Кома - Сергей Владимирович Анисимов

Что ответить Николай не предполагал, и просто пожал плечами.

– Дед очень довольный ходит, – продолжил Яков тем же мрачным голосом. – Я его перевёз к приятелю, на неделю минимум. Пусть всё успокоится. Или тебя, наконец, кончат, или…

«Придурок!» – неожиданно закричал он, оборачиваясь к Николаю и дёрнув машину. Слева взвыл клаксон, и он, не глядя шарахнулся обратно в свой ряд.

– Ну зачем тебе всё это надо? Ну на фига, скажи мне?!

Взгляд, которым ответил Николай был достаточно красноречивым, но пропал он зря – Яков догадался снова начать смотреть на дорогу. На такой скорости они впилились бы в памятник Нобелю, а за ним в воду, со всей дури.

– За тобой ходят по крайней мере две пешие группы, – продолжил он, немного успокоившись. – Независимо друг от друга. Скорее всего конкурирующие друг с другом. Мой человек – третий. Сейчас он засёк ещё и машину. В твоём возрасте, это, извини, песец. Знаешь, такой северный пушной зверёк… Ходит за тобой, ходит, а потом ка-а-к…

Он не закончил, взмахнув рукой в чёрной перчатке и стукнув ей по рулю. Николай сидев, стараясь не клацать зубами слишком громко. Такой серьёзной информации он не ожидал.

По набережной они ехали ещё минут пять или шесть, пока Яков не свернул на улицу Академика Павлова, проехав мимо индустриального комплекса до того места, где улица делала «колено» между двумя институтами – Павлова и Бехтеревой, то есть ИЭМом[16] и одним из корпусов Института Мозга. Там он остановился. Место было хорошее: не слишком популярные среди автолюбителей улицы просматривались на достаточно большую глубину, но всё же не были прозрачными. В обе стороны по бокам открывались скверики, садики, с веерами расходящихся тропинок и дорожек. Листьев на деревьев, кроме нескольких коричневатых лоскутков там и сям, не имелось, и видимость по сторонам не ограничивало ничто.

– Ну вот, – сказал Яков, заглушив мотор. – А теперь слушай. На Посадскую больше не ходи. Подойдёшь к двери моего деда – я шлёпну тебя сам. К Алексей Степанычу – твоё дело. Я его очень уважаю и всё такое, но прописываться за него я не собираюсь. И за тебя тоже. Я ещё жить хочу, а вокруг тебя, парень, слишком горячо становится.

«Парень» молчал, осознавая.

– Я не знаю, во что ты так серьёзно вляпался, но мне происходящее не нравится до такой степени, что у меня, ей-богу, есть жгучее желание завалить тебя самому а потом отдать твою голову тому, кто за ней придет. И знаешь, в том, что если им понадобится, то за ней ко мне придут, – по домашнему адресу, в Уругвай, в Таиланд, куда угодно, – я не сомневаюсь…

Яков вытер вспотевший лоб ладонью. Он действительно говорил серьёзно. Николай пригляделся к ручке своей дверцы. Возможно, Яков остановил машину в таком удачном месте не просто так. Рядом будка институтской проходной, с какой-никакой охраной. Даст ему выбежать, забежать в будку, пальнёт пару раз в воздух, а потом при нужде отчитается, что не смог догнать. Так?

– Делать я всего этого не буду, конечно, – сказал Яков вместо придуманного Николаем продолжения. – Так что не дрожи. Я ещё не до такого уровня скурвился. Но, знаешь, тенденция есть.

Он снова помолчал, утираясь. Разговор явно давался ему нелегко.

– Дед прыгает от радости и звонит Алексею Степанычу каждые десять минут. Поздравляет. Такое приключение, мол… Старые идиоты. Не навоевались. Твой особенно, – он, наконец, полностью развернулся к Николаю и перешёл на свистящий шёпот. – Ты знаешь, кого они завалили, а?

– Почему «они»? – глухо, и неожиданно для самого себя поинтересовался Николай. Слова выскочили из его рта сами по себе, без какой-либо связи с тем, что он думал или пытался думать.

– Они, – это с бабкой. В 80 лет, атас… Раз, – и два покойника ногами дрыгают. Во поколение было! Они – завалили – нем-цев.

Сказал он это раздельно и чётко, но Николай всё равно не понял. Почему немцев, каких немцев…

– «ГэБэ» с утра на ушах стоит. Когда я лишний вопрос мильтонам задал, в меня так вцепились, я едва штаны удержал. Алексея Степаныча с женой с утра по второму разу допрашивают, дома. Он им такую пургу навесит, – любо-дорого. И про Янтарную Комнату, которую он, якобы, видел в сорок четвёртом, и про тайных неонацистов, режущих ножиками старых боевых моряков. Твоя теория, кстати говоря!

– Так что, – тупо спросил Николай, – Теперь ГБ это разрабатывать будет?

– И не надейся. ГБ понюхает и бросит, – хотя кто его знает, честно говоря. Я ГБ никогда особо не любил, – это у меня национальное, если понимаешь… Но что грёбаные «штази» на нашей земле какие-то свои дела делают, – вот это я переношу с трудом. Это тоже национальное. Каким-нибудь узбекам я бы простил, но не этим, – упокой аллах их души…

Помолчали оба. Мимо прошла тройка пацанов, остановилась, обошла машину с одной стороны, потом с другой. В таком возрасте красивые машины любят все мальчишки. У некоторых это потом проходит, у других – остаётся на всю жизнь. Один из мальчишек поймал рассеянный и мрачный взгляд Николая, и дружелюбно помахал ему рукой. Тот вяло шевельнул кистью в ответ, – просто чтобы не обидеть нормального парня.

– Мне задали несколько очень прямых вопросов в очень прямой форме, когда я только поинтересовался у ментов тем, кто эти ребята были, и как их так быстро опознали. Одного, по крайней мере. Старшего. Старые картотеки никто не выкидывал, судя по всему, вот и пригодились. Второй пока тёмный, но, похоже, из тех же умников. Новое поколение, – из выбравших Пепси.

Яков вздохнул и посмотрел неожиданно спокойно. После торопящейся и экспрессивной речи, размечаемой жестикуляцией, это было не очень ожидаемо.

– У меня была чёткая и красивая отмазка: боюсь за родного дедулю, соседа и верного друга Алексея Степаныча. Верю в его старческую идею про зачистку случайных свидетелей утопления Янтарной Комнаты в Данцигской бухте. Хватаю любимого дедушку, и увожу его подальше от таких разборок, оставляя мудрых чекистов ловить шпиёнов с собственными именными наганами наголо. Моя хата с краю.

– Их устроило?

– Да. А кого бы не устроило? Про тебя вообще ни один гэбист не поинтересовался, хотя могут: ты в той квартире засветился качественно, мне это ещё в прошлую нашу беседу не понравилось. Знаешь что, – он неожиданно вскинулся, будто дошёл до чего-то. – А иди-ка ты сдаваться в ГБ, – которое ФСБ! Они тебя примут как родного!