Алмазы Якутии - Юрий Запевалов

Георгию противно стало с этими людьми работать!.. И тем более – судиться!

Вовремя, как раз к месту, явился вдруг Лермонтов:

«Есть Божий Суд, наперсники разврата…

Есть грозный Судия – он ждёт!

Он недоступен звону злата И мысли, и дела Он знает наперёд»!..

… На страну наступал оголтелый «капитализм».

… На Якутию надвигалась «штыровщина».

… А что же «АЛРОСА»?

«АЛРОСА», как всякая соблазнительная, желанная, но неразборчивая «девонька» – пошла «по рукам»!

Одно дело – создать Западноякутский Алмазодобывающий Промышленный район, где бы все, кто проживает и трудится на этой территории работали бы на Его Величество Алмаз, а Его Величество Алмаз работал бы на Их Высочества Алмазодобытчиков (!) – и совсем другое, когда на этот, пока могучий, но всё более «хилеющий» Алмаз навесить Уголь, Газ, Нефть, развивать за счет его благородной стоимости Африку, Норильск, Архангельск и еще несколько десятков предприятий необъятной России!

Пусть уж лучше углем занимаются угольщики, а нефтью – нефтяники.

Как говорил когда-то мой вечный «друг и незабвенный Учитель» дедушка Крылов – «беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник…».

И он до сих пор прав – каждый должен заниматься своим делом!

Раньше мы гордо именовались «Алмазодобытчиками»! А кем мы именуемся теперь?

Или, теперь – это не « МЫ», теперь – это «ОНИ»?

38

«Я сижу на крыльце-веранде своего дома. День выдался не по-осеннему жаркий. И вот, наконец, вечер. Темнеет, как всегда в конце осеннего дня, быстро. Небо закрыто преддождевыми, нет, даже предгрозовыми, тучами. Воздух посвежел. После жаркого, спертого дневного зноя приятно окутало прохладой. Я сижу, полузакрыв глаза, отдыхаю, наслаждаюсь свободой.

На темном небе очень медленно, как-то издалека, появилось слабое свечение. Оно медленно приближалось. И вдруг ярко вспыхнули, как будто кто-то их включил, три светящиеся точки, три пористых кучковатых облака. Они стремительно приблизились из глубины черного горизонта и зависли над нами. Облака казались бесформенными, но привлекали внимание своим непривычно ярким для темного вечернего неба, свечением. С зеленоватым оттенком, они выглядели так, как будто их кто-то подсвечивал с той стороны, от неба, сверху. Постепенно они стали походить на мягкие, свободно разложенные для отдыха, воздушные подушки. И среди этих подушек стал постепенно «проявляться» какой-то образ. Вначале появились неясные черты лица, но вот все четче формируется это лицо и на небе, среди этих подушек четко вырисовывается образ Христа.

Именно таким, каким мы привыкли его видеть на иконах.

На плечах его выделялись яркие золотые одежды.

Тучи неожиданно расступились, вокруг Христа прояснилось синевой чистое небо. Христос смотрел на Землю величественно и строго. Через какое-то время он сделал движение, как будто хотел что-то сказать. Я машинально, скороговоркой прочел «Отче наш…», и только после этого вспомнил, что всегда в трудные моменты, я читал «отче наш», но по бумажке, я не помнил молитву наизусть. Я машинально закрыл глаза, прошептал про себя первое, что пришло в голову: «Господи, прости прегрешения наши», а когда глаза открыл на небе ни образа, ни светящегося облака, на котором сидел образ Христа, уже не было.

Но оставались еще два, таких же светящихся, таких же ярких, как будто их просвечивало само Солнце, облачных островка. Правое от меня облако легко держало на себе голый череп. Именно такой, как он есть в музеях на плечах костистых скелетов. Череп был чуть-чуть развернут на запад, его глазницы слегка светились, но я не мог видеть, есть ли что живое в этих глазницах. С запада надвигалась большая черная туча и череп вдруг стремительно, броском стал погружаться в эту тучу и исчез прямо на моих глазах.

Вместе с этой черной, грозовой тучей.

А в центре всего этого феерического «видения» на обширном нагромождении легких, ярко освещенных подушек из белых облаков, стал вдруг «проявляться» и основательно устраиваться на этих фантастических «подушках» солидный, седой Старец. Он развалился на своих облаках-подушках в позе Зевса, как тот изображен в вестибюле знаменитого Парижского Лувра. Слева от Старца появились какие-то фигуры, лица, образа, а справа снова медленно и величественно «проявился» Иисус Христос, в тех же золотистых, пышных одеждах. И – чудо! Старец медленно развернул голову, устремил взгляд на землю – и улыбнулся. Улыбка задержалась. Старец, все так же глядя на землю, улыбался несколько минут и на землю нахлынуло восхищение. Восхищение и трепет.

