О небе и его чудесностях и об аде, Как слышал и видел - Эммануил Сведенборг

Я даже слышал некоторых адских духов, говоривших, что они, делая зло, знают и постигают это, равно знают, что мыслят ложь, но что они не в силах противостоять удовольствию любви своей, т.е. воле своей, которая направляет мысли их таким образом, что зло им кажется благом, а ложь истиной. Из этого следует, что все живущие во лжи по злу своему могли бы понимать истины и быть рассудочными, но не хотят; а не хотят, потому что они любят ложь более, чем истину, так как ложь эта отвечает злу, в котором они живут. Любить и хотеть - это одно и то же: что человек хочет, то он любит, а что любит, то и хочет. По этой причине, т.е. что человек может понимать истины и убеждаться в них, если только захочет, дано мне подтвердить путем рассудка духовные истины церкви и небес, чтобы ложь, которая у многих затемняет рассудок, рассеяна была его суждениями и таким образом зрение хоть несколько прояснилось. А подтверждать духовные истины рассудком дозволено всем обретающимся в истине. Кто бы, например, мог когда-либо понять Слово Божие по одному только буквальному смыслу его, если б не старался объяснить себе рассудком содержащиеся в нем истины? Неисполнение этого было поводом к искажению истин Слова и к расколам.

456. Что дух человека, отделясь от тела, тот же человек и в таком же образе, в этом я убедился ежедневным опытом в течение нескольких лет. Тысячи раз я видел духов таких, слушал их, беседовал с ними, и между прочим о том, что люди не верят этому состоянию, а верующих ученые называют простаками. Духи всем сердцем скорбели, что такое невежество еще господствует в свете, особенно же в церкви. Они говорили, что оно произошло более от самих же ученых, которые размышляли о душе по чувственному и телесному. Поэтому они и составили себе о ней понятие как о чем-то мысленном, что, будучи лишено предмета, в котором бы оно пребывало и из которого бы оно действовало, представляет нечто летучее, эфирное, разрушаемое по смерти тела. Но как церковь на основании Слова верует в бессмертие души, то и нельзя было не придать душе какую-либо жизненность, именно вроде живой мысли, которая, однако, до вторичного ее соединения с телом лишена свойственной человеку способности ощущения. На этом понятии основано учение о воскресении и верование, что соединение это последует на Страшном суде. Вот почему, думая о душе согласно этому учению и предположению, нет никакой возможности составить себе о ней понятие как о духе, и притом в образе человека. К этому должно еще прибавить, что ныне едва ли кто знает, что понимать под словом духовное, а еще менее, что всякое духовное существо, как и все духи и ангелы, одарено человеческим образом. Поэтому почти все вновь прибывающие из нашего мира крайне изумляются, что они живы и остались такими же людьми, какими были и прежде; что они видят, слышат, говорят и что даже тело их одарено тем же чувством осязания - словом, что не находят в себе никаких перемен (н. 74).

Надивившись себе, они изумляются тому, что церковь ничего не знает ни о таком посмертном состоянии человека, ни, следовательно, о небесах и аде, несмотря на то что все жившие на земле перешли в тот мир и живут там людьми. Они дивились также, почему все это не открывается человеку посредством видений, так как это существенно относится к верованиям церкви. Но им на это сказано было с небес, что это легко могло бы сделаться по Господнему соизволению, но нисколько не убедило бы неверующих и упорствующих в ложных понятиях своих. Если б даже они и сами увидали, они бы и тогда не поверили. К этому было прибавлено, что опасно убеждать видениями людей, находящихся во лжи, потому что они бы, может быть, и поверили вначале такому доказательству, но затем опять стали бы отрицать, кощунствуя над истиной. Кощунством, или поруганием истины, называется, если кто сперва верит ей, а потом снова отрицает; такие поругатели низвергаются в самую глубокую и страшную преисподнюю. Эта-то опасность и разумеется в словах Господа: "Народ сей ослепил глаза свои и отменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их"; а что находящиеся во лжи не стали бы верить, это разумеется в следующих словах: "Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их." Он же сказал: нет, отче Аврааме; но, если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят" (Иоан. 12. 40; Лук. 16. 29-31).

