? Нам ведь ни слова не сказали, а только видеозапись продемонстрировали, которая у нас и так есть.

— Это нас, Витя, так красиво в дерьмо по самую макушку опустили: показали свое неудовольствие и одновременно дали понять, что все про нас знают! — спокойно ответил граф, привыкший за годы службы еще и не к таким закидонам начальства.

— Камень стуканул? — влез Пасек.

— Да при чем тут Камень? Сказал же, что про нас все знают! — начал заводиться полковник. — Сами мы виноваты в произошедшем! Прикиньте, что нам лишний раз показали этой «фильмой»? Был у нас сотрудник, который всех нас вместе взятых стоит, а мы его прое. ли! И ушел он, б…ь, в закат! Что тут непонятного? И теперь последуют оргвыводы с выдачей нам всем орденов Сутулова с закруткой на спине. Готовьтесь, господа офицеры, всю вину возьму на себя, но, боюсь, это не поможет!

Глава 10

В четверг в университете, к моей большой радости, Юсупова и Долгорукая не обращали на меня особого внимания, обсуждая наряды, в которых пойдут на какой-то день рождения.

— Андрей, куда это они собрались? — поинтересовался я у Долгорукого.

Он как-то сразу замялся, но ответил:

— Нас пригласили в пятницу в Кремль, на шестнадцатилетние старшей дочери наследника престола, Марии. Мы просто еще с лицея дружим, она на год младше нас училась.

— Понятно… — протянул я.

— Но в субботу у нас с тобой тренировка по бильярду, ты не забыл?

Ответить я не успел — в наш разговор влезла Юсупова:

— А потом пойдем на танцульки!

— Я все помню! — усмехнулся я, отвечая одновременно им обоим.

После занятий, в кафе, обсуждение нарядов и подарка имениннице продолжилось уже с участием Шереметьевой, которая, хитро улыбаясь, как бы невзначай спросила у Долгорукого:

— Андрюша, а ты Маше что подаришь?

Тот опять, как и в случае со мной, слегка замялся, но ответил:

— Увидите!

Шереметьева хмыкнула и вернулась к разговору с подружками, а я не стал уточнять, что за этим за всем скрывается — если Андрей захочет, то расскажет все сам. Это же самое обсуждение продолжилось на крыльце университета и прервалось только тогда, когда мы начали прощаться.

Когда я пришел домой, Прохор сказал мне:

— Переодевайся, пойдем тренироваться.

— Пойдем? — переспросил я.

— Да, пойдем. Я сегодня днем на территории университета нашел тихое местечко, там и позанимаемся. А то я боюсь что-то дома, еще соседей зацепишь.

— Хорошо, — кивнул я. — Сейчас переоденусь, дай мне пять минут.

Местечко действительно было тихим — небольшая полянка посреди густого кустарника, скрытая от посторонних глаз и расположенная вдали от оживленных студенческих маршрутов.

— Так, Алексей, послушай меня внимательно, — начал занятие Прохор. — Со стихиями тренировки мы пока проводить не будем, а займемся этой твоей жутью. Объяснять причины надо?

— Нет. Мне сначала ее необходимо научиться контролировать, а потом уже за остальное браться, — ответил я.

— Ты все правильно понимаешь, — кивнул Прохор. — Помнишь наш разговор на полигоне о том, что ты пытаешься проломить ментальный доспех?

— Да.

— А сегодня попытайся сделать это мягко, нежно, аккуратно. Не знаю, какие еще определения подобрать… Ты меня понял? — Он смотрел на меня вопросительно.

— Кажется, да, — кивнул я. — Мне надо быть с тобой нежным. — Я ухмыльнулся.

— Пусть будет так. — Прохор остался