Старец некоторое время еще глядел на землю, добродушно и приветливо улыбаясь, затем стал неспешно укладываться на своих облаках-подушках и медленно исчез вместе с этими подушками. Окружающие его облака стали меркнуть, тускнеть, темнеть, но в самом верху затухающих облаков снова возник образ Христа. Он строго посмотрел на Землю, на всех нас, сидящих на веранде и исчез стремительно, не затухая – исчез, будто всё возникшее видение кто-то выключил.

Исчез образ Христа и так же стремительно, мгновенно исчезли все светящиеся облака.

На небе бушевала гроза, раскатистый гром содрогал окрестности, молнии полосовали наступившую темноту.

Я начал протирать глаза. Мне не верилось, что вот, только что здесь, на этом грохочущем небе развернулось такое странное и такое величественное Видение.

Я и не заметил, что на крыльце давно сижу один, дети и внуки, остерегаясь бушующей грозы, давно укрылись в доме, лампочки и на крыльце, и в доме погашены, телевизоры выключены, а на меня словно нашло какое-то оцепенение, я сижу, под впечатлением увиденного, и не могу пошевелиться. Хотел крикнуть, позвать, кого-нибудь, но голоса нет, я беззвучно открываю рот, никто меня не слышит. Нет ни неба, ни света, одни тучи и полыхающие молнии.

И вдруг все так же неожиданно наступила тишина. Все вокруг меня исчезло…».

Проснулся и снова Георгий не может ничего понять, где это он? Вокруг стерильная белизна, небольшая комната, в ней четыре кровати и всех мужиков в палате четверо.

Господи, да ведь всё это уже было, было!

– Очнулся? Тут такой переполох из-за тебя. Ты ведь, как знаешь, не просто спал, а целых двое суток проспал. – Старик лежит на спине, повернул к Георгию голову. – Скажу врачу, они просили сообщить, как очнешься.

– Где это я?

– Как где, в реанимации, где ж еще. Тебя и привезли-то в беспамятстве. А потом – спишь и спишь, врачи уж забегались. Ну да, слава богу, очнулся. Звать, что ли, врачей-то? Тут вот и кнопка есть.

– Подожди, дай очухаться, осмотреться.

– Ну давай, осмотрись.

Господи, что же это? На голом, как говорится, месте – ни перегрузок тебе, ни волнений – и вдруг инфаркт!

Что же это? И почему ему снится в этом беспамятстве всегда одно и то же? То ли сон снится, толи наяву всё это грезится!

Сознание снова помутилось, больничная палата медленно исчезла, растворилась.

«Я оказался в какой-то большой светлой комнате. И был не один, какие-то люди теснились у выхода из комнаты, сгрудились у ясно различимого пропускного устройства, в виде «рамки», какие есть в аэропортах, при выходе на посадку. У пропускного устройства распоряжался какой-то заросший, лицо мохнатое, старик. Он бодро распоряжался – тому налево, другому направо – распределял проходивших сквозь «рамку» людей. К тем людям быстро подходили стройные юноши, одетые в какие-то прозрачные светящиеся одежды и уводили – кого-куда, по-назначению.

«Странно – подумал я, дожидаясь своей очереди, – зачем здесь эта «рамка»? Неужели и «сюда» проникают террористы?».

– Электроника! – Засмеялся, посмотрев в мою сторону старик. – Мы ведь «здесь» тоже, не лыком, поди, шиты. В технике разбираемся. Техника нам помогает. Прибор сразу показывает, кто к нам прибыл, чем богат и куда ему положено.

«Ага! Значит, старик всё видит, всё слышит и читает мысли! На любом расстоянии! Надо с ним поосторожнее!».

– А тебе-то что оберегаться. – Снова повернулся старик ко мне. – Рано тебе ещё осторожничать! Ты к нам «сюда» попал так, по недоразумению, по недосмотру нашей молодёжи. Да по моему недогляду. Рано тебе еще к нам. Не торопись. Куда тебе торопиться! «Хозяин» считает, ты еще «на земле» не все дела свои сделал. Те, что поручены тебе. «Хозяином». Так что, давай. Возвращайся. Работать надо, а не по «распределителям» болтаться! Давай, давай, не задерживай, возвращайся…».

…Очнулся он в той же палате, в больнице, в реанимации. Над ним склонились встревоженные лица врачей. И старики в палате все на ногах. Смотрят испуганно в его сторону.