Мечты — сбываются! - Al1618

Но опять взгляд остановился на совсем необычном персонаже, неизвестно какими путями попавшем в этот музей — длинное и прямое тело без ножен отливало серой синевой под крестовидной рукояткой, яблоко которой получалось почти вровень с глазами. Лапы сами потянулись вперед, чтобы в следующий миг переплестись за спиной. Зато глаза просто «ели» каждую черточку увиденного меча.

— Ты можешь взять его, из-за занавеси с другой половины шатра появился хозяин, держа в руках все необходимое для приготовления гаваха (кофе) совсем не старый с весьма жилистой суховатой фигурой, что говорило и о немалой силе и еще большей ловкости, он попал в прицел первого — прямого взгляда после чего надлежало опустить взгляд в землю, как положено обычаем.

— Благодарю, Отец. Тебе точно приходится готовить гавах круглый день… после чего уже точно приходится переставать подглядывать за зардевшимся от такой похвалы хозяином и подхватить на руки новую игрушку.

Смутившийся же от неожиданной похвалы Кабир попытался успокоиться, занявшись привычным делом — перетиранием зерен, ну и тайком дивясь поведению гостьи, которая бормоча что-то вроде «соскучился старичок? Ну иди ко мне — потанцуем» выволокла из всего собранного громадный двуручник, которым из-за веса пользоваться не мог никто, а перековать этот трофей времен великих битв с неверными на что-то полезное рука не поднималась. Впрочем, гостье он почему то понравился, брови хозяина удивленно полезли вверх, когда ухватив его одной лапой, она подняла вертикально вверх, чтобы затем поставить на ребро горизонтально и небрежно повернув кисть положить лезвие параллельно земле плоскостью, проверяя насколько пригнет острие к земле собственная тяжесть. Мысль о том какая сила нужна, чтобы в таком положении удерживать двуручный меч одной лапой, еще не успела прорваться в голову сквозь твердую уверенность что то, что он видит — невозможно, как гостья, неуклюже размахнувшись «от бедра», попыталась нанести удар.

Разумеется лезвие, чуть не равное ей по росту, попросту утащило ее следом за собой, хозяин уже попрощался с одним из столбов служащих опорой шатру — меч должен был перерубить его где-то на двух третях высоты, но это оказалось несколько преждевременно — выполнив какой-то невообразимый крендель, более достойный опившегося сока лозы гуяра, меч благополучно разошелся со столбом, чтобы ринуться на встречу с пологом шатра, но и с ним разошелся буквально на конский волос прошелестев вдоль стены. И только тогда, когда припав на одно колено гостья, ткнула два раза мечом на манер копья, первый раз просунув его между столбом и висящим на нем мехом с маслом, а второй раз пройдя между шнурками того же меха… Кабир, наконец, понял, что все эти невообразимые кувыркания не были попытками новичка управиться с взятым «не по руке» оружием, а «простым» испытанием воином своего тела после трудного перехода.

Гостья тем временем осмотрела лезвия и хозяин, повинуясь лишь недовольному взмаху ушей (надо же, а ведь и слова не нужны, насколько красноречиво выражают они потаенные мысли своей хозяйки!), сказал:

— Во втором сундуке от входа, — благодарно кивнув, гостья вытащила походный набор по уходу за оружием и, привычно разложив, вытащила из него оселок.

Хозяин напрягся, несмотря на увиденное, все равно ожидая скрежета камня по стали и ругаясь про себя, но камень издал лишь мягкое шипение, выглаживая лезвие.

— Даже то оружие, которым не пользуешься, надо содержать в порядке — никогда нельзя знать для чего оно тебе понадобится. — Пробормотала гостья про себя, а Кабир почувствовал себя вновь пятнадцатилетним пацаном, получившим очередную трепку от наставника — гавах сегодня должен быть исключительный, столько ему было уделено внимания. А этому чудищу пустыни, хоть бы что — высунув язык от усердия, продолжает доводить режущую кромку, но вмиг уши развернулись в сторону, а в следующую секунду и весь меховой шарик пронесся мимо.

— Матушка! Да пребудет с вами милость Аллаха и… — и, вместо продолжения, от избытка чувств лизнула в нос. Кабир же не мог оторвать взгляд от худых рук, с пергаментной кожей, которые бережно держали когтистые лапы… И тут его Раиса, которую он не видел плачущей очень и очень давно, вдруг разрыдалась уткнувшись в плечо неизвестно из какого ада сбежавшего чудища. Женщины, не разрывая объятий, удалились в угол, где после непродолжительного перешёптывания, старшая со всем почтением была усажена, а гуль вернулась к заточке меча. Впрочем, это еще вопрос — кто из них прожил больше лет.

— Думаю почтенный отец, я должна ответить на ваши вопросы. Наверное первый из них — гуль обвела руками убранства, — это мальчик я или девочка, — в зеленых глазах отчетливо загорелись веселые огоньки.

— Наверное, я должна согласиться с очевидным, что девочка, — скорее всего такой кульбит с ушами и фырканье следует трактовать как усмешку.

— А вот относиться ко мне, — загнутый коготь попробовал остроту клинка и недовольный убрался назад, в подушку на лапе, — то, наверное, все же стоит как к мальчику. Во избежание недоразумений, так сказать…

— Дело в том, отец, что женщину моего рода никак нельзя назвать хрупким цветком, неспособным защитить ни себя, ни ребенка. Думаю, мы придем к согласию, что бросить вызов властителю саванн — доблесть, но вот попытка обидеть львенка — уже глупость, просто пережить которую — чудо.

Из угла шатра раздался смешок, да и сам Кабир понял и второй смысл сравнения — лев при всей его силе, обычно не охотится — еду и ему, и львятам добывают львицы.

— Значит, в вашем роду, всем распоряжаются женщины? Вот не думал, что «Сират Сайф» не выдумка курильщика опия.

— Это возможно, но у нас говорят, что «если родом правит женщина, значит конец его был близок». Чтобы взвалить на себя кроме заботы о семье и детях еще и заботу о делах рода — и мудрость мужчин, и терпение женщин должны показать дно.

— А каковы мужчины твоего рода?

— Мало отличаются от любых других, гордые — до заносчивости, увлекающиеся — до самозабвения, отважные — до дурости, любят слушать только себя и изо всех сил стараются стать взрослыми. Некоторым это даже удается — к тому моменту как старость согнет спину в дугу.

Раиса в своем углу тряслась от беззвучного смеха, сгорбившись над своим рукодельем, может что-то он и в ее родственниках недосмотрел — уж очень слова знакомые. Зря она так потешается, пусть и действительно сам виноват — просто гостья, в соответствии с обычаем, отвечает прямо и без утайки, уж в желании что-то скрыть ее точно не заподозришь.

— Как нам называть тебя? На этот вопрос можешь не отвечать.

В ответ — глухое ворчание, и задорное объяснение.

— Я не боюсь назвать свое первое имя, тем более столь щедро меня одарившим, но и злому человеку будет мало пользы — вряд ли самый черный колдун, да защитит нас Аллах, сможет его повторить — особенно тяжело будет правильно махнуть ухом. Но я согласна, если вы дадите мне второе имя, а можно именовать и по роду — вряд ли нам грозит путаница.

— Гюль-чат-ай?

— Можно и короче, я вполне достойна своих предков — хоть и слава о них среди людей не добрая…

Такое впечатление, что краснеть от стыда за сегодня пришлось больше чем за всю прошедшую жизнь, ох и язычок, не подкоротили бы — далеко не каждый способен выслушивать правду, хотя она сама кого хочешь укоротит — на голову, что впрочем еще хуже… Да еще этот взгляд — прямо в глаза и душу.

— Думаю теперь надо рассказать о моей вере, чтобы не вводить уважаемых муслимов в заблуждение. Вот это, — коготь щелкнул по распятию на шее, — просто память о человеке который отнесся ко мне не по моему внешнему виду и славе моего рода. Сама же я продолжаю придерживаться убеждений предков.

— И кому же поклонялись твои предки?

— Мои предки СЧИТАЛИ, что нельзя судить о человеке по его вере, судить о человеке можно только по тому насколько прям его путь. О вере же не стоит даже спрашивать — это его личный выбор, так же как с кем делить воду или растить детей.

— Но как быть, если путь искривится?

— Искривившийся путь всегда пресечется с прямым, и — или выпрямится, или оборвется.

— Но ведь будет и День Суда…

— И Аллах, и бог Исаака и Иакова, через своих пророков говорили, что намерены судить людей также — по делам их. Этот путь и мне видится прямым. Обращение к богу должно идти от склонности, а не от страха наказания.

Повисшая после этого тишина не была напряженной, просто каждый обдумывал сказанное, да и тишины собственно не было — шипел камень, выравнивая сталь, шумела вода в закипающем кофейнике.

— Знаешь, — сказал наконец Кабир, — такой путь мне тоже кажется самым прямым и ведущим под руку Аллаха, но боюсь он слишком прямой для обычного человека.