Девочка по имени Зверёк - Маргарита Разенкова

Рядом с кустом блестела на солнце лужа. А она все не решалась покинуть свое убежище. Чтобы не думать, чего хочется больше – есть или пить, – она решила поспать и выйти попить ночью.

Утром так кружилась голова, что она никак не могла вспомнить, солнце ли высушило лужу или она выпила ее сама, выбравшись в темноте на четвереньках – то ли от страха, то ли от слабости. Все же нельзя пока выходить. Она чувствовала – должен быть знак.

Опять ночь. Сверчки.

Когда солнце взошло в третий раз, она лежала, наслаждаясь тем, что перестал урчать живот и больше не сосет под ложечкой. Скоро она встанет и пойдет. Вста-нет-и-пой-дет…

Что-то зашуршало рядом. Сначала она даже не обратила внимания, подумав, что это птица или какое-нибудь мелкое животное. Но тень была слишком большая. Это человек! Сиди тихо, малыш, это «те» могут тебя искать. Человек, казалось, не заметил ее, и она успокоилась. И вдруг она услышала: «В этом кусте кто-то есть». Человек говорил тихо и задумчиво, будто самому себе. Мелькнула слабая надежда, что она не заинтересует его. Но человек продолжал разговаривать с собой, и она поневоле прислушалась: «И этот „кто-то“ в кусте очень боится и страшно хочет есть». Она невольно вздохнула – это правда! Куст предательски качнулся, выдав ее окончательно! Теперь оставалось лишь ждать, что предпримет незнакомец. Ветки раздвинулись, и прямо перед носом она увидела ладонь, полную орехов. Восхитительных, крупных, дивно пахнущих белых орехов! Стоя на четвереньках, она жадно потянулась к ним ртом. Но рука отодвинулась. Совсем немного. Нестрашно, можно и подползти! Она потянулась еще, но в такт ее движению орехи опять немного «отползли». Однако умопомрачительный ореховый дух уже одурманил сознание. Наконец она настигла их и стала подбирать губами с ладони и поспешно жевать, чтобы в рот вошло больше. Ладонь больше не двигалась, незнакомец ждал, пока она съест все орехи. Когда они кончились, она блаженно потянулась и подняла глаза. И – отпрянула! Прямо перед своим лицом она обнаружила синие-синие спокойные, смеющиеся глаза. От неожиданности и орехового опьянения она выдохнула: «Ты кто?», и сама поразилась, как незнакомо и слабо прозвучал ее голос. Человек расхохотался и спросил в ответ: «А ты-то кто?» – и, протянув руку, погладил ее по голове. Она очень устала бояться, а этому человеку было приятно доверять, и она дотронулась до его руки. Ладонь была сухая и теплая, это ей понравилось, и она позволила вытянуть себя наружу.

– О, так ты девочка?! И давно ты здесь сидишь?

– Три солнца, две луны.

– Хороший ответ. Он говорит о том, что ты быстро соображаешь, умеешь считать и не врешь, твой голос это подтверждает: ты долго молчала. Ну, пойдем?

Это было сказано так спокойно и решительно, что возражать нечего было и думать. Да и не хотелось.

К вечеру добрались до моря. Она так устала, что еле-еле плелась. Опять хотелось есть, а теперь еще – спать. Но незнакомец шел и шел, и не подчиниться было невозможно. Море она видела впервые, но как-то не поняла его. Лишь много месяцев спустя она увидит его, именно увидит – внутренним зрением – и примет и полюбит навсегда. Но сейчас сознание, перегруженное событиями последних дней, воспротивилось еще одному сильному впечатлению – и море, и даже корабли у темного деревянного причала не тронули воображения.

Незнакомец кого-то искал. Он остановился на пригорке и стал внимательно оглядывать людей у воды. Наконец, обнаружив кого искал, стал спускаться к причалу, потянув ее за собой. Ей оставалось лишь тупо переставлять ноги.

– Ольвин! – окликнул незнакомец молодого мужчину, который готовил поклажу к погрузке.

Названный Ольвином обрадованно заспешил навстречу, бросив на время свое занятие. Подошел, почти подбежал, и мужчины обнялись.

– Давненько тебя не видел, Горвинд, – сказал Ольвин. – Какие новости?

Некоторое время они разговаривали о встрече, о каких-то людях, замышлявших недоброе, о море и, похоже, о предстоящем плавании. Она догадалась об этом, когда Горвинд (теперь она знала его имя) сказал:

– Хочу на время перебраться к вам. Примешь?

– Хоть навсегда, – явно обрадовался Ольвин.

Пока они говорили, ей пришло в голову вспомнить имя отца и свое собственное. Ничего не получалось. Отдельные клочки имен какое-то время еще вращались в ее сознании хороводом, затем растворились и навсегда исчезли. Последнее, что она услышала, засыпая и медленно безвольно оседая на землю к ногам Горвинда, был возглас Ольвина:

– А это что еще за зверек?

