Семья Эглетьер - Анри Труайя

— Не думаю, хотя от нынешней молодежи всего можно ожидать.

Филипп вдруг рассердился на Франсуазу за то, что она тоже всего лишь самка. То, что он ценил в других чувственность, слабость, легкомыслие, — претило ему в дочери, словно порок.

— Комедиантка! Вспомнить только, какой у нее всегда вид — этакая святоша, примерная ученица…

— Не нападай на нее. Повторяю, по-моему, между ней и этим юношей не произошло ничего серьезного.

— Кто он такой?

— Студент, кажется.

— Как его зовут?

— Не все ли равно! Она дала мне понять, что больше его не увидит…

— Ну, так я сам хочу от нее услышать это. В воскресенье мы поедем в Тук и заберем ее. Нечего ей торчать у Мадлен!

Кароль покачала головой.

— Не стоит, Филипп. Увидев тебя, она может разволноваться. А врач сказал мне…

— Врач? Какой врач? Да что тут у вас было?

Кароль со вздохом повернулась к мужу и проникновенно посмотрела ему в глаза.

— Ну что ж, придется тебе все рассказать… Франсуаза пыталась покончить с собой.

Филиппа будто ударили, резкая боль сжала его сердце, но тут же он сказал себе: «Она жива, это главное!» И едва пробормотал:

— Что это еще за история?!

Кароль согласилась, хоть и нехотя, как ему показалось, сообщить кое-какие подробности. Слушая ее, Филипп то жалел дочь, то возмущался ею. Франсуаза поступила как форменная дура. Еще счастье, что вовремя спохватились! Он разжигал в себе гнев, чтобы не поддаться запоздалому испугу. Когда до него дошло, что Франсуаза едва не умерла, Филипп похолодел и тотчас же передернул плечами, словно отгоняя от себя подступивший страх.

— Только никогда не нужно с ней об этом говорить, Филипп! — заключила Кароль. — Это очень важно и для ее будущего и для нашего…

Умоляющий взгляд делал Кароль еще более трогательной. Филипп подумал, что просьба жены вполне его устраивает. Раз Франсуаза жива и здорова, ему незачем вмешиваться в историю, о которой он мог и не знать. Ему вполне хватало собственных дел, чтобы еще лезть в чужие. И вообще расстраиваться вредно. Невозмутимость и рассудительность Кароль должны служить ему примером. Сегодня она нравилась ему, и он вовсе не скучал в ее обществе. Это было необычно, и вскоре он забыл о досадной выходке дочери.

— Ты обещаешь мне, что этот разговор останется между нами? — спросила Кароль.

— Обещаю, — ответил он с чувством.

— Я боялась причинить тебе боль и поэтому вначале скрывала от тебя правду.

Филипп растрогался.

— И все это ты вынесла на своих плечах, ни разу не пожаловавшись?

— Я была не одна!

— Да, верно! Я забыл про Мадлен! Без нее не обходится ни одна катастрофа! Воображаю, как она бесила тебя своими советами, своим безапелляционным тоном…

— Я привыкла…

— Будь я тут, она бы через два часа убралась восвояси!

— Бедная Мадлен! Ты слишком суров к ней. Уверяю тебя, она очень надежный человек. И Франсуаза у нее совсем оправится. Она так привязана к тетке!

— Хватит о Франсуазе! — раздраженно оборвал жену Филипп.

Роль заботливого отца кончилась, и Филипп с облегчением расставался с ней, словно устал от неудобной позы и теперь разминал затекшие члены с приятным чувством выполненного долга. «Пусть сами разбираются в своих неурядицах. Меня это не касается».

— Завтра я предупрежу Дюурионов, что мы поедем вдвоем. Они все устроят…

— Ну, конечно, — отозвалась Кароль. — Они пригласят Лемерсье с женой, как и хотели сначала!

