Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо - Анна Гранатова

— В какой-то момент вы подумали, что война неизбежна?

— Видите ли, это был очень напряженный момент. Мы сами думали, что конфликт неизбежен и были готовы идти навстречу опасности. Нам не приходило в голову уступать перед угрозой противника.

— Но советская сторона ведь уступила! — В тот момент наибольшего напряжения, 27 октября, советская сторона отправляет США послание. Никита Хрущев не консультируется с нами об этом его предложении. Советы предлагают убрать ракеты с Кубы, если американцы уберут свои ракеты «Юпитер» из Турции. Кеннеди идет на этот компромисс 28 октября. И русские решают вывести ракеты SS-4. Это все показалось нам абсолютно некорректным. Вызвало бурю возмущения у кубинского народа, по улицам Гаваны прошли демонстрации, люди выходили с плакатами «Никита,

Никита, не забирай то, что нам дал!»

— У вас сложилось впечатление, что соглашение было заключено за вашей спиной?

— Мы узнали из информированных источников о том, что советская сторона приняла решение вывести свои ракеты с острова. Без какого бы то ни было обсуждения с нами! Мы не выступали против такого решения, потому что было важно избежать ядерного конфликта. Но Хрущев должен был сказать американцам: «Это надо также обсудить и с кубинцами». Он этого не сделал. Ему в тот момент не хватило выдержки и твердости. Русским следовало бы просто из этического принципа проконсультироваться с нами.

Тогда и условия договора с США наверняка были бы лучше. На Кубе не осталась бы военная американская база Гуантанамо, не продолжались бы шпионские полеты на большой высоте. Мы должны были обозначить и свои интересы, поскольку позволили провести столь рискованную операцию, как тайная установка советских ракет, на нашей территории. Американцы могли нас стереть с лица земли в любой момент. Но мы пошли на риск, а потом наши же советские друзья с нами не захотели считаться и даже не стали разговаривать, как если бы мы были лишь инструментом в чужой игре, а не другом Союза. Это было очень не по-дружески, и нас все это очень сильно задело и расстроило. Это все повлияло на наши отношения с Союзом на несколько лет вперед.

Мы протестовали против столь стремительного решения со стороны Хрущева, как вывоз ракет. Никита Хрущев, судя по всему, растерялся, он не ожидал такого психологического прессинга со стороны США и угроз и спешил побыстрее вылезти из этого конфликта, все равно какой ценой. Ему не хватало ни стратегического решения в этой ситуации, ни хладнокровия.

Но кубинский народ, даже находясь под прицелом у американцев, не растерялся. Мы протестовали. И даже после соглашения между Хрущевым и Кеннеди кубинцы продолжали стрелять по американским самолетам, совершавшим полеты на низкой высоте. Только поэтому американцам пришлось эти полеты прекратить».

Разведчик и журналист подсказали решение политикам?

Пока Кеннеди искал мирный путь разрешения конфликта, боеготовых ракетных баз на Кубе становилось все больше, Хрущев вел себя все заносчивее, американские генералы постепенно приходили в бешенство и все острее желали ракетные базы разбомбить, Фидель не хотел ничего слышать, напряженность росла — круг замкнулся.

Вот как эти дни зафиксировала память Александра Феклисова (А. Фомина) — советского резидента КГБ на Кубе (см. А.Феклисов. «Кеннеди и советская агентура». М., 2011, см. с. 250–254).

Учитывая, что 26 октября ситуация стала взрывоопасной, резидент Феклисов утром в пятницу, 26 октября, пригласил Джона Скали на ланч в ресторан «Оксидентал» в надежде получить полезную информацию, чтобы передать ее по линии спецсвязи в Москву. Джон Скали, полуитальянец — полуамериканец, как журналист, постоянно присутствующий в «журналистском пуле» Белого дома, о предстоящей встрече побежал докладывать госсекретарю Дину Раску, а тот, в свою очередь, доложил об этой встрече и президенту Кеннеди. Раск докладывал о предстоящем совместном ланче президенту Кеннеди в присутствии его ближайшего помощника Макджорджа Банди, и тот зафиксировал в своих дневниках следующее (см. М. Банди «Опасность и выживание. Ядерная бомба и наш выбор. Первые пятьдесят лет». Нью-Йорк, Рэндом Хаус, 1988, с. 432–433). «Президент, внимательно выслушав Раска, поручил его встретиться со Скали и попросить его сказать журналисту Фомину (под этим псевдонимом Феклисов работал в США), что «время не терпит». Другими словами, Кеннеди хотел добиться от Кремля срочного заявления об условиях вывоза ракет».

