Золотой человек - Мор Йокаи

Тимар вынул из кармана два письма - те самые, что в Байе доставили ему такую радость. Став богатым и знатным, он постарался обеспечить покой несчастной семье, на которую так и сыпались удары судьбы. Немалых денег стоил ему этот арендный договор об уплате мешка орехов да горстки сушеных фруктов.

- И предоставленное мне высочайшим повелением право на пользование островом я незамедлительно передоверил нынешним его обитателям и колонистам. Вот официальное разрешение.

Тереза молча упала к ногам Михая. Ее сил хватило лишь на то, чтобы, захлебываясь рыданиями, целовать руки человеку, кто избавил ее от сущего проклятия, навеки прогнал злое наваждение, не девавшее ей покоя ни днем, ни ночью.

Ноэми крепко прижала руки к сердцу, словно опасаясь, как бы оно не выдало ее, даже если уста молчат.

- Как видите, сударь, - заключил Михай, обращаясь к Тодору Кристяну, - ближайшие девяносто лет вам на этом острове делать нечего.

Тодор Кристян, побелев от злости, с пеной на губах взвизгнул:

- Кто вы такой? По какому праву вмешиваетесь в дела этой семьи?

- А вот по какому: я его люблю! - воскликнула Ноэми со всем пылом страсти и, бросившись на грудь Михая, обвила его шею руками. Тодору нечего было сказать. В немой ярости погрозил он Тимару кулаком и выскочил из дома вон. Но его молчаливый взгляд был исполнен угрозы, какая заставляет ожесточившегося человека хвататься за оружие или подсыпать яд.

А девушка по-прежнему прижималась к груди Тимара.

Вне мира.

Девушка по-прежнему прижималась к груди Михая, хотя тот, от кого она защитила его своим телом, уже ушел.

Отчего она бросилась ему на грудь, отчего произнесла слова любви?

Хотела тем самым раз и навсегда прогнать человека, который одним своим присутствием наводил на нее ужас? Хотела окончательно отбить у него охоту навязываться в мужья?

Читатель вправе подумать, что выросшая на острове дикарка понятия не имела о правилах приличия, о добропорядочности и морали, о целомудренной сдержанности и светских условностях, о взаимоотношениях женщины и мужчины, регламентируемых строжайшим государственными и церковными законами.

А может быть, Ноэми спутала любовь с чувством естественной благодарности к человеку, избавившему их с матерью от непрестанной тревоги и страха; он дал им право до конца дней обитать в их райском уголке и, очевидно, добился этого ценою немалых усилий, а стал быть, все время помнил о них...

Возможно, она испугалась, увидев, как рука их мучителя потянулась за оружием, и инстинктивно заслонила собою спасшего их человека?

Или же подумала: судовой комиссар, человек неимущий, мать его была такой же беднячкой, как и моя, он ведь сам сказал, что у него никого нет. Тогда отчего бы мне не быть для него близкою? Чего ради наведываться ему на пустынный остров, если его ничто здесь не привлекает? А если же он мня любит, то отчего бы и мне не любить его?

Нет-нет, никакие логические ходы, никакие рассуждения, никакие уловки здесь ни при чем. Нет здесь ничего, кроме любви.

Ноэми не знала, отчего и почему любит, просто любила, и все.

Не знала, дозволена ли эта любовь богом и людьми, принесет ли она радость или горе, - просто любила, и все.

Она не стремилась быть счастливой, гордой, быть супругой своего избранника, венчанной серебряным венцом во имя отца и сына и святого духа, - просто любила, и все.

Она не собиралась защищать себя пред людьми и судьями, не искала себе оправдания, покорно опустив голову; не просила у мужчины защиты, у людей - сочувствия, у бога - милосердия, просто любила, и все.

Такова была Ноэми.

Бедняжка Ноэми, сколько тебе предстоит из-за этого выстрадать!..

... Михай впервые в жизни услышал обращенные к нему слова любви.

Его любят от всего сердца; любят судового комиссара, у которого ни гроша за душой, только жалованье от хозяина; любят бескорыстно, ради него самого.

Чудодейственное тепло разлилось по его жилам, - тепло, пробуждающее от тяжелого сна и дающее силы воспрянуть духом.

Боязливо, робко поднес он руки к плечам девушки, чтобы прижать ее к себе, шепотом спросив:

- Правда ли это?

Ноэми, не отрываясь от груди его, кивнула.

Михай перевел взгляд на Терезу.

Тереза приблизилась и возложила руку на голову дочери, словно благословляя ее на любовь.

Наступила долгая, немая сцена, когда все ее участники молча прислушивались к биению сердец друг друга.

Тереза, нарушив молчание, заговорила первою.

