Харбин. Книга 1. Путь - Евгений Анташкевич

– Китайса, его люди, наверх сидел. Его еси переводцика атамана Лыцёфу, – с трудом переводя дыхание, говорил Антошка. Из его рассказа выходило, что Лычёв догнал вторую половину контрабандистов, а дальше… – Фее предатель, с-сабака! Фее – ша тоу!

– Ну уже не надо «ша тоу»! Уже некому головы рубить, все там остались.

Антошка понемногу, надолго впадая в забытьё, говорил ещё что-то, но это было уже не так важно, и стало понятно главное – об этом золоте знает так много людей, и они будут его искать, и он, Адельберг, невольно стал участником всего этого.

Они уже подходили к тому месту, где ему надо было перебираться через хребет, и идти на станцию Эрчжань, и возвращаться в партию, и никто ничего не должен узнать про Антошку; и последнее – он везет его в обратную сторону от Цицикара, а значит, практически в руки атаману Лычёву.

Часть четвертая

Глава 1

Сашик шел по тропинке, цеплял носками сандалии песок и пыль и со всей силы рубил ореховым прутом росшую по бокам высокую сочную траву; та складывалась пополам, но Сашик этого уже не видел, он шёл и рубил.

Двадцать минут назад он проводил маму и папу в Дайрен; ещё дома, когда они собирались в дорогу, он попросил взять его с собой в Харбин, потому что ему надо было встретиться с вожаком их отряда «Костровых братьев» Гогой Заболотным. Мама, когда он попросил об этом, с испугом посмотрела на папу и не ответила, папа посмотрел на маму и категорически отказал, и даже не стал ничего объяснять, а мама присела на стул и сказала:

– Сашик, ты уже большой, тебе через несколько дней уже четырнадцать лет! А с другой стороны – ты ещё маленький, и мы будем за тебя волноваться, как ты там будешь один?

– Ну почему, мама? Вон другие дети?..

– Сашик, это другие дети. А ты наш сын, и раз папа сказал!.. Потерпи немного; папа в Дайрене будет всего лишь неделю, потом вернётся, заберёт тебя домой на день или сколько тебе понадобится, потом посадит в поезд и отправит ко мне, и мы ещё неделю будем на море. Ты ведь хочешь на море?

Сашик слушал маму и внутренне негодовал: «Почему всем можно, а мне нельзя, почему я не могу съездить на один день, переночевать там у моего друга или дома и завтра вернуться обратно?»

Рядом с мамой присел папа:

– Сын! Объясню тебе, как вполне взрослому уже человеку, – в городе тревожно, скорее всего, там должно что-то случиться, причём не так далеко от нашего дома…

– Где? – спросила мама.

– Скорее всего, на Гиринской, в районе советского генерального консульства.

– Вот видишь, Сашик, совсем близко от нашего дома, поэтому мы просим тебя, дождись папу здесь, не заставляй нас волноваться, хорошо? Обещаешь?

В это время к маме и папе подсел дед:

– Не волнуйтесь, Анна Ксаверьевна, я думаю, у нас всё будет в порядке, мы…

Этого Сашик уже не выдержал, он рванулся из комнаты, минут двадцать ходил вокруг дома и ореховым прутом, как саблей, рубил высокую траву, пока его не окликнул папа:

– Сынок, ты пойдёшь с нами на станцию?

Сашик возвращался со станции.

В этом году они приехали в Маоэршань на неделю раньше обычного. Все прошлые годы мама и папа ждали, когда он закончит учебный год, а в этом году папа пообещал, что если он сдаст переходные годовые экзамены досрочно, то они подарят ему духовое ружье.

И всё складывалось отлично: он сдал экзамены и уже подал прошение в летний лагерь «Костровых братьев»; ему подарят духовое ружьё, которое папа купит в Дайрене, и они из него будут стрелять всем отрядом…

В его душе всё бушевало.

Он прикрылся козырьком ладони и посмотрел на солнце – оно стояло в зените; он перевёл взгляд на свою тень – она заканчивалась прямо под ногами; и тут он подумал, что поезд, на котором уехали его родители, отошёл от станции в двенадцать часов двенадцать минут, значит, сейчас – он прикинул, сколько он шёл от станции, – двенадцать часов тридцать пять или сорок минут.

И тут Сашик встал как вкопанный. «Надо ехать!» – понял он и ещё понял, что ничего другого он уже не придумает, и тут же вспомнил про Кузьму Ильича, – а вот это была задача!

