Конунг. Изгои - Коре Холт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на горящие корабли, я думал о гибели. Когда я, молодым воином, горя ненавистью к ярлу Эрлингу и его сыну, покинул Сальтнес, я верил, что когда-нибудь вернусь домой свободным человеком. Теперь мне хотелось погибнуть. Я участвовал в сражении при Рэ и получил рану в пах, раненный, я прошел через снег и мороз многие мили из Вестфольда до Вермаланда. У меня брезжила догадка, что я уже никогда не смогу опрокинуть женщину на спину и обойтись с нею так, как положено мужчине… Вскоре все знали то, о чем я только догадывался, они смеялись у меня за спиной, смеялись и мне в лицо, я кидался на них и бил. Тогда пришел конунг и сказал: Ты будешь предводителем дружины.
Я уже не помню всех людей, каких зарубил, всех женщин, которые плакали, когда я уводил у них из хлева овцу или корову. Но, глядя на горящие корабли, я вспомнил молодую женщину, которой я раздавил ноготь. Я был один с ней — это произошло в Ямталанде, мои люди ушли от меня. Мы спешили, у нас не было времени, конунг и его воины были уже близко. Мы должны были добыть для них пищу или погибнуть. На одной усадьбе я нашел молодую женщину и сказал ей:
— Конунгу нужно продовольствие!
У женщины была корова и овца, и она дрожала от страха при мысли, что может лишиться своей скотины. Она была красивая, ее родители, наверное, скончались от какого-нибудь недуга, а, может, от нее сбежал муж и она осталась одна. Но она не хотела сказать, куда спрятала свою овцу и корову. Конечно, они были где-то в лесу. Я велел ей раздеться. Она решила, что я сейчас надругаюсь над ней и стала кричать, но я-то знал, что не могу обладать женщиной после раны мечом в то место, которое должно украшать любого мужчину. Я велел ей раздеться и сделал вид, что хочу высечь ее. Однако ушло бы слишком много времени, прежде чем она заговорила бы, и я это знал. Раздетая женщина лежала у меня в ногах, я схватил небольшие щипцы, что всегда имел при себе, и сдавил ей ноготь так, что он посинел.
— Я отдам конунгу свою корову!… — закричала она.
Потом она робко оделась и вышла, я — за ней, вскоре она нашла и овцу и корову.
Когда я уводил их со двора, она сказала мне вслед:
— Ты кончишь в адском огне!
И теперь, когда горели наши корабли и от дыма першило в горле, я повторил про себя ее слова: Ты кончишь в адском огне! Да, да, теперь я знаю: мне уже никогда не вернуться в Сальтнес свободным человеком, моя судьба — быть мечом конунга, я кончу в адском огне. Дым затянул весь фьорд, потрескивало горящее дерево, у меня за спиной кто-то плакал, как ребенок. В адском огне, в адском огне! Когда горят корабли, мужчины плачут.
Мне следовало не спешить и высечь ее, так было бы лучше. Не нужно было портить ей ноготь, но все равно я кончу в адском огне. Может быть, если бы все сложилось иначе, я мог привести ее к себе домой в Сальтнес и сказать: У тебя такие красивые розовые ногти, Бенедикта…
Я не знаю, как ее звали. Просто мне кажется, что ее звали Бенедикта… Но теперь горят корабли и я знаю, что кончу в адском огне.
Я, Эйнар Мудрый, толкователь снов из Киркьюбё, епископской усадьбы на Фарерских островах, самых дальних норвежских островах на западе.
Обо мне говорят, будто я умнее других. Я достаточно умен, чтобы видеть в этом и правду и преувеличение. Однажды дома, в Киркьюбё, я принимал участие в починке корабля. Его выбросило на берег, на борту не было ни одного человека, их смыло в море, и несколько недель мы весело чинили этот корабль на нашем продуваемом всеми ветрами островке. Я тоже участвовал в этой работе, потому что кое-что знал о благородном искусстве корабельных мастеров. Нам было весело, мы часто пели и искренне молились, однако без лишнего жара, которого я всегда опасался, для этого я был слишком умен. Как-то раз один из людей ударил себя по ногтю и тот у него сразу стал синим. Мы не сочли это большим несчастьем, однако я тут же сбегал за мазью, которую готовлю из известных только мне растений, я помалкиваю об этом, чтобы придать и себе и своей мази некую таинственность, благодаря которой меня больше уважают в усадьбе епископа. Пока человек стонал от боли, я намазал ему ноготь мазью, а потом в шутку мазнул его ею по лбу, по груди и сказал: Я сохраню тебя от адского огня! А я тебя, ответил он и благословил меня. И мы продолжали чинить корабль.
Я усовершенствовал свои познания в благородном искусстве корабельных мастеров тем летом, когда мы чинили выброшенный морем корабль. К нам пришел епископ Хрои в старом потертом одеянии и сел рядом, держа в руке рог с пивом и кусок хлеба. Он всегда помогал нам, когда требовалось, оставляя в стороне слово Божье и мрачные воспоминания. Епископ был веселый человек и считал, что и мы и он так или иначе обретем спасение.
— Кто из нас может быть в этом уверен? — спросил я его.
— Ха-ха, — засмеялся он. — Я бы должен сказать тебе: Каждый человек ближе к небесам, чем я. Но про себя я считаю, что более угоден Богу, нежели другие.
Это были слова честного человека, мы любили епископа, он мог и солгать, если требовалось, и признаться потом в своей лжи. Мой сын пришел посмотреть, как мы работаем, он был красивый мальчик, вместе с ним пришел Сверрир, сын Унаса и Гуннхильд. Они были самыми сообразительными детьми в усадьбе, и епископ обещал мне, — взяв с меня слово молчать, — что, когда придет время, он научит их высокому искусству читать книги. Мы пригрозили детишкам отлупить их, но они нам не поверили и измазались в смоле, мы стали браниться и снова обещали отлупить их. Но не отлупили.
Потом к нам пришла моя добрая жена Раннвейг, ей захотелось взглянуть на нашу работу. Теперь она уже умерла. Ее красивая голова, покрытая платком, была чуть-чуть наклонена к плечу, она родила мне много детей, но Господь всемогущий оставил нам только одного сына. Раннвейг накрыла нам поесть на береговом камне, и все мы, чинившие корабль, сели вокруг, прочитали молитву и принялись за еду. Хорошая женщина, сказал епископ глядя вслед уходившей Раннвейг. Да, она во всем мне покорна, отозвался я, отдав ей должное у всех на глазах. Но теперь она уже умерла.
Да, я узнал много нового о кораблях и о благородном искусстве корабельных мастеров тем замечательным летом дома в Киркьюбё. В мои обязанности не входило чинить корабли, но мне было приятно, что мы работали все вместе и помогали друг другу. С тех пор я всегда испытывал уважение к кораблям. Я чувствую напряженность шпунтов, нежность и силу снастей, знаю, сколько труда кроется за каждой корабельной доской от киля и до кончика мачты. Я сам ставил мачты и крепил парус. Я выучился танцевать вместе с кораблем, танцующим на волнах.