Неизвестный Пири - Дмитрий Игоревич Шпаро

Видимо, льдины в этом направлении под воздействием ветра сталкивались друг с другом, или, что, пожалуй, более вероятно, поскольку шум продолжался длительное время, весь паковый лед медленно двигался на восток. Ясный день дал мне возможность сделать наблюдения, которые показали, что наша широта 84°17′27′′ с. ш., магнитное склонение [110] 99° к западу. Я сделал несколько фотографий лагеря, вскарабкался и с трудом пролез по сломанным льдам и по снегу, проваливаясь по пояс, на несколько сотен ярдов к северу, дал собакам двойной рацион и решил поспать несколько часов, если удастся, чтобы подготовиться к возвращению.

Мы начали обратный путь вскоре после полуночи 21 апреля. Было облачно, ветер дул с запада, и шел сильный снег. Я спешил с выходом, чтобы как можно дольше использовать наши следы, прежде чем они исчезнут. В условиях сомнительной видимости и метели след держать было крайне трудно. Мы не раз теряли его, и нам приходилось рыскать, как ищейкам. Когда мы подошли к последней полынье нашего северного маршрута, то на месте открытой воды, прервавшей тогда наше продвижение, располагалась громадная гряда торосов предположительно 75–100 футов высотой, под которой исчезли наши старые следы. Из-за движения льдин след здесь был утрачен…

Для меня это был мучительный переход. Я не спал предыдущую ночь, и к физическому напряжению от транспортировки саней добавились умственные усилия, направленные на поиски следа. Наконец мы поставили лагерь, но лишь на несколько часов, ибо я сознавал, что весь пак медленно движется и наш след исчезает повсюду, прерывается новыми торосами и разводьями и наше возвращение в известной степени будет почти таким же (если не таким же) медленным и трудным, как наше продвижение вперед… При пересечении полыньи я чуть не потерял двое саней и собак, привязанных к ним. По прибытии к Большому каналу [111] , как я называл полынью, от которой я отослал обратно двух эскимосов, я увидел, что это место изменилось до неузнаваемости.

В двух переходах на юг от Большого канала изменения льда со времени нашего движения на север до момента возвращения моих двух людей от канала были настолько разительными, что они [эскимосы], абсолютно опытные во всем, что касалось ледовых условий, были совершенно сбиты с толку и явно блуждали по крайней мере день, не в состоянии обнаружить следы. Уже после них произошли новые изменения, так что в результате я установил путь к земле по компасу и принялся прокладывать новую дорогу. Во время следующего перехода мы снова вышли на старый след.

Рано утром 22-го мы добрались до второго иглу, построенного по пути на север от мыса Хекла, и разбили лагерь в сильную бурю. В этом иглу шторм задержал нас… и 29-го мы возобновили движение к земле в густом тумане… по компасу. С трудом продвигаясь через торосы и глубокий снег, избежав неприятных падений только благодаря предостережениям, исходящим от собак, после продолжительного и утомительного перехода мы добрались до острова Крозье. Пояс молодого льда вдоль берега исчез, превратившись в беспорядочные хребты и насыпи из хаотично наваленных глыб.

Льдина, на которой стоял лагерь на острове, раскололась надвое, трещина прошла через иглу, половинки которого смотрели друг на друга через глубокую расселину. Последний переход погубил двух моих собак, а три или четыре явно были на последнем издыхании. Мы не чувствовали, насколько устали, пока не достигли острова. Теплая туманная погода и последний марш – все это вместе вызвало падение нашего физического барометра на несколько делений.

Рассказ Пири о льдах к северу от мыса Хекла напомнил мне собственный 300-километровый переход от острова Врангеля к советской дрейфующей станции «Северный полюс – 23» в 1976 году. Первые 24 километра мы ползли восемь дней: 3 километра в день, нас окружали горы, состоящие из льдин, бесконечный хаос. Ровные поляны площадью 50 квадратных метров были счастливой случайностью. На лыжах идти было немыслимо, и мы переносили рюкзаки, а потом возвращались и несли лыжи и лыжные палки. Путь утраивался. Как возникли эти невероятные катакомбы? Вполне понятно: северные ветры толкают океанские льды на остров Врангеля, разрушают их и прессуют, образуя месиво – «бранное поле».

Видимо, возле мыса Хекла природные силы поработали тоже на славу, и можно сделать вывод, что мыс Хекла не то место, откуда следует начинать путь к полюсу.

Второй вывод из мытарств Пири в 1902 году напрашивается такой. Надежда на обратном пути отыскать «след» весьма призрачна. Инуиты в попытках увидеть на снегу свои старые отпечатки, по словам лейтенанта, провели день. Сам Пири махнул рукой на поиски следов и взялся за компас.

Уимс приводит дневниковые записи Пири. 6 мая:

…Мне уже 46. Слишком стар для такой работы.

16–17 мая (17 мая отряд вернулся в зимовье на мысе Сабин):

Конец моей 16-летней мечте. Я закрываю эту книгу и перехожу к делам не столь интересным, но более подходящим для моего возраста…

Цель остается