Комсомолец. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И… откуда ты его несёшь? — спросил рыжий.
Мужчина шагнул в сторону — отрезал мне путь к ближайшему переулку.
«Твоё-то какое дело?!» — хотел возмущённо гаркнуть я: правильно реагировать на подобные наезды в прошлой жизни научился. Но прикусил язык. Вспомнил, что «наивный юноша» обязан был ответить грозным дружинникам совсем иначе.
— От знакомых иду, — проблеял я. — Вещи у них оставлял. Перед тем, как мы в колхоз на картошку поехали. Вот, теперь забрал — отвезу в общагу.
Мужчины оглядели меня с ног до головы — будто прикидывали, походил ли я на студента.
— И где живут твои знакомые? — спросил черноволосый.
— На Александра Ульянова, — сказал я.
— Да неужели? — встрепенулся рыжий. — И какая у них фамилия?
На его лице появилась торжествующая улыбка.
Я насупился — как и поступил бы на моём месте настоящий первокурсник.
— Вам-то что? — сказал я. — Зачем вам их фамилия? Можно подумать, вы всех жителей в этом городе пофамильно знаете.
Улыбка рыжего дружинника превратилась в ухмылку.
— В городе-то, может, и не знаем, — сказал мужчина. — Но улице Ульянова — всех. Я там родился, вырос и живу, чтоб ты знал. Так от кого ты тащишь вещички?
— От Пимочкиных, — «нехотя» пробормотал я.
— Это которые двадцать пятом доме живут?
— В тридцать втором, — сказал я.
— Точно, — сказал рыжий. — В тридцать втором.
Кивнул своему напарнику.
— И что лежит у тебя в чемодане? — спросил черноволосый.
— Всё, что лежит — всё моё, — с вызовом сказал я.
При ответе даже умудрился пустить петуха — сорвался на писк: ну точно, как случалось с моим старшим сыном в его семнадцать лет.
— И всё-таки, что там? — спросил рыжий.
Он был на полголовы выше меня — явно наслаждался своим превосходством в росте: даже бока руками подпёр в знак своей неимоверной важности.
— Одежда. Моя. Кеды. И книга про Павку.
— Про кого?
Рыжий нахмурился.
— Про Павку Корчагина, — сказал я.
— Покажи, — потребовал черноволосый.
«А жирно тебе не будет? — подумал я. — Вы право-то имеете досматривать личные вещи граждан? Что-то я сильно сомневаюсь в ваших полномочиях, господа-товарищи». Но вместо того, чтобы «послать» дружинников «далеко и надолго», я изобразил «наивного» юношу. Бросил на асфальт газету (та развернулась, явив взорам дружинников изображение футболиста в полосатой футболке). Щелкнул замками, приподнял потёртую крышку. И только теперь вдруг вспомнил о лежавшем в чемодане обрезе из винтовки системы Мосина.
— Вот, — сказал я.
Протянул дружинникам лежавшую поверх свёртка с обрезом книгу.
— Что это? — спросил рыжий.
— Книга про Павку, — сказал я.
Взгляды дружинником метнулись к обложке книги. Но не задержались на ней — тут же опустились ниже. Потому что увидели нечто более интересное, нежели книга Николая Островского.
— Твоя? — спросил рыжий, провёл рукой по усам.
Оба дружинника приблизились ко мне, будто притянутые магнитом. Но не поднимали на меня глаза.
Я заглянул в чемодан — посмотрел на выглядывавший из-под края пледа огрызок винтовочного приклада.
Сказал:
— Моя.
Подумал: «И как я мог позабыть об огнестреле? Интересно, склероз достался мне вместе с телом? Или это мой собственный — старческий?»
Глава 16
«Что там по нынешним законам светит за незаконное хранение оружия?» — промелькнула мысль. Я прокручивал в голове различные варианты выхода из возникшей ситуации. Остановился на том, что буду косить под дурака: твердить, что нашёл обрез и несу сдавать его в милицию — этот способ решения проблемы пришёл на ум одним из первых и показался оптимальным. Листья тополей зашуршали над моей головой, будто изображали смех. Мне и самому хотелось улыбнуться: уж очень нелепая получилась сцена, и слишком серьёзными выглядели лица остановивших меня дружинников.
— Свежая, — сказал черноволосый. — Сегодняшняя.
Он переступил с ноги на ногу.
— Ещё не прочёл? — поинтересовался рыжий.
Стрельнул в меня взглядом.
В моём горле застряли уже мысленно составленные фразы «признания» о «случайной» находке «ничейного» огнестрельного оружия и о «стремлении» отнести его в милицию — «выполнить долг советского гражданина и комсомольца».
— Кого? — спросил я.
Вытер о ткань футболки вспотевшую ладонь.
— Газету.
Рыжий дружинник показал на лежавший рядом с чемоданом еженедельник «Футбол-Хоккей» (тот приподнял края, будто паруса — грозил сорваться с места при сильном порыве ветра). Продолжал теребить усы, словно вдруг разволновался.
— А!..
Я аккуратно накрыл деревяшку приклада книгой Островского. Сдержал желание немедленно захлопнуть чемодан, щёлкнуть замками.
— Так… — сказал я. — Немного почитал. Просмотрел фотографии, заголовки. И турнирную таблицу.
Парни синхронно вздохнули — разочаровано.
Мне почудилось, что их плечи поникли.
— Жаль, — сказал рыжий. — А мы не успели купить. Задержались там… с одними. Ведь знал же, что нужно было первым делом к ларьку идти!..
— Прямо перед нами последнюю забрали! — сообщил его напарник. — Представляешь?
Черноволосый дружинник кивнул в сторону ларька «Союзпечать», где снова выстроилась очередь: минуту назад прибыл очередной автобус. Дёрнул плечом — будто от досады. Его тень, накрывавшая чемодан, пошатнулась. Порыв ветра погладил меня по волосам, прокатил рядом с еженедельником «Футбол-Хоккей» фантик от конфеты. Мужчины снова склонили головы: фотография в газете (спортсмена в полосатой футболке) притягивала их взгляды, а вполне возможно, что и мысли.
— Так… забирайте, если хотите, — сказал я.
— Что?
Дружинники посмотрели на меня с нескрываемой надеждой во взглядах.
— Газету, — сказал я. — Берите. Я всё равно не собираюсь её читать.
— Это ещё почему?
Рыжий сощурил глаза — взглянул на меня так, будто заподозрил в связях с иностранной разведкой.
— Так… СКА опять проиграли! — сказал я. — Представляете? «Спартаку»! В первом тайме ещё держались. Забить могли! А потом… Четыре — ноль!
Махнул рукой. Состроил печальную мину.
— О чём можно читать после такого?! — спросил я.
Морщины на лицах парней разгладились.
— Так ты за ростовчан болеешь? — поинтересовался рыжий.
Я печально вздохнул.
— Отец болел. Ну и я… привык уже.
— Дааа, — протянул черноволосый. — Четыре ноль — это обидно.
— Ещё бы, — поддакнул рыжий.
Смотрели дружинники не на меня — на газету.
— Но ты не