457. Вступая в мир духов вскоре по восстании своем, человек сохраняет мирской облик свой и речь, потому что еще пребывает во внешности своей и внутренние начала его еще не отверзты; это есть первое состояние человека по кончине его. Но затем лицо его изменяется и принимает совсем иной вид, вполне согласный с чувствами (affectiones) его или той господствующей любовью, в которой пребывали внутренние начала духа его, когда он был еще на земле во плоти. Ибо лицо духа в человеке весьма отлично от лица телесного; последнее дается от родителей, первое же есть изображение чувств его. В этот образ дух облекается в посмертной жизни, когда он лишается внешности своей и внутреннее его разоблачается. Это третье состояние человека.

Мне случалось видеть недавних пришельцев в тот мир, и я узнавал их по лицу и по речи, но впоследствии я уже не узнавал их: жившие в чувствах добрых принимали облик прекрасный, а жившие в дурных - облик безобразный, ибо дух человека сам по себе есть не что иное, как чувства любви его (affectiones), а лицо или вид его есть внешний их образ. Лицо меняется потому, что в той жизни нельзя, притворяясь, выказывать те чувства, которых нет; нельзя принимать лицо или образ, противный господствующей любви своей. Там все приводятся в такое состояние, что вынуждены говорить как мыслят, а лицом и телодвижениями выражать то, чего хотят. Поэтому лицо каждого и делается образом или выражением его внутренних чувств; поэтому также все знавшие Друг друга в миру знаются и в мире духов, но не знаются более в раю и в аду, как было сказано выше (н. 427).

458. Внешний образ лицемеров изменяется позже и медленнее, потому что они долговременной привычкой усвоили себе способность слагать свои внутренние начала (или нутро свое) в подражание добрых свойств; поэтому они долго не являются в безобразии своем. Но как притворство их постепенно разоблачается и внутренние начала духа их располагаются по образу их чувств, то сами они и становятся безобразнее всех прочих. Лицемерами называются люди, ведущие ангельские речи, но внутри себя признающие одну только природу, отрекаясь от всего Божественного, от церкви и небес.

459. Образ человека после смерти тем прекраснее, чем он глубже любил Божественные истины и более жил по ним, потому что по любви этой и по жизни его отверзаются и образуются внутренние начала всякого человека. Чем господствующая любовь глубже и внутреннее, тем она сообразнее с небесами и тем изящнее сама внешность ее или образ. Поэтому ангелы самых внутренних небес прекраснее всех прочих: они выражают образ небесной любви. Любившие Божественные истины только наружно и жившие согласно этому менее прекрасны собой, потому что внешнее добро их едва только мелькает светом на лице их; внутренняя, небесная, любовь не просвечивает из внутренних начал их, а следовательно, и нет на них небесного образа. В лицах их, не одухотворенных внутренней жизнью, есть как бы что-то темное, мрачное. Словом, всякое совершенство растет восходя внутрь и уменьшается нисходя ко внешнему, в той же мере растет и убывает внешний образ красоты. Я видел лики ангелов третьих небес: никогда и никакое искусство живописца не в силах придать краскам своим что-либо похожее на этот свет и блеск, достигнуть тысячной доли этого жизненного света. Только лица ангелов низших небес могут быть изображены с некоторым сходством.

460. Объявлю напоследок еще одну тайну, до сих пор никому не известную: всякое благо и истина, исходя от Господа и образуя небеса, являются в образе человеческом, и притом не только в целости и высшей степени своей, но и во всех частях и в малейшей степени. Образ этот проникает всякого, кто приемлет от Господа благо и истину, почему всякий на небесах и сам принимает образ этот по мере приема благ и истин. Вот почему небеса себе подобны как в целости, так и в частностях и образ человеческий свойствен всему цельному, как каждому обществу, так и каждому ангелу (см. н. 59-86). К этому должно еще прибавить, что тот же образ свойствен и каждой отдельной мысли ангельской, исходящей от небесной любви, но тайна эта едва ли постижима для человека, хотя ясно постигается ангелами, пребывающими в небесном свете.

Человек после смерти вполне сохраняет чувства, память,

мысли и любовь (affectiones), принадлежавшие ему в миру,

покидая одно только земное тело свое

461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из природного мира в духовный, т.е. умирая, уносит с собой все свое, т.е. все, что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего. Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком же теле или образе без всякого видимого различия, по крайности сам он не видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и очищенное от всего земного. А если духовное осязает и видит что-либо однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и видело предмет природный. Поэтому человек, обратясь в духа, не замечает никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле, в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде. У него такие же наклонности (affectiones), желания, страсти, он думает, размышляет, бывает чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему.