Слой - Евгений Прошкин

Сорвав замок, Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. Плоский фонарь выбросил бледно-желтый конус – стены, как и полагается, были густо расписаны, под ногами валялись грязные тряпки, битые бутылки, тонкие полукубовые шприцы и похожие на странных живых существ презервативы. Посередине стоял колченогий стул и продавленный, мерзкого вида диван с кирпичами вместо ножек.

Луч скользнул влево и пропал в сводчатом проеме. Петр осмотрел вторую комнату – все то же самое, за исключением дивана. Он проследовал дальше, миновал целую галерею похожих помещений и остановился у новой двери. Здесь замок был помощнее, но скоба, за которую он держался, насквозь проржавела и лопнула от одного удара.

За порогом начиналась лестница. Узкие ступени шли вниз так круто, что Петр не видел перед собой ничего, кроме потолка. Спустившись на нижнюю площадку, он обнаружил глубокую нишу, а в ней – темно-зеленый люк с двумя запорными штурвалами. Замки на люке отсутствовали, а пол, не считая мельчайшей пыли, был чист.

Петр погасил фонарь и взялся за правое колесо. В корпусе люка надрывно скрипели какие-то механизмы, но ручка все же вращалась. Второй штурвал оказался упрямее, и прежде, чем закисшее железо поддалось, Петру пришлось на нем повисеть.

Наконец, люк с чавканьем отворился, и Петра обдало тяжелым, сырым холодом. Из низкого, как нора, коридора тянуло плесенью, брагой и еще чем-то приторным. Овал света выхватил в левой стене несколько боковых проходов, и Петр сверился с планом. Если Костя не напутал, то нужно повернуть на третьем.

Сгорбившись, он нырнул в тоннель и прикрыл за собой люк. Пол был покрыт тонким слоем стоячей воды, и Петру пришлось выбирать между ходьбой быстрой и ходьбой бесшумной. Рассудив, что шума он уже наделал, Петр ускорил шаг. Плеск уносился далеко вперед и, отражаясь от тупика, возвращался – от этого казалось, что под землей марширует целый отряд.

Пару раз Петр замирал и прислушивался – после того, как стихало эхо, уши забивало плотной глухотой. Свернув еще дважды, он снова осветил листок и понял, что одни и те же расстояния на поверхности и под землей существенно отличаются. Сто или двести метров, которые он прошел бы по улице не заметив, здесь представлялись нешуточной дистанцией – учитывая то, что преодолеть ее нужно согнувшись в три погибели. Чем дольше Петр находился в коллекторе, тем больше был уверен в сохранности винтовки, и тем сильней укреплялся во мнении, что Константин – натуральный псих, коли добровольно полез в эти катакомбы.

Порядком измотавшись, Петр добрался до следующей двери, обозначенной на схеме крестом. За ней начинался запутанный лабиринт, выйти из которого было в общем-то легко, но только не туда, куда хочешь.

Люк умопомрачительно лязгнул, но открылся почти без сопротивления. В новом коридоре было сухо, и до первой развилки туфли оставляли темные следы. В стенах на уровне лица стали появляться круглые окна с вертикально вмурованными прутьями. Из них вырