Лекции об искусстве - Джон Рескин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По-видимому, художник не столько пытался уловить местный характер Швейцарии, сколько выносил из нее соображения и представления о размерах, о величественных формах, об эффектах для того, чтобы воспользоваться ими в своих будущих композициях. Впрочем, заранее следовало ожидать, что для него физически невозможно передать известные эффекты швейцарского ландшафта, и его однообразие, и его первобытную красоту. Об упомянутых выше рисунках, принадлежащих Фокесу, я буду говорить дальше; они не вполне удачны, но их недостатки такого рода, что не могут быть описаны теперь же; картина Ганнибал, переходящий Альпы в своем теперешнем состоянии представляет только страшный ливень и толпу промокших людей; другая картина в Бергфальской художественной галерее сделана мастерски и в высшей степени интересна, но в ней больше смелости, чем приятности. Картина Снежная буря, обвал и наводнение — одно из крупнейпшх его произведений, но горных рисунков здесь в общем меньше, чем облаков и эффектов. Наиболее интенсивное чувство заметно в рисунках в Liber studiorum, a затем в виньетках к «Поэмам» Роджерса и к книге «Италия». Об его последних швейцарских рисунках я вскоре буду говорить.
Италия имела на его ум отрицательное влияние, она сбила его с толку. С одной стороны, она дала ему торжественное настроение и силу, которые обнаружились в его исторических картинах в Liber Studiorum, в особенности в картинах Рицпах, Кефаль, Царственная фея, Эсак и Гесперия.
§ 42. Передача итальянского характера еще менее удовлетворительна у него. Недостатки его больших картин
С другой стороны, он, кажется, никогда не проник вполне в дух Италии, и материалы, добытые в ней, были впоследствии, хотя и неловко, введены в его большие картины.
Из этих последних очень немногие были достойны его; ни одной не было действительно великой, кроме картин в Liber Studiorum, да и эти велики потому, что в них помимо материалов есть серьезность других стран и эпох. Ничто, в частности, не напоминает о Палестине в его картине Уборка ячменя в Рицпахе, ничто в этих круглых и таинственных деревьях, ничто — кроме торжественности юга, восхода близкой сияющей луны. Камни картины Язон можно видеть в любой каменоломне Варвикского графства; в самом Язоне нет ничего греческого. Это — вообще воин, не принадлежащий, в частности, ни к какой эпохе; мало того, мне кажется, что есть что-то из девятнадцатого столетия в его ногах. Когда художник делает попытку передать местный характер в таком классическом сюжете, он становится, по-видимому, в тупик. Неловкое подражание Клоду свидетельствует об отсутствии его обычной оригинальной силы; в Десятой египетской казни он приковывает нашу мысль больше к Бельцони, чем к Моисею; Пятая казнь совершенно неудовлетворительна; пирамиды похожи на кирпичные заводы, и огонь, бегущий по земле, напоминает горящий навоз. Изображение Десятой казни, находящееся теперь в его галерее, лучше его этюдов, но тоже еще неинтересно; из больших картин, в которых много материалов из Италии, большая часть подавлена количеством материала, но неудовлетворительны в отношении чувства. Переход через ручей — лучшая из этих картин, являющихся, так сказать, помесью. Несравненная по изображению деревьев, она тем не менее оставляет нас под сомнением относительно того, чего нам искать и что чувствовать. Это картина севера по колориту, юга — по своей листве, Италии — по своим деталям, картина Англии — по чувству, причем в ней нет величия первой и веселого характера второй.
Два изображения Карфагена — просто рационализация Клода, одно из них необыкновенно плохо по колориту; другое, великое по мысли, не представляет, тем не менее, ничего хорошего, так как в нем все элементы взаимно принесены в жертву один другому: листья — архитектуре, архитектура — воде, вода же эта — ни море, ни река, ни озеро, ни ручей, ни канал и отзывается регентским парком; передний план — неудобная земля, точно отданная под постройку. Таким образом картины Мост Калигулы, Храм Юпитера, Смерть Регула, Древняя Италия, Вилла Цицерона и другие в этом роде, чьей бы кисти они ни принадлежали, я группирую под общим названием «нелепых картин» (nonsense pictures). Здоровое чувство никогда не может развиться в этом бессмысленном нагромождении материала, a где чувство художника оказывается несостоятельным, таким же бывает и его произведение. В картинах этой группы можно поэтому встретить самые худшие примеры тернеровского колорита. В одном-двух случаях он порвал с условными правилами, и в этих случаях он прекрасен, как, например, в картине Геро и Леандр. Но в общем ценность его картин возрастаем по мере того как они становятся видами, например, его картина Fountain of Fallacy или картина, изображающая роскошный вид Северной Италии с несколькими волшебными фонтанами. Эта картина была некогда несравненна по колориту, но теперь она представляет собой жалкие обломки. То же надо сказать о Похищение Прозерпины, хотя странно, что в академических картинах даже его простота не достигает идеала. В его картине, изображающей Прозерпину, природа не есть великая природа всех времен: она, несомненно, современная нам природа[33], и мы невольно поражены, что кого-то силой уводят, без людей с остроконечными шапками и карабинами. Несколько причин наталкивают на эту мысль: отчасти отсутствие какой бы то ни было крупной специальной черты, отчасти слишком явный средневековой характер развалин, увенчивающих горы, и масса других более мелких причин, в которые мы не можем в настоящее время входить.
И в своих настоящих видах Италии Тернер никогда не мог уловить ее истинного духа, за исключением небольших виньеток, сделанных им для издания поэм Роджерса.
§ 43. Его виды Италии испорчены блеском и чрезмерным обилием материала
Вилла Галилео, безымянная композиция с какими-то каменными соснами; различные виллы при лунном освещении и изображение монастырей в Путешествии Колумба сделаны очень
