Ты будешь моим - Кэти Эванс

Он обхватил пальцами мой затылок, как будто хотел вжаться в меня как можно сильнее, его глаза пылали так неистово, что мое сердце едва не выпрыгивало из груди.

– Разве ты не слышала песни?! Они все были для тебя, Брук. Разве ты не знала, что я думаю о тебе каждую секунду? Что я безумно скучаю по тебе? Если я не смог показать тебе свою любовь, тогда скажи мне, каким образом я мог облажаться?

– Мне хотелось, чтобы ты хотел видеть меня во время своих боев! Как это было всегда. Ведь раньше я всегда сидела на этом месте. Так почему ты не взял меня туда? Не пришел ко мне раньше, как только приехал в Сиэтл?

– Боже, я хочу видеть тебя там, в зале, как не хочу ничего на свете! Неужели ты думаешь, я наслаждаюсь хоть одной секундой этого ада, в котором нахожусь без тебя? Если бы я пришел к тебе перед боем, ты думаешь, у меня хватило бы сил снова уйти, оторваться от тебя? Как ты могла вообще подумать, что это легко для меня, Брук? Как?

Горькое разочарование в его глазах резануло меня так глубоко, что я в раскаянии опустила голову. Нет, я не думала так, на самом деле я понимала, что для него это совсем не легко!

– Ты думаешь, что это ты во мне нуждаешься, моя маленькая зажигалка? – Его резкий вопрос хлестнул по мне, так что все тело покрылось мурашками. – Детка, это я в тебе больше всего нуждаюсь. Ты даже не подозреваешь, до какой степени ты мне нужна. – Неожиданная печаль, прозвучавшая в его голосе, заставила меня поднять голову и снова посмотреть на него.

– Я уже не могу участвовать в турнирах так, как прежде. Я не могу сконцентрироваться. Я не могу спать. Я не могу полностью включиться в состязания. Там, на ринге, я действую как робот. У меня здесь пустота, черт бы ее побрал – вот прямо здесь. – Он ударил себя по груди. – Я все делал для того, чтобы защитить мою малышку. Трое докторов – все трое! – сказали, что первые три месяца она должна лежать в постели. Ей нельзя никуда ездить, нельзя волноваться. Я не могу видеть ее, я не могу заниматься с ней любовью – и я пытался! Я пытаюсь поступать правильно, хотя все мое нутро кричит, что она принадлежит мне! – Он прищурился и с шумом выдохнул через нос. – Каждую секунду, пока мы с тобой дышим, ты принадлежишь мне.

– Реми, прости. Все это и меня тоже сводит с ума. – Я закрыла лицо руками, пытаясь восстановить дыхание несмотря на сдавленное спазмом горло, но он схватил меня за запястья и заставил опустить руки, ловя мой взгляд своими ярко-голубыми глазами.

– Я так тебя люблю. – Он обхватил мое лицо своими большими, чуть шершавыми ладонями. – Так чертовски сильно, Брук, что до сих пор не знаю, что с собой делать, – сказал он и поцеловал меня в переносицу, обдавая теплым, прерывистым дыханием. – Я так сильно скучал… по всему… по тому, как ты улыбаешься, как смотришь на меня, как пахнет кровать, когда ты со мной. Я люблю тебя так, как ничто в своей жизни, вообще ничто. Это разъедает меня изнутри, как болезнь – сумасшедшее желание приехать за тобой, забрать тебя и никогда не расставаться.

Я начала мелко дрожать, сидя на кончике кровати, все мои эмоции, все мои взбунтовавшиеся гормоны, все мои клетки, все мое существо взбудоражилось от его слов. Между ног покалывало от вожделения и тоски по той необходимой мне дозе Ремингтона, в которой мне неделями отказывали. Даже не пытаясь скрыть эту дрожь, я протянула руку и с нежностью провела пальцами по твердой линии его подбородка.

– Вот это, – слова против моей воли срывались с моих губ, – именно это я постоянно вижу перед собой. Это восхитительное, невероятно красивое лицо. Это лицо – все, что я вижу, все, что я хочу видеть – твое лицо в моей спальне, Реми.

– Черт, да сними с себя уже эту гадость, дай мне взглянуть на мою Брук.

С этими словами он сдернул с меня седой парик и отшвырнул его в сторону, а затем поймал мой взгляд, и… наши улыбки погасли. Воздух между нами начал пульсировать и дрожать, словно наше желание обрело плоть и сейчас дышало и билось в агонии между нами.

– И кому же пришло в голову скрыть эти потрясающие волосы? – пробормотал он, осторожно высвобождая мои спутанные волосы из-под сетки, и это тихое шуршание было единственным звуком, который какое-то время был слышен в комнате.

Медленные, сладостно опытные движения его пальцев, зарывшиеся в мой пучок на затылке в попытке высвободить волосы, отправили в путь полчища мурашек вниз по моему позвоночнику.

К тому времени, как он освободил из плена мои пряди цвета красного дерева и они упали мне на плечи, мои бедра превратились в желе, как и все мое тело. Тонкая струйка пота стекала по его мощной шее, и его грудные мышцы тоже блестели. Его торс, такой плотный и твердый, казался непробиваемым, как стальная стена, казалось, ничто не может причинить ему боль. Мышцы его рук вздувались, когда он гладил меня по волосам, и под этой немного неуклюжей лаской я распадалась на отдельные клетки, как мой пучок на прядки. Хриплым, как никогда, голосом я пробормотала:

– Предполагалось, что я твоя очень старая поклонница.

– И правда, моя, – отвечал он мне таким же хриплым шепотом.

– Что? – не поняла я.

– Моя сладкая… непослушная… моя любимая маленькая поклонница.

Он снова назвал меня своей… Я едва слышно застонала, но он все понял… Жаркие стрелы пронзили меня, когда он засунул руку под мое платье. Ярко-голубые глаза следили за каждым моим вдохом, пока его пальцы добирались до внутренней поверхности моих бедер, заставляя мое сердце пуститься вскачь.

Он смотрел на мой рот, и меня переполняло желание. Он наклонился, чтобы сначала попробовать его, раздвигая языком губы, все в яркой помаде, а все это время под моим платьем его пальцы скользили по ткани моих трусиков. Его язык сплелся с моим, он положил меня на кровать, и я вся дрожала, открывая рот под его напором.

Это казалось мне