Судно было гораздо больше, чем рыбачья лодка ее отца, но в море так сильно качало, а сил у нее было так мало, что не было никакой возможности встать и осмотреть его. Хотя было страшно любопытно.

Большую часть времени она дремала в укромном местечке на палубе, закутавшись в чей-то плащ – то ли Ольвина, то ли Горвинда. Она старалась как можно быстрее забыть ужас пережитого и привыкнуть к новым обстоятельствам жизни. Поначалу она еще беспокоилась: не забудет ли ее Горвинд. Но он всегда вспоминал о ней, когда они ели, когда поднимался ветер и требовалось укрыться и лучше держаться, когда можно было попить пресной воды. Так что за несколько дней она так привыкла к нему, к его постоянному молчанию, отрывистым фразам и внушающему уважение взгляду, что не осталось ни тени сомнений, что ей следует держаться к нему возможно ближе и постараться остаться с ним, если он не передумает и не прогонит.

Через несколько дней плавания она увидела чаек. Значит, земля была уже близко.

На следующее утро сквозь предрассветную дымку проступили очертания суровых скал. Попутный ветер легко нес корабль под тугим парусом, и каменистый берег быстро надвигался с горизонта.

Люди сходили на берег, благодаря капитана: плавание прошло, по общему мнению, очень хорошо, и люди не жалели слов на похвалу.

Она замялась на берегу, рассматривая высокие деревья и горы вдали.

– Ну что, Зверек, пойдем? – окликнул ее Горвинд.

Новое имя пришлось по душе, оно было теплым, каким-то пушистым и заключало в себе именно ту долю настороженности и любопытства, которая соответствовала ее натуре. Она молчала, привыкая к новому имени.

– Учитель дважды не повторяет, – тихо заметил Ольвин.

– Для нее я не Учитель, – поправил его Горвинд.

И ей сразу захотелось, чтобы он непременно стал ее Учителем. Она поспешно догнала их и послушно зашагала рядом, стараясь ни в коем случае не отставать.

Дом Ольвина, куда они добирались целый день, ей понравился: почти такой же длинный, как бывший ее дом. Круглый очаг посередине. Скамьи вдоль стен. Хороший крепкий стол. Клубы овечьей шерсти в огромных коробах. Где-то рядом мекнула коза.

– Ты неплохо устроился! – отметил Учитель. – Настоящим бондом.

Ольвин немного смутился.

– Если бы не Рангула, я вряд ли стал бы этим всем заниматься. Викингу все это ни к чему. Но мы наконец устроились на этой земле. Сестре ведь тоже досталось, ты знаешь. Она и раньше-то не была особо добродушной, а после того, как погиб ее муж, от нее слова не добьешься. Здесь она пришла в себя.

– Я не в упрек. Все понимаю. Ты хоть и молод, но, похоже, уже навоевался. А этой земле нужны люди.

Пришла Рангула. Высокая крепкая женщина, несколько старше Ольвина. Походка ее показалась Зверьку странной, но, приглядевшись, она поняла, что все дело было в спине Рангулы: когда-то травмированная, спина плохо поворачивалась вправо, что заметно влияло на походку.

Серые глаза Рангулы сдержанно скользнули по девочке, улыбнулись Ольвину и с почтением остановились на Учителе.

– Вот так гость! Рада тебе, Горвинд. Каким ветром?

Учитель улыбнулся, вытащил из своего дорожного мешка какой-то сверток и протянул женщине.

– Я привез, что обещал, хотя на это ушло много времени.

– Много. Очень много, – вздохнула Рангула.

Она, похоже, вспомнив что-то, сдержала слезы.

– Я знаю, Рангула. Честь и слава доблести твоего мужа. Такие, как он, не уходят из людских сердец. А ты молода, в твою жизнь еще может войти мужчина.

– Нет, Горвинд. Больше мне никого не надо. Да и об Ольвине надо позаботиться, пока он не женился. Жалею только, что у меня нет ребенка.

– Ну, вот тебе на время ребенок. Займись, если хочешь. А впрочем, просто приюти, большего ей не надо.

Рангула не ответила на последнюю фразу, но и не отказалась. Она приняла подарок Горвинда, от души поблагодарила и тут же принялась его рассматривать. Это была необыкновенно тонкая и красивая ткань. Даже Ольвин заинтересованно рассматривал ее, удивляясь:

– Здесь такие не делают…

Рангула подняла удивленные глаза на Горвинда:

– Ты все же побывал там?

– Да. Потом расскажу. Думаю, вам будет интересно. Сейчас устал.

– Ах, да. Конечно, – спохватилась Рангула и захлопотала, собирая угощение.

Зверьку понравился лес. Он был такой густой и так близко подходил к дому, что, казалось, готов был поглотить и дом, и надворные постройки, и лошадей, и овец, что свободно паслись неподалеку. В утренней тишине нежно звенел ручей, и она полюбила уходить к нему на целый день.