Старик разболелся ещё перед отъездом и просил оставить его в городе; он ни на что не жаловался, но как-то скис и сник и даже перестал ходить в монастырь к отцу Акинфию. Конец весны обещался быть сухим, 16 мая город в тени раскалился до двадцати шести градусов по Цельсию, и мама поняла, что у Тельнова стало болеть сердце. У него так бывало в конце весны в такую погоду, когда маньчжурское небо становилось безоблачным, синим и необыкновенно высоким и солнце палило с него жёсткими лучами, упиравшимися прямо в городские крыши. Она знала, что старика надо перевезти из перегретого города в прохладную и влажную тень, но Тельнов каждый раз упрямился, думая, что он их отягощает, хотя всё было как раз наоборот. Так было и десять дней назад, когда стало ясно, что Сашик с экзаменами справится и можно уехать в маоэршаньский рай на несколько дней раньше. И всё это как нельзя более удачно совпадало с вакацией Александра Петровича, испросившего себе в Беженском комитете, где он работал после увольнения с КВЖД, три недели отдыха.

В прошлом году, в августе, когда отряд «Костровых братьев» уже закончил сбор и все разъехались по домам, Сашик вернулся на дачу, и они с папой пошли удить хариуса в небольшой речушке. Папа издалека увидел дым, который из леса валил, как на пожаре. Сашик рассказал ему, что это лагерь харбинских бойскаутов и дым идёт оттуда и что скауты, тоже как «Костровые братья», называют себя разведчиками. Папа только улыбнулся и сказал, что «совсем никакие они не разведчики» и что «таких разведчиков не бывает». На следующий день они снова пошли на ручей. Папа стал собирать сухие ветки, отрывать от поваленных деревьев кору и разложил «гуранский» костёр; он зажёг его от одной спички; огонь быстро разгорелся, и с первого язычка пламени от костра совсем не было дыма, только жар; и он не пыхнул, даже когда погас последний уголёк. Несколько раз после этого они ходили в лес, и Сашик сам научился разжигать «гуранские» костры. Папа объяснил, что от такого костра одежда не пахнет гарью и лесной зверь не почувствует охотника, а если такой костёр разведут настоящие разведчики, то их трудно будет найти, потому что дым не будет расстилаться над лесом и обнаруживать их лагерь. Тогда Сашик пожалел, что всё это случилось так поздно, что его «братья» разъехались, и он решил приберечь это до следующего года.

А в этом году предполагалось, что несколько дней они все вместе будут жить на даче, потом мама и папа на неделю уедут к морю, потом папа возвратится в Харбин, и в Дайрен к маме тоже на неделю поедет Сашик. После этого они снова все соберутся в Маоэршани, и 23 июня Сашик отбудет в свой лагерь на станции Барим. Только до этого ему обязательно надо было встретиться с Гогой Заболотным. А всего лишь час назад мама попросила Сашика не оставлять деда одного и быть к нему внимательным, для этого разговора она даже увела его в отдельную комнату, чтобы старик не услышал, – и Сашик пообещал, а складывалось вот как!

Что-то надо было делать: и встретиться с Гогой, и не оставить Кузьму Ильича. Сашик стоял в задумчивости на самом солнцепёке и думал.

Вдруг он почувствовал на щеке горячее дыхание, повернул голову и в испуге отшатнулся – прямо ему в лицо шумно дышали влажные серые лошадиные ноздри. Он отпрянул назад, зацепился пяткой сандалии за торчащий на дороге острый камень и чуть не упал. Из коляски, покрытой матерчатым тентом, раздался смех и одновременно женский голос:

– Бессовестный! Безобразник! Разве можно так шутить? Ты мог его до смерти напугать! Володя, как можно?

– Ничего, мама! Сашик у нас бесстрашный, он же разведчик!

Сашик наконец понял, что он задумался на самой середине просёлочной дороги, которая вела от станции к дачному посёлку, и перегородил её приехавшим и только что сошедшим с поезда новым дачникам.

Это были Слободчиковы, их ближние соседи: в коляске под тентом сидела Анна Александровна, а на козлах рядом с кучером сидел и правил Володя, с которым Сашик по-соседски дружил уже не одно лето.

Анна Александровна наклонилась через бортик коляски, подозвала Сашика к себе, хлопнула в ладоши и воскликнула:

– Боже мой, Сашик, как ты вырос, прямо уже юноша! – Потом она спросила, не ударила ли его лошадь, и испытующе заглянула в глаза, а Володя, высокий, стройный и даже красивый, если бы не большие оттопыренные уши, юноша, во всё лицо улыбнулся Сашику, протянул ему руку:

– Ну что? Твой прошлогодний гербарий не осыпался?

– Нет! – сказал ещё не пришедший в себя Сашик и тоже улыбнулся во всё лицо.

– Вот и мы приехали, вечером пойдешь купаться?

– Я к тебе зайду, – ответил Сашик, посмотрел на Анну Александровну и добавил: – Если позволите!

Анна Александровна, успокоенная тем, что Сашик не пострадал, улыбнулась и согласно кивнула; Володя махнул кнутом, и лошадь пошла. Сашик пропустил мимо себя коляску и две следовавшие за ней телеги с чемоданами и другой поклажей и неожиданно понял, что задачу с Кузьмой Ильичом он решил.