Знак розы - Лейла Мичем

Врач улыбнулся.

— Типично американское выражение! Увы, да. Зачатие, очевидно, произошло в более поздние сроки, чем вам представляется.

Желчь подкатила к горлу. Мэри хорошо помнила, когда это случилось - за неделю до сбора урожая, когда ее кровь еще кипела при мысли о том, что скоро у нее появятся деньги в банке и она сможет расплатиться по закладной. Когда Мэри распахнула дверь, Перси ждал ее в хижине, в фартуке и с деревянной ложкой в руках. Его идиотская ухмылка смягчилась и превратилась и понимающую улыбку, когда он прочел желание у нее на лице. Перси спокойно отложил ложку в сторону, снял кастрюлю с огня, развязал фартук и подошел к ней.

Мэри вновь переживала мгновения страсти. Их тела слились, стали единым, неделимым, священным и вечным целым... В тот день был зачат их ребенок. Она соскользнула по стене на пол и подтянула колени к груди. Мой милый Перси, что же я наделала?

Ее лицо покрылось смертельной бледностью, а тело сотрясали мелкая дрожь, когда Олли забирал ее из клиники. Он отвез ее обратно в отель, где она два следующих дня провела в постели, поедая хрустящие французские хлебцы и бульон - единственную пищу, которую принимал ее желудок. (От круассанов Мэри отказалась наотрез.)

Через два месяца после их отъезда из Хоубаткера Абель ДюМонт объявил о том, что скоро станет дедом. Ребенок должен был появиться на свет в июле 1921 года. Олли хотел, чтобы он родился в стране его предков, так что молодожены вернутся на это время в Париж, а потом отплывут домой из Франции. На самом же деле Мэттью Толивер ДюМонт родился в мае того же года. Гинеколог, принимавший роды, получил изрядную сумму за то, что в свидетельстве о рождении стояла дата на два месяца позже.

С облегчением и гордостью Олли смотрел на ребенка, которого принесли матери для первого кормления. Кудри младенца были черными, как у Мэри. На крошечном подбородке уже прослеживался намек на будущую ямочку, и все, кто его видел, со-шлись во мнении, что волосы у него на лбу вырастут треугольником - «совсем как у его матери».

— Ну вот, дорогая моя, ты и обзавелась настоящим Толивером, — провозгласил Олли, лицо которого лучилось от счастья.

Он не мог расстаться с малышом ни на минуту. Как-то вечером, глядя, как муж баюкает крошечный сверток, поглаживая и целуя ребенка в лобик, Мэри вдруг подумала: а сознает ли Олли иронию сложившейся ситуации? Он пожертвовал ногой и способностью иметь собственных детей ради того, чтобы спасти друга для женщины, которая в конце концов стала принадлежать ему вместе с ребенком.

Однажды вечером, когда они смотрели на спящего Мэттью, Олли сказал:

— Мэри, иногда мне кажется, что мы поступаем дурно, скрывая сына от Перси.

Мэри охватила паника, и она поспешно увлекла супруга в сторону от плетеной колыбели.

— Нет ничего дурного в том, что мы оберегаем малыша от ошибки, которую совершили мы с Перси. Теперь ты - его отец, и ты не должен терзаться чувством вины. У Перси будет еще много сыновей. А у нас есть только Мэттью. Подумай, что станет с Перси, если он узнает, что ребенок - его.

Она потянула за нужную ниточку. Олли накрыл ее руку своей.

— Мы больше не будем поднимать эту тему.

Однажды Олли спустился вниз по просьбе консьержа. Он вернулся с двумя письмами, одно из которых было уже вскрыто. Выражение его лица было мрачным.

— От моего отца, — сказал он. — Письма следовали за нами по всей Европе.

— Что случилось? — спросила Мэри.

— Перси... женился.

Ожерелье, которое Мэри собиралась застегнуть, выскользнуло у нее из пальцев и со звоном упало на крышку стола.

— На ком? — прошептала она.

— На Люси.

Мэри испугалась, что лишится чувств.

— На Люси? Ты сказал — на Люси?

— Да. На Люси Джентри.

— Боже мой! На Люси?— Мэри истерически рассмеялась. — Перси женился на Люси? Как он мог? Как он мог?

— Не сомневаюсь, что то же самое Перси может сказать и о тебе, — заметил Олли, неодобрительно нахмурившись, что случалось крайне редко. Он вскрыл второе письмо. Быстро пробежав его глазами, он встретился с Мэри взглядом в зеркале. — Хорошо, что ты сидишь, потому что тебя ждет еще одно потрясение. Люси беременна. Они с Перси ждут ребенка, который должен родиться в апреле следующего года.

Когда они в тот же день встретились с Майлзом, Мэри обнаружила, что ей трудно уследить за нитью разговора, и едва притронулась к угощению. Говорил главным образом Олли. Мариетта отсутствовала. Она «вышла из строя», коротко пояснил Майлз, избегая смотреть сестре в глаза. Выглядел он хуже, чем когда уезжал из Хоубаткера. Он похудел, щеки ввалились, зубы стали коричневыми от табака. Плечи его поношенного костюма усеивала перхоть, сыпавшаяся с тонких сухих волос.

Когда Олли, извинившись, вышел в туалет, Майлз впервые взглянул Мэри в лицо.

—Я всегда думал, что ты выберешь Перси.

— Что ж, ты ошибся, верно?

Брат покачал головой.

— Ты и Олли. Перси и Люси. Все как-то неправильно. Что случилось? — Не получив ответа, он обнажил в ухмылке зубы. — Дай угадаю. После того как град уничтожил урожай, ты увидела возможность спасти плантацию. Перси не дал бы тебе ни цента на Сомерсет, но зато женился бы на тебе.

— Давай сменим тему, не возражаешь? — сквозь зубы предложила Мэри.

— И о чем мы будем говорить? О маме? Что-то мне подсказывает, что она умерла не во сне от сердечного приступа.

— Если бы ты был там, то смог бы увидеть все собственными глазами.

Майлз пригладил волосы исхудавшей рукой, и знакомый жест вызвал в душе Мэри бурю воспоминаний.

—Я тебя ни в чем не обвиняю, Мэри. Просто на нее это совершенно не похоже — встать с постели, в которой она провела столько лет, чтобы устроить вечеринку в честь твоего дня рождения.

—Я тоже так думала, но именно это она и сделала. Очевидно, затраченные усилия оказались чрезмерными. И я надеюсь, что ты действительно ни в чем меня не обвиняешь, Майлз. Человек, бросивший мать и сестру, которые отчаянно нуждались в его помощи, вряд ли имеет право тыкать пальцем в других, обвиняя их в пренебрежении семейными обязанностями.

Вернулся Олли. При виде зятя, ловко управляющегося с костылями, Майлз заметил:

— Позаботься об Олли, сестренка. Его послали тебе боги. И лучшего мужа тебе не найти. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Конечно.

Через неделю ДюМонты уже плыли домой, рассчитывая попасть к сбору урожая. Был конец сентября. Их сыну исполнилось пять месяцев, но никто из тех, кто ворковал над малышом на борту корабля, не усомнились в словах его родителей, уверявших, что он прожил на земле на восемь недель меньше.