Филипп подошел к жене. Она сидела в кресле не шевелясь. Какая у нее матовая кожа! Губы приоткрыты, ровные белые зубы блестят. В больших серых глазах покорность и робкая мольба. Упругая нежная грудь угадывается под тонкой тканью домашнего платья. Филипп вспомнил другое лицо и другие формы, менее привлекательные: он обещал Одиль зайти часов в десять. А может, остаться с Кароль? Уж давно он не обнимал ее… А забавно будет изменить любовнице с женой! Он разглядывал плечи Кароль, ее грудь в вырезе платья и удивлялся, чувствуя, как давно забытое желание снова поднимается в нем.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Сижу дома, — ответила Кароль. — А ты?

— Тоже.

— Ты как будто после обеда собирался в контору.

— Не пойду.

Он наклонился к ней. Сначала Кароль удивилась. Потом лицо ее осветила трепетная радость, дыхание замедлилось, и она почти незаметно потянулась к мужу. Их губы встретились в поцелуе, искусную нежность которого он не мог не оценить. Филипп с трудом сдерживался, чувствуя, как тело его наполняется удивительной силой. Но поцелуй продолжался, становясь все более страстным. Под легким пеньюаром Филипп ощущал тепло ее тела, вдыхал аромат ее кожи. Кароль тихонько отстранилась, не высвобождаясь, однако, из его объятий, и спросила шепотом:

— Что с тобой сегодня?

— Я люблю тебя, Кароль, — сказал он, поддаваясь неожиданному порыву.

Она засмеялась, прижавшись к нему, глаза ее насмешливо блеснули, и этот бесстыдный смех заставил его вздрогнуть всем телом. Он и не думал, что Кароль еще может так сильно возбуждать его. Филипп все крепче прижимал ее к себе, пока она не выскользнула из его объятий.

— Ты помнешь мне прическу, к тому же с минуты на минуту явится Мерседес звать нас к обеду!

— А тебе хочется есть? — спросил Филипп охрипшим голосом.

Вместо ответа она метнула на него взгляд, столь откровенный, что Филипп опешил. Потом нажала кнопку звонка, скрытого в деревянной панели. Опустив руки, он смотрел на нее, едва владея собой. Мерседес постучала.

— Войдите, — сказала Кароль и томно продолжала, обращаясь к горничной, остановившейся у порога: — Я немного нездорова. Мы с месье не будем обедать. Подадите месье Даниэлю и попросите его не беспокоить нас.

Когда Мерседес удалилась, Кароль заперла дверь на ключ и повернула к Филиппу похорошевшее от нетерпения лицо. Обнимая ее, он еще успел спросить себя, кто из них первый пожелал другого, но очень скоро забыл обо всех вопросах, целиком отдавшись наслаждению раздевать это мягкое, податливое, знакомое тело.

Надо же, он в столовой совершенно один! Сидя в конце стола, Даниэль с удовольствием приступил ко второму яйцу всмятку. Он густо намазывал маслом ломтики хлеба, потом макал их в жидкое яйцо: они прямо таяли на языке. Даниэль с наслаждением жевал, и в его воображении вставала деревенская ферма: кучи соломы на скотном дворе, запах молока и свежего сена… Перед ним, прислоненный к графину с вином, стоял раскрытый учебник географии. Десятый раз он читал одну и ту же страницу. Дурацкая унылая фотография: «Образец сланцевых скал мезозойской эры в районе Плугастеля». Как можно интересоваться Плугастелем, когда существует Берег Слоновой Кости? Из гостиной доносилась громкая музыка: «Рапсодия в стиле блюз» Гершвина. Даниэль поставил пластинку, прежде чем сесть за стол. В отсутствие отца и Кароль он воображал себя хозяином дома. Этакий богатый холостяк, живущий на широкую ногу и обедающий в одиночестве. Преданная горничная обслуживает его. Пока он ложечкой выскребал остаток яйца, появилась Мерседес. Она принесла тарелку, на которой сиротливо лежали три листика салата.

— И это все? — спросил он разочарованно.

— Да, месье.

— А овощей нет?

Лицо Мерседес перекосилось, словно она глотнула уксуса.

— Есть, если желаете, тушеная морковь, которую я собиралась подать мадам!

