Тюремные дневники, или Письма к жене - Сергей Мавроди

— Ну, не сто лет. Я думаю, максимум год-два вы бы еще просуществовали.

— Откуда Вы взяли эту цифру? «Год-два»? Сами придумали? Это кто-нибудь изучал?.. Впрочем, не важно. Почему же мне не дали просуществовать хотя бы эти год-два? Ведь закона я не нарушал? А у нас, вроде, правовое государство?

— Это что бы у нас тогда было? Не было бы ни президента, ни правительства, был бы один Сергей Пантелеевич Мавроди? Вы должны были понимать, что государство не могло этого допустить!

— Ага! Вот именно. «Государство не могло этого допустить!» И оно этого «не допустило». Плюнув на все свои «законы»! Просто пришел человек с ружьем и все закрыл. И заодно все деньги на грузовиках вывез неизвестно куда. Рад, что Вы все это понимаете. А теперь скажите мне, пожалуйста, следующее. Как Вы считаете, должны меня посадить?

— Да. Формально Вы действительно ничего не нарушали, но для блага всех остальных Вас надо посадить.

«Для блага всех остальных»… Мне сразу же почему-то на память приходят на ум чеканные дантовские терцины:

Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзенный,Когда-то речи фарисеям вел,Что может всех спасти один казненный.

Иными словами, дорогой мой Александр Викторович, если верить Данте, то за эту фразу Вы будете вечно гореть в аду. В восьмом круге, в шестом рве. Вместе с Вашим подельником Каиафой. Тем самым иудейским первосвященником, который подал, согласно евангельской легенде, совет убить Христа. Лицемерно говоря, что смерть (одного) Христа спасет от гибели (весь) иудейский народ. Позволит избежать ему гнева римлян.

— И сколько мне, по-вашему, дадут?

— Ну, судьи же у нас независимые. Скажут судье: «Надо дать Сергею Пантелеевичу от восьми до десяти лет. А сколько уж именно, сами решайте. Все же независимые!» Он подумает и скажет: «Ну, дадим девять лет», — смеется господин следователь.

— Понятно. Ладно, хватит. Давайте лучше, Александр Викторович, поговорим о чем-нибудь другом.

— Но я тоже хочу Вас спросить: Почему же Вас все предали?..

(Потому что они иуды.)

… Даже передачи Ваши бывшие друзья не носят. А ведь даже среди бандитов правила чести существуют. Если один за всех сидит, ему все на общак скидываются.

— Меня они не интересуют. Это — падшие.

Примерно в полтретьего вбегает, запыхавшись, мой адвокат.

— Здравствуйте, Александр Викторович! Нам надо поговорить с Сергеем Пантелеевичем наедине.

— А мне куда деваться?

— Ну, погуляйте по коридору.

— Хорошо. Только недолго. Минут пятнадцать вам хватит?

— Хотя бы двадцать!

— Ну, ладно.

Следователь выходит в коридор. Я тщательно притворяю за ним дверь и возвращаюсь к столу.

— Значит, так. Новости, Сергей Пантелеевич, плохие. Они хотят сейчас выделить эпизод с Вашим поддельным паспортом в отдельное дело. Это совершенно незаконно! Я уже разговаривал на эту тему с руководителем следственной группы. Он и сам все прекрасно понимает.

Я его спрашиваю: «Вы понимаете, что это незаконно?» — «Все решено наверху». — «Но Вы же кандидат наук! Вы, возможно, студентов будете учить! Чему же Вы их учить будете?» Он просто глаза опускает…

— А зачем им это надо? — интересуюсь я.

— Как зачем? Ну, Вам дадут сейчас два года, и они будут спокойно и не торопясь основным делом заниматься. Очень удобно! Не надо ни за какими продлениями бегать. А Вам-то потом эти два года к общему сроку приплюсуют! Судья спокойно скажет: «Ну, вот: здесь десять и еще те два. Итого двенадцать».

— Да хуй с ними! Пусть приплюсовывают! Двумя годами больше, двумя меньше… Мне ведь наверняка не десять, а все сто дадут! Или двести… Помимо мошенничества, еще статей понавешают.

Оргпреступность, отмывание денег — что они там еще напридумывают!

Поясняю ситуацию. Вот у меня, скажем, десять миллионов акционеров. По всем ним ведется одно общее дело. А можно разбить его на 10 миллионов отдельных дел, дать мне по каждому хотя бы год и посадить, таким образом, меня на десять миллионов лет. Именно этим, судя по всему, следствие и собирается сейчас заняться.

Входят следователи. Нагулявшийся вдоволь по коридору Александр Викторович и руководитель следственной группы. Обычные приветствия и затем: «Мы хотим предъявить Вам сегодня обвинение…» Начинается долгая, нудная и, главное, совершенно бессмысленная, формальная процедура предъявления обвинения («объебона» на тюремном жаргоне).

Зачитывается текст постановления, задаются мне какие-то вопросы и т. д., и т. п.

«Бессмысленная» — поскольку с текстом я уже предварительно ознакомился (мне дали его прочитать), а на все вопросы я отвечаю совершенно одинаково. Механически твержу, как старая заезженная пластинка, или, блядь, как какой-то огромный попугай: «51-ая…

51-ая… 51-ая…» (51-ая статья Конституции, гарантирующая право на отказ от дачи показаний). Чувствуя себя с каждым ответом все более и более глупо.

— Будут у вас какие-либо замечания?

— Конечно будут! — вскидывается адвокат.

— Хорошо, пишите вот здесь. Замечания защитника.

Адвокат долго что-то пишет, старательно перечисляя разные статьи и пункты УК и УПК, но следователю, похоже, все это, как мертвому припарки. Спокойствие олимпийское. А что, в самом деле, волноваться, если… «наверху все решено»?

Наконец, все заканчивается. Адвокат с Александром Викторовичем уходят улаживать какие-то формальности с пропуском, а я остаюсь наедине с начальником следственной группы. Чтобы скоротать время, развлекаю почтенного кандидата юридических наук байками о тюремном быте. Он слушает и удивляется.

— А вы тут, оказывается, весело живете!..

(Да, блядь, охуительно весело! Может, вместе повеселимся?.. Не желаете присоединиться?)

… А что касается бардака, то я лично был свидетелем, как у одного следователя по всей тюрьме искали его подследственного и найти не могли. Не знаем, говорят, где он, и все!

(Подумаешь, удивил! Ебаный в рот! Да нам каждый день на протяжении, наверное, уже целого месяца стучат с утра, ни свет ни заря, ключом в дверь и спрашивают: «Кравченко есть?» — «Да нет здесь никакого Кравченко!» — «А где он?» — «А мы откуда знаем?!» И так каждый день. Как «с добрым утром». Мне, блядь, этот Кравченко теперь, наверное, до конца моих дней сниться будет!)

Наконец адвокат возвращается. Следователи вежливо прощаются с нами и уходят, мы же еще на некоторое время остаемся, обсуждаем кое-какие детали и нюансы, после чего я возвращаюсь в камеру.

Открывая дверь, коридорный почему-то спрашивает: