Сын повелителя сирот - Адам Джонсон

Он положил руку мне на плечо, вытянул мою руку вперед и схватил меня за бедро. «Нападение гомосексуалиста, – объяснил Га, дав мне понять, что я болван. – Японцы этим славятся. В Манчжурии японцы насиловали все, что движется, – мужчин, женщин, панд в зоопарке». Он подставил мне подножку, и я упал, ударившись бровью об угол стола. Вот такая история. Так я заработал этот шрам. А теперь ответьте на мой вопрос!

Тут товарищ Бук замолчал, видимо, поняв, что мы разозлимся из-за того, что он не закончил свой рассказ.

– Продолжайте, пожалуйста, – настойчиво попросили мы.

– Сначала ответьте на мой вопрос, – возразил он. – Другие дознаватели, прежние, они меня все время обманывали. Они говорили: «Расскажи нам о своих секретных средствах связи. Твои дети по тебе соскучились, хотят тебя видеть, они здесь, наверху. Скажи, и можешь увидеться с женой. Она тебя ждет. Расскажи нам о своей роли в заговоре, и мы отпустим тебя домой, к семье».

– Наша команда не прибегает к подобным уловкам, – заявили мы. – Ты услышишь ответ на свой вопрос и, если хочешь, проверь это сам.

Мы принесли личное дело товарища Бука. Чу Чак показал его, и Бук узнал ту канцелярскую папку с синей вставкой и красным ярлыком.

Товарищ Бук с минуту таращился на нас, а затем снова заговорил:

– Сначала я упал лицом вниз. Командир Га уселся мне на спину и давай меня учить. Кровь заливала мне глаза. Он заломил мне правую руку назад.

Кью-Ки, у которой расширились глаза от услышанного, заметила:

– Этот захват называется «обратный Кимура».

– Не поверите, как это больно, плечо у меня так и не восстановилось. «Пожалуйста, – вскрикнул я, – Я просто задержался на работе, Командир Га, позвольте мне уйти!». Он отпустил мою руку, оставаясь сидеть на спине. «Как же ты можешь не защищаться, когда на тебя нападает мужчина? – удивился он. – Нет ничего хуже, ничего более низменного из того, что может произойти с мужчиной, – на самом деле после этого он уже больше не мужчина! Отчего ты не бьешься до смерти, чтобы прекратить это, и неважно, что… если только ты сам этого не хочешь, мечтая втайне, чтобы на тебя напал мужчина, оттого и не получается у тебя отбиться. Тебе повезло, что это всего лишь я, а не какой-нибудь япошка. Повезло тебе, что я достаточно силен, чтобы защитить тебя, ты должен благодарить звезды за то, что я был здесь и прекратил это».

– И все? – спросили мы. – На этом все и закончилось?

Товарищ Бук кивнул.

– А Командир Га не высказывал сожаления по поводу случившегося?

– Последнее, что я помню, это еще одна вспышка того фотоаппарата. Я лежал лицом вниз, кровища была повсюду.

С минуту товарищ Бук молчал – в комнате стояла тишина, слышен был только звук мочи, струившейся вниз по полу. Затем Бук спросил:

– Моя семья жива?

Вот с такими вещами отдел «Пуб Ёк» справляется лучше нас.

– Я готов ко всему, – прошептал товарищ Бук.

– Ответ – нет, – сказали мы.

Мы подняли Бука из воды и снова приковали его к перекладине там, где пол был повыше, затем взяли свои сумки и направились к лестнице. Взгляд его был устремлен в себя, нас учили распознавать такие взгляды как признак искренности, ведь такое изобразить практически невозможно. Нельзя сыграть то, как человек заглядывает себе в душу.

Затем Бук взглянул вверх.

– Я посмотрю дело, – сказал он.

Мы протянули папку Буку.

– Будь острожен, – предупредили мы. – Там есть фотография.

Немного помедлив, он схватил папку.

– Дознаватель говорил, что, возможно, это было отравление угарным газом. Их нашли в столовой, возле печи, там их и накрыло, и они все вместе погибли.

– Мои дочки, – спросил товарищ Бук, – на них были белые платья?

– Только один вопрос, – напомнили мы. – Мы так договорились. Разве что ты захочешь нам помочь узнать, почему Командир Га выкинул этот номер с актрисой?

– Командир Га ничего не делал с пропавшей актрисой – он вошел в Тюрьму 33 и больше никогда не выходил из нее. Он умер там, в шахте, – ответил товарищ Бук. –Но погодите-ка, о каком Командире Га вы говорите? Их двое, знаете ли. Командир Га, который оставил этот шрам на моем лице, мертв.

– Ты говорил о настоящем Командире Га? – спросили мы. – Зачем ненастоящему Командиру Га извиняться за то, что сделал с тобой реальный Командир Га?

– А он извинился?

– Самозванец сказал нам, что сожалеет о том шраме, о том, что сделал с тобой.

– Это смешно, – произнес Бук. – Командиру Га не за что извиняться. Он дал мне то, чего я желал больше всего, то, что сам я не мог сделать.

– И что же это?

– Да ведь он убил настоящего Командира Га, что за вопрос.

Мы все переглянулись.

– Ты говоришь, что помимо актрисы и ее детей он убил военачальника КНДР?

– Он не убивал Сан Мун и ее детей. Га превратил их в маленьких птиц и научил их петь грустную песню. Они улетели к закату, туда, где вы никогда их не найдете.

Неожиданно мы засомневались, было ли все это неправдой, что актриса с детьми не пряталась неизвестно где. Га был жив, так? Но кто схватил ее и где удерживал? В Северной Корее было проще простого сделать так, чтобы кто-то исчез. Но сделать так, чтобы человек появился вновь – кто же наделен такой магией?

– Если ты поможешь нам, мы найдем способ помочь тебе, – заверили мы Бука.

– Помочь вам? Моя семья погибла, друзья пропали и сам я пропал. Не стану я вам никогда больше помогать.

– Ну, ладно, – вздохнули мы, собирая свой инвентарь. Было поздно, и мы были побеждены.

Я заметил на руке у товарища Бука обручальное кольцо, золотое и велел Чу Чаку забрать его.

Чу Чак в смятении оглянулся, затем взял руку Бука и стал трясти ее, пытаясь снять кольцо.

– Оно слишком плотно сидит, – сказал Чу Чак.

– Эй! – воскликнул товарищ Бук, – эй, это все, что осталось у меня от них – от жены и дочек.

– Да ладно, – сказал я Чу Чаку. – Субъекту оно больше не понадобится.

Кью-Ки подняла болторезы.

– Я сниму это кольцо, – заявила она.

– Ненавижу вас, – выдохнул товарищ Бук. – Он резко вывернул кольцо, поранив палец, и оно оказалось у меня в кармане.

Мы повернулись, чтобы уйти.

– Ничего больше вам не скажу! – закричал товарищ Бук нам вслед. – У вас нет больше власти надо мной. Вы меня слышите? Теперь я свободен. У вас нет надо мной власти! Вы слышите меня?

Один за другим мы стали подниматься по ступенькам, выбираясь из ямы. Они были скользкими, и идти по ним нужно было осторожно.

– Одиннадцать лет, – выкрикнул товарищ Бук, – и голос его эхом отозвался от мокрого бетона. – Одиннадцать лет я делал закупки для тех тюрем. Униформы приходят детских размеров, знаете. Я заказал их тысячи! Они даже кирки делают наполовину меньше! У вас есть дети? За одиннадцать лет врачи не заказали ни одного бинта, а повара – никаких продуктов. Мы поставляем им только пшено и соль, тонны и тонны пшена и соли. Ни одна тюрьма не заказала ни одной пары обуви или куска мыла. Зато им подавай трансфузионные мешки – немедленно. Пули и колючая проволока им нужны уже завтра! Я подготовил свою семью. Они знали, что делать. А вы сами подготовились? Вы знаете, что сделали бы?

Мы медленно поднимались по ступенькам с гальваническим покрытием. Те из нас, у кого были дети, старались не терять спокойствия, но стажеры, кто как не они всегда считают себя неуязвимыми, так ведь? Кью-Ки шагала впереди со своим головным фонарем. Когда она остановилась и посмотрела вниз на нас, мы тоже остановились. Мы посмотрели вверх на нее, на сияние света над нами.

Она спросила:

– Ректо-сан отступился?

Мы все промолчали. В тишине слышалась проповедь Бука: он говорил о детях, которых забивают камнями и вешают, все говорил и говорил.

– И Ректо-сан тоже! – с болью воскликнула она, качая головой. – Здесь остался хоть кто-нибудь, кто не струсит?

Затем врубились насосы, но, к счастью, мы ничего не услышали.

Когда Командир Га вернулся в дом Сан Мун, на бедре у него был револьвер, какие показывают в вестернах. Еще до того, как он постучал в дверь, Брандо предупредил домашних о его приходе. Сан Мун встретила его в простом чосоноте – в белой чогори и узорчатой чиме[22]. Это был наряд девушки-крестьянки, в котором она снималась в фильме «Истинная дочь народа».

В тот день она не выгнала его в туннель. Он был на работе и теперь пришел домой, и его встретили, как обычно встречают мужа, вернувшегося домой со службы. Сын и дочь стояли в школьной форме навытяжку, хотя они не ходили в школу. Она не спускала с них глаз с тех пор, как он вернулся. Он называл девочку девочкой, а мальчика мальчиком, потому что Сан Мун отказывалась назвать ему их имена.