— Давайте хоть ее, — пробурчал Даниэль.

— Салат вы тоже будете есть?

— Конечно!.. И хотел бы к нему английский соус!

— Какой вам угодно?

— Томатный… и другой тоже. «Уорчестер».

Музыка Гершвина поднимала настроение. Легкая, современная. У него сегодня волчий аппетит. А на обед всего два яйца! Кароль меряет аппетиты других по своему. А что они там делают в спальне? Непонятно!.. Ссорятся, наверное… Из-за Франсуазы… Но это же не причина лишать себя обеда!..

Мерседес принесла тушеную морковь. Даниэль размял ее вилкой, обильно полил острыми соусами и посыпал перцем.

— Татарский бифштекс для вегетарианцев! — подмигнул он прислуге.

Мерседес поджала губы и ушла. На тарелке возвышалась горка красного от соуса пюре. Когда Даниэль попробовал, ему обожгло язык, но он решил, что никогда не ел ничего вкуснее. Выпив стакан воды, он принялся уничтожать морковь. Голод постепенно утихал. Снова вспомнилась Франсуаза. Она так напугала его, что по сей день он не может прийти в себя от удивления. Что общего между его уравновешенной, трудолюбивой, застенчивой сестрой и этой героиней отдела происшествий, которую увезли на Скорой помощи в больницу. Дома избегали говорить об этой истории. Уж конечно, не обошлось без амуров. Если только замешаны нежные чувства, девчонки всегда теряют голову. И что им за охота играть со своим сердцем, забрасывать его как можно выше, под самые облака, а потом, когда оно разобьется, впадать в отчаяние? Как бы и Даниэла не выкинула чего-нибудь в этом роде, когда он уедет на Берег Слоновой Кости. Ведь и она может, как Франсуаза, «совершить безрассудный поступок». Ну и переполох поднимется в семье Совло! А между тем ему не в чем себя упрекнуть! Хотя и жаль! Он был бы не прочь до поездки в Африку сделать Даниэлу своей возлюбленной. Морское путешествие становится еще заманчивее, если мужчина оставляет на берегу рыдающую любовницу. Впрочем, время у него еще есть. Мысль, что Даниэла может не пожелать этого, даже на минуту не явилась ему. Даниэль думал лишь о том, что могут помешать проклятые экзамены и еще то, что до сих пор он не знал женщины. Ведь насколько он был осведомлен о физической стороне любви — а знал он о ней немало! — нужно, чтобы хоть один из двоих имел какой-то опыт. Уже не раз Даниэль хотел пойти за проституткой, но в последнюю минуту его неизменно отталкивал вульгарный вид этих жриц любви. Да и дорого они берут! Не станет же он тратить накопленные деньги на то, чтобы провести десять минут с совершенно посторонним человеком! Уж лучше дождаться более приятной и менее разорительной оказии. А вдруг в пути ему встретится подходящая девушка? Молодая, хорошенькая, воспитанная, ничем не связанная… Говорят, во время путешествий по воде даже самых сдержанных женщин тянет на любовные приключения. По-видимому, морской воздух, широкие просторы возбуждают их. У него, правда, скромное место в общей каюте третьего класса. Но вечером он обязательно проберется на палубу первого класса. И там познакомится с девушкой без предрассудков. Ее легкое белое платье будет трепетать на ветру. Она влюбится в него с первого взгляда. Опершись о борт, они будут болтать вполголоса и любоваться звездами. Потом, никем не замеченные, скользнут в спасательную шлюпку и там будут страстно обниматься. За время плавания она отдастся ему двадцать раз, нет, сто. Но он вовсе не собирается из-за нее забывать Даниэлу. Незнакомка на пароходе сделает из него мужчину, а в Дакаре или Абиджане они, сдерживая слезы, простятся навсегда. И когда, после нескольких месяцев в джунглях, он вернется во Францию и придет к Даниэле, гордый и независимый, по его глазам она поймет, что он уже достаточно возмужал, чтобы любить и защищать ее.