- О, если бы вы знали, сколько слез она пролила из-за вас! Если бы видели, как она вечерами поднималась на скалу и часами смотрела в даль, некогда скрывшую вас! Если бы слышали, как она во сне произносит ваше имя!

Ноэми сделала протестующий жест, словно умоляя мать не выдавать ее чувства.

А Михай поймал себя на том, что все крепче прижимает Ноэми к своей груди.

Вот ведь нашлось на белом свете существо, которое способно любить его и которому от "золотого человека" не нужно золота, нужен лишь он сам, человек!

Михай чувствовал себя так, словно он долго блуждал, прежде чем догадался преступить границы привычного мира, зато теперь перед ним открывается новая земля, новое небо и новая жизнь.

Он склонился к девушке, чтобы поцеловать ее в лоб, и явственно ощутил биение ее сердца у своей груди.

А вокруг в целом мире не было никого и ничего, кроме благоуханья цветов и кустарников, кроме жужжанья пчел и пения птиц.

Сама природа внушала мысль о любви.

Блаженство, переполнявшее их существа и не требующее слов, подсказало им выйти на волю, под сень небес. Они так и вышли из дома, не расплетая объятий, и когда взгляды их погружались друг в друга, оба думали об одном; "И у тебя глаза такого же цвета, как мои!".

И если сияющий небосвод и напоенная благоуханием земля сговорились меж собой околдовать их, то вспыхнувшее в молодых сердцах чувство лишь усиливало колдовские чары. Юное дитя, еще никогда никого не любившее, и мужчина, которого никто никогда не любил... Что будет, если эти два существа обретут друг друга?

День прошел, а они никак не могли нарадоваться радости друг друга.

Настал вечер, взошла луна. Ноэми привела Михая к выступу скалы, откуда затуманенным от слез взглядом три года назад провожала она лодку с судовым комиссаром.

Тимар опустился на поросшую зеленью скалу, средь пахучих зарослей лаванды. Ноэми села подле него, приникнув золотистой головкой к его плечу и устремив к небесам сияющий счастьем взгляд.

Тереза стояла над ними, с улыбкой взирая на молодую пару.

Серебристая луна озаряла ясный небосвод, струила свой призрачный свет на землю.

И вновь вела свои искусительные речи:

""Теперь это сокровище принадлежит тебе: ты его отыскал, оно само отдало себя в твои руки, что ж, владей им. Всего ты добился в жизни, только любовью был обделен, теперь и любовь ты обрел. Бери ее, наслаждайся, пей до дна, и станешь другим человеком, ведь тот, кого любит женщина, - небожитель. А ты любим, ты счастлив!".

...И лишь едва слышный голос прошептал внутри: "Ты - вор!".

Первый поцелуй открыл Михаю новую жизнь. Он пробудил в его сердце юношеские мечты, тягу к романтике, с которой Михай не расставался в годы своих одиноких путешествий и деловых разъездов, лишь научился скрывать ее под бременем повседневных забот, жестких коммерческих расчетов, приумноживших его состояние. Романтические грезы в конечном счете привели его к райскому счастью, и тут он увидел, что цветы на деревьях райского сада намертво прихвачены морозом. Подавленных, недоумевающий, охладелый душою, утратив все цели в жизни, он брел пустынею, пока счастливый случай не вывел его к оазису. И в этом крохотном оазисе он нашел то, что долго и тщетно искал по всему свету: любящее сердце! В душе его свершилось чудесное преображение.

Первое чувство, овладевшее им, больше всего походило на какой-то загадочный страх: Михай страшился счастья. Пойти своему счастью навстречу или бежать от него? Что его ждет - благо или зло, жизнь или смерть? Где тот бог, что ответит на эти вопросы! Ведь отвечает же он цветку, раскрывающему чашечку своих лепестков, малой букашке, звенящей крылышками, птице, вьющей гнездо. И лишь для человека, вопрошающего: "Блаженство иль вечную кару обрету я, поддавшись голосу сердца?" - у Всевышнего не находится ответа.

Михай решил прислушаться к голосу сердца, а голос этот подсказал ему: загляни в ее глаза, какой грех в том, чтобы упиваться сияньем девичьих глаз!

Только ведь опьяненье это будет длиться вечно: стоит погрузиться взглядом в глаза любящей души, и ты навеки оставишь там собственную душу.

Михай глядел в глаза Ноэми, позабыв обо всем на свете, и находил в них целый мир, сулящий безбрежное наслаждение, земное счастье, блаженство.

Это предвкушение счастья пьянило его.

С младых лет он не был любим. Лишь однажды дерзнул он помечтать о счастье, не страшась трудов и препон, устремился к нему, а достигнув, обрел лишь жестокое разочарование, испепелившее все его радостные надежды.