Любовь дикая и прекрасная - Бертрис Смолл

Все это время Катриона молчала. Она любила Ботвелла, и он любил ее. Что с ними будет, она не знала. Слишком много других судеб было здесь замешано. Но пока все выходило не так уж и плохо. Нелл помогла графине облачиться в шелковое платье, застегнула под ее высокой и полной грудью жемчужные пуговицы и надела ей на ноги лайковые комнатные туфли.

— А где мой костюм для верховой езды? — неожиданно спросила Катриона.

— Вашу рубашку и штаны я отослала прачке, мадам.

Все остальное — в платяном шкафу, а Уилл отправился в избушку за вашим сундуком.

— Спасибо, Нелл. Теперь можешь идти. Сегодня вечером ты мне больше не понадобишься.

— Благодарю вас, миледи, но позвольте, прежде чем уйти, позаботиться о том, чтобы убрали чан, и еще снять с постели покрывало.

Графиня улыбкой поблагодарила девушку, а затем вышла в переднюю и стала ждать своего возлюбленного. На столе она заметила поднос с графином, рядом с которым стояли два бокала. Желая утихомирить свое бешено бьющееся сердце, Катриона налила себе бледно-золотистого вина. Сложностей в ее жизни накопилось невпроворот, но сегодня она не хотела думать о них. Она хотела только Ботвелла, его одного. Она хотела, чтобы он обнял ее своими сильными руками, а ртом закрыл ее рот.

Она хотела его смеха и его шуток.

Двое здоровых молодцов вынесли чан с водой из спальни, а затем вернулись забрать другой — из комнаты графа Ботвелла. Нелл удалилась, пожелав Катрионе спокойной ночи. Слуга графа Алберт тоже закончил приготовления и ушел. Катриона ждала.

Вскоре в дверях появился граф. На нем были надеты темные короткие штаны, белая шелковая рубашка, застегнутая до самой шеи, широкий кожаный пояс с золотой пряжкой, сверкавшей рубинами, и мягкие кожаные домашние туфли.

Катриона бросилась к нему. Но, удержав графиню на расстоянии, Френсис спросил:

— Это правда, что ты мне сказала?

Ее лицо осветила улыбка.

— Я люблю тебя, Ботвелл! Люблю тебя. Люблю! Уж теперь-то, милорд, вы мне верите?

— Да, верю, моя дорогая! Я только опасался, что мне могли пригрезиться твои слова. — Он притянул Катриону к себе, наклонился и нежно поцеловал в кончик носа. — Я так и знал, что это платье тебе пойдет.

— Его ты тоже подобрал в один из своих набегов? — лукаво подкольнула графа Катриона. — И вот ведь удивительно — прямо на меня.

Ботвелл засмеялся, довольный, и слегка провел пальцами по ее шее.

— Тут недостает лишь одной вещи. Повернись.

Катриона послушно повернулась к нему спиной, и граф замкнул на ее шее ожерелье из бледно-золотых жемчужин.

Снова повернув графиню к себе, Ботвелл вдел ей в каждое ухо по такой же жемчужной серьге.

— Так, — с удовлетворением тихонько произнес он. — Совершенство стало еще прекраснее, если такое вообще возможно. И что бы ни случилось потом, они — твои. Френ, сие Хепберн, пятый граф Ботвелл, подарил их своей невесте.

Френсис смотрел на женщину с нескрываемым восхищением.

— Боже? У тебя же безупречная кожа, Кат! Я никогда не видел, чтобы жемчужины выглядели так блистательно!

Вошли слуги, неся серебряные подносы с едой. Граф церемонно подвел Катриону к столу и усадил. Ужин сегодня Френсис велел приготовить особый, проявив безупречный вкус. Они начали с холодных сырых устриц, которые Катриона обожала, а завершили слоеным пирогом с ранней земляникой из оранжерей Эрмитажа.

Катриона ела с видимым удовольствием. Ботвелла это забавляло, и он поощрял ее, предлагая один кусок пирога за другим, пока от пирога ничего не осталось. Когда графиня закончила трапезу и вымыла руки, лорд обратился к ней полушутя-полусерьезно:

— А теперь, мадам, вы должны заплатить за еду.

Подведя графиню к креслу, стоявшему возле камина, Ботвелл усадил ее.

— Хочу зарисовать тебя, любимая. Возможно, сделаю восковую модель, а потом изваяю тебя.

— Боже мой! Так ты ваяешь! Вот откуда пошла эта чепуха про восковых идолов! Вот почему говорят, что ты занимаешься черной магией! Ох, какие же дураки! Дураки и невежды!

Лицо Френсиса искривилось гримасой.

— О да, — согласился он. — Моим врагам хотелось бы убедить бедного простофилю Джеми, что я леплю его фигуру из воска, а потом втыкаю в нее шпильки.

Взяв мольберт себе на колени, он прикрепил лист бумаги и начал работу. Недвижимая, Катриона сидела и думала, сколь же ей повезло, что живет с ним. Она никогда прежде и не догадывалась, что существует такое полное счастье, и если бы Френсис попросил пойти с ним в пекло, то она сделала бы это, не произнеся ни слова. Его глаза ласкали ее. Катриона зарделась, подумав, что предпочла бы очутиться сейчас с ним в постели, а не позировать, застыв как истукан. Наконец граф отложил работу в сторону, и глаза Катрионы поймали его взгляд.

— Ты читаешь мои мысли! — воскликнула она.

Френсис лениво улыбнулся.

— Нетрудно же их прочитать, когда ты так явно краснеешь. Да и у меня они такие же. Пойдем, моя любимая, и ляжем в постель.

Граф встал и предложил Катрионе свою руку. Она поднялась.

— А что, Френсис? Тринадцать лет я жила с Патриком здоровой, довольной жизнью. Но с тобой… — Она запнулась, подыскивая слова. — С тобой все по-другому. Эта жизнь полнее.

— Ты всегда любила Патрика?

— Других мужчин я просто не знала. Грейхевен стоит на отшибе. Прабабушка обручила нас с Патриком, когда мне было всего четыре года. Он старше меня на девять лет, мы поженились, когда мне исполнилось шестнадцать. Тогда я даже сомневалась, хочу ли я за него замуж: он имел славу ужасного распутника и выглядел таким надменным!

Ботвелл про себя посмеялся, вообразив, как упрямая Катриона столкнулась с не менее упрямым Гленкерком.

— И вес же, — продолжила она, — мы неплохо уживались. Он добрый человек, и я люблю наших детей.

— Но по-настоящему ты не любила его, — возразил Френсис Хепберн и добавил:

— Однако твоя судьба оказалась лучше моей. Ты — здоровая женщина, испытывающая наслаждение от постельных утех. Моя же дражайшая графиня питает полное отвращение к плотской стороне замужества. Если бы у нее была возможность наложить лапу на мое состояние иным путем, чем рожая детей, то она бы давно так и сделала.

— Но твои дети? Ты, конечно же, любишь их, Френсис?

— В некотором смысле. Но Маргарет вырастила и воспитала их холодными и бесчувственными. У них нет очарования Хепбернов или Стюартов. Меня они просто терпят.

Но для теплых отношений этого мало.

— Мне так жаль, любимый.

— Почему же? — улыбнулся Френсис. — Впервые в жизни я влюблен. Я влюблен в тебя, моя бесценная Кат!

Пусть Бог мне поможет! Как же я люблю тебя! А ты, дорогая, тоже влюблена впервые в жизни. И я счастлив!