Итак, был осенний день, не слишком жаркий, но и не слишком холодный для этого времени года. Не слишком раннее утро, но еще и не время для серьезного рабочего перерыва. Джон Скали пришел в ресторан «Оксидентал» налегке, Феклисов уже ждал его. Как только Скали сел за столик, то со свойственной ему итальянской порывистостью вместо приветствия бросил:

— Как здоровье Хрущева? — Это мне неизвестно, — пожав плечами, ответил Феклисов и, немного подумав, съязвил. — Это вы с президентом на дружеской ноге и знаете все, что происходит в Белом доме.

Джон Скали ухмыльнулся и провел сухой загорелой ладонью по своей роскошной шапке волос, уложенных так, словно он был только что из телестудии. Официант принес меню. Скали, опустив свои темные глаза в книжицу с перечнем блюд, как бы между делом бросил:

— Ваш Хрущев себя странно ведет. Он, должно быть, считает Кеннеди молодым и неопытным политиком, но он глубоко ошибается. И в своих заблуждениях он скоро убедится!

Это походило на давление. Скали наконец выбрал из меню спагетти с острым мясным соусом, в итальянском стиле, жестом подозвал официанта, а когда тот записал в блокнот заказ и удалился, то американский тележурналист уже позабыл о Хрущеве и неожиданно перескочил на другую тему:

— Члены исполнительного комитета все больше склоняются к решительным действиям. Речь идет о том, что в ближайшие часы начнется вторжение на Кубу. Пентагон заверяет Кеннеди, что в случае его разрешения военные в сорок восемь часов покончат и с советскими ракетами, и с режимом Кастро.

Официант принес заказ, и Скали, по-хозяйски вооружившись вилкой, начал с аппетитом есть. У Феклисова же, напротив, кусок не лез в горло. Он вынужден был вежливо отвечать на высокомерные нападки собеседника.

— Во-первых, — задумчиво произнес Феклисов на чистом английском языке, — советское руководство вовсе не считает Кеннеди молодым и неопытным политиком, а напротив, возлагает на него куда как большие надежды, нежели на Эйзенхауэра, видя в Кеннеди перспективно мыслящего и высокоинтеллектуального государственного деятеля. Я лично также считаю, что он разумный человек и остановит своих военных генералов и адмиралов, у которых руки чешутся повоевать и которые собираются втянуть вашего президента в величайшую авантюру с катастрофическими последствиями.

Скали настороженно слушал. Он отложил в сторону вилку, вытер губы салфеткой и понимающе кивнул.

— Во-вторых, — продолжал Феклисов, — кубинский народ защищает свою свободу не на жизнь, а на смерть. Прольется много крови, США понесут большие потери, если решатся на вторжение. Но самое главное, и это в-третьих, состоит в том, что президент Кеннеди должен осознавать: вторжение на Кубу снимает с Хрущева абсолютно все моральные обязательства, это все равно что нападение на Советский Союз. Об этом, кстати говоря, официально заявлял глава МИДа Андрей Громыко.

Скали расширил глаза и перестал жевать. Третий пункт, озвученный Феклисовым, его, судя по выражению лица, заинтересовал особенно. Официант принес итальянский капучино с пышной шапкой сливочной пены, посыпанной корицей. Но Скали не реагировал. А Феклисов продолжал.

— Вторжение на Кубу дает Хрущеву полную свободу действий. Советский Союз может нанести удар по самому уязвимому для Запада месту, по территории, имеющей стратегическое значение для Вашингтона.

Скали, видимо, не ожидал такого поворота событий. Он молча посмотрел в глаза Феклисову, а потом предположил:

— Ты думаешь, Александр, что это будет Западный Берлин?

— Как ответная мера? Вполне возможно. — Но США и союзные войска будут защищать Берлин! — с жаром парировал Скали.

— А знаешь, Джон, — последовал ответ Феклисова, — когда в бой пойдет многотысячная советская армия, лавина советских танков, а с воздуха на бреющем полете город атакуют самолеты-штурмовики, то они все сметут на своем пути! Кроме того, войска ГДР поддержат наступательные действия советских дивизий.

И дальше Феклисов с жаром продолжал рассуждать, что советским войскам вряд ли понадобится более двадцати четырех часов, чтобы сломить сопротивление американских, французских, английских гарнизонов и захватить Западный Берлин.

Потом, уже находясь в Москве, когда Карибский кризис закончился, Феклисов обратился к знакомому генералу, пересказав ему встречу со Скали, и спросил, сколько часов в действительности он должен был назвать Скали, которые потребовались бы советским войскам в случае захвата Западного Берлина. Этот человек в должности генерал-майора долгое время работал заместителем начальника аппарата КГБ в ГДР. Генерал спокойно выслушал рассказ разведчика, почесал в затылке, что-то посчитал в уме и ответил: «Александр, вы немножко ошиблись в расчетах. Вы должны были сказать этому Джону Скали, что для захвата Берлина нужно всего шесть-восемь часов!» А чтобы не быть голословным, генерал сослался на секретный план захвата Берлина, о котором знал лишь он и еще несколько человек.