Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

– Это так называемые «девушки по вызову», Сергей Кириллович, – подал голос Огольцов. – Проститутки.

Милютин продолжал молча смотреть на майора, словно не расслышал ответа. Евсеев не шелохнулся.

– То есть обычные проститутки? – уточнил Милютин после паузы.

– Так точно, – сказал Евсеев.

– Они лилипутки, Сергей Кириллович, – снова вставил Огольцов. – Карлицы. В смысле – нарушение гормона роста...

Советник президента сжал губы и как-то нехорошо покраснел, словно обнаружил, что его дурачат.

– Это имеет какое-то значение? – бросил он.

– Нет, пожалуй, – сказал Огольцов и тоже покраснел.

– А этот их знакомый, он кто? Тоже... проститут? Карлик? Он москвич? Или кавказец?.. Я понимаю, что любой сигнал о террористической угрозе – вещь серьезная, требует тщательной проверки. Но... – Милютин развел руками. – Но все-таки надо учитывать и источник сигнала!

– Конечно, Сергей Кириллович, – сказал Евсеев. – Речь идет о бывшем цирковом артисте. Безработном. Он только что вернулся из мест заключения. Он тоже лилипут. И тоже не кавказец.

– Его допрашивали? – спросил Толочко.

«Чтобы допросить, надо сперва его обнаружить и задержать, – раздраженно подумал Евсеев. – Именно за этим мы здесь и собрались, кажется».

Но вслух сказал только:

– Никак нет, товарищ генерал. Мы ведем его поиски.

– Он лично встречался с Коптоевым? – спросил Милютин.

– Предположительно да. Точно утверждать не могу.

Советник президента снова развел руками.

Толочко жестом показал майору, что он может сесть. Евсеев сел. Милютин наклонился к генералу и что-то тихо произнес. Все присутствующие на совещании как по команде зашевелились, зашуршали бумагами, зашептались. Все как бы очевидно, товарищи...

– Итак, с одной стороны, мы имеем свидетельство начальника районного Управления, полковника ФСБ Гуциева, – подытожил генерал Толочко. – Который утверждает, что Коптоев заблокирован под поселком Вольное в Чечне. С другой стороны, мы имеем свидетельства двух... хм, проституток и одного карлика-циркача. Которые говорят, что Коптоев в Москве и даже, возможно, подбирается к секретным объектам на территории Кремля...

Евсеев поймал на себе свирепый взгляд замнача Плешакова.

– ...И все-таки. При всей несуразности этого заявления сворачивать поиск нельзя, – продолжил Толочко. – Необходимые меры предосторожности тоже должны быть приняты. Но – никакого шума. Тихо, аккуратно. Без авралов. Если хоть малейший слух просочится наружу, буду считать это проявлением преступной халатности.

Начальник Управления встал, Милютин тоже.

– Можете продолжать совещание. О ходе работы докладывать мне лично, – сказал Толочко, выходя.

Оба высоких начальника направились к выходу. Плешаков проводил их взглядом. Огольцов вздохнул и вытер платком лоб.

– Итак, – сказал Плешаков. – Какие данные собраны за последние шесть часов?

Первым он заметил Брута. Годовалый ньюфаундленд степенной рысцой перебегал от дерева к дереву, принюхиваясь и озадаченно встряхивая головой.

– Брут, ко мне! – крикнул издали Юрий Петрович.

Пес застыл, посмотрел на него. Не выказал никаких эмоций. Обернулся в сторону скамейки, где сидели родители, и широко зевнул.

– Брут! Ну!

Подумав еще немного, Брут все так же степенно, с подчеркнутой неторопливостью, потрусил к молодому хозяину. Ткнулся в ногу – поздоровался.

– Ах ты, зазнайка лохматый!

Евсеев присел, обхватил его огромную голову, потрепал по загривку. Брут не щурился, не лизался, смотрел на него в упор человечьими глазами, лишь пару раз хрюкнул удовлетворенно. Потом ткнулся в ногу еще раз и потрусил обратно. Адью. В отличие от своего предшественника Цезаря, он был очень сдержан, независим и упрям. Отличался высоким интеллектом и необъяснимой любовью к кошкам и котам. Собак на дух не переносил, особенно маленьких «гавкалок». Хотя вообще был добрый малый.

Родители сидели на ближайшей к пустырю скамейке сквера, где было меньше собачников и гуляющих. Петр Данилович встал – кряжистый, широкий в кости подполковник ФСБ в отставке, – протянул сыну крепкую ладонь. Евсеев по юношеской привычке со звоном впечатал в нее свою.

– Думали, сегодня уже не придешь.

– Задержался.

Отец скользнул взглядом по узелку галстука, выглядывающему из ворота куртки.

– Работал в субботу?

– Так, суета, – отмахнулся сын.

Клавдия Ивановна терпеливо дожидалась своей очереди. Приобняла за локти, прикоснулась губами к щеке и отстранилась. Эмоции в семье берегли.

– Здравствуй, Юрочка.

– Здравствуй, мама. Как вы?

– Порядок, – сказала Клавдия Ивановна. – Пойду на стол накрою чего-нибудь. Пока вы тут наговоритесь, как раз все будет готово.

Она обернулась к Бруту, расположившемуся за скамейкой.

– Ты со мной?

Брут надменно дернул ухом и остался сидеть на месте.

– Ну и оставайся. Упрямый, как отец, – пожаловалась Клавдия Ивановна и направилась к дому.

Отец и сын молча наблюдали, как она двигается по дорожке, высоко неся голову в синем трикотажном берете. Шаг уверенный, упругий. Жена комитетчика, боевая подруга.

– На работе неприятности? – спросил Петр Данилович.

– Даже не знаю, – ответил Евсеев. – Время покажет. Пока все в норме.

Петр Данилович кивнул. Они видели, как Клавдия Ивановна дошла до развилки и повернула. Через несколько секунд она ненадолго появилась в просвете между деревьями. От Евсеева не укрылось, как изменилась походка, когда она не думает больше, что ей смотрят в спину муж и сын: шаг стал мельче, неувереннее, в нем сразу проступил возраст. Но голова в синем берете по-прежнему гордо поднята.

– Суставы ее начали беспокоить, – сказал Петр Данилович, словно прочитав его мысли. – Резко как-то прихватило и не отпускает. Иногда полночи не спит, ворочается, покоя ей нет.

– У хирурга была?

– А что хирург. Советует на операцию ложиться, резать колени, какие-то там металлические вставки... – Петр Данилович махнул рукой. – Она и слышать не хочет.

– Но делать-то что-то надо, – сказал Евсеев.

– Соленого поменьше, яблок побольше да холодца. Таблетки вон себе какие-то выписала, пьет.

– Я поговорю с ней. Операция платная?

– Я тебе поговорю, тоже мне... – пригрозил отец. – Информация секретная, разглашению не подлежит. Если мать узнает, она мне такой разнос устроит, мало не покажется. Да и потом уже вперед мне ничего не скажет, будет молчком терпеть. Ты ее знаешь.

Из глубины сквера послышался захлебывающийся лай. Брут приподнял голову, встал на лапы. Через несколько секунд дорожку стремительно пересек рыжий кошачий силуэт – даже не силуэт, а размазанные в воздухе рыжие полосы. За ним мчался, заливаясь лаем, серый пудель в попонке.

– Брут, нельзя! – крикнул Петр Данилович, выхватывая из кармана поводок.

Но он опоздал. Брут в несколько гигантских прыжков преодолел расстояние до развилки, выскочил наперерез пуделю и, словно играючись, сшиб его грудью. Лай прервался на высокой ноте, пудель отлетел в кусты, как мячик. Брут уселся на задние лапы, коротко рыкнул и, как ни в чем не бывало, стал чесаться. Он был явно доволен собой.

– Вот балбес! – Петр Данилович вскочил со скамейки. – А ну ко мне! Брут! Ко мне! Вот скотина! Кому сказал!.. Брут!!

Тот перестал чесаться, проводил взглядом пуделя, с жалобными воплями выбежавшего из кустов и рванувшего в глубь сквера. Лишь потом задумчиво посмотрел на хозяина. Наклонил голову, словно вид подполковника ФСБ в отставке, извергающего поток брани и возмущенно хлопающего себя по коленке, казался ему не то что нестрашным, неопасным, а просто-напросто забавным. И лишь после того, как Петр Данилович пообещал оставить его без обеда, Брут решил уступить и нехотя потрусил к нему.

– Иногда просто не знаю, что делать с этой псиной, – буркнул отец, надевая на пса поводок. – Пошли отсюда скорее, пока эти пудельманы не прибежали...

Они вышли к пустырю и стали обходить сквер по тропинке.

– Наверное, просто слишком мы с ним носимся, вот в чем дело, – продолжал ворчать Петр Данилович. – Брут то, Брут сё, ути-пути, сбалансированное питание, витаминчики, а не угодно ли овсяночки на завтрак.... А он на голову садится.

Евсеев не удержался от улыбки, глядя, с каким выражением удивления и укора пес посмотрел на отца.

– Старые мы с матерью становимся. Стареем, раскиселиваемся. Времени свободного уйма, вот и результат... А может, внука просто хочется понянчить. Время-то пришло вроде бы... – Петр Данилович поднял глаза на сына. – Вы там как, не надумали случайно?

– Нет пока, – сказал Евсеев.

– Жаль. Это вы, конечно, маху даете. Мальцу уже восемь могло стукнуть, мы бы с ним на рыбалку по выходным могли... А вместо него мы с матерью вот этого зазнайку нянчим-балуем. Рядом, Брут! – прикрикнул он на пса, которому вдруг вздумалось усесться посреди дорожки. – Субли... Сублим... Как это модное слово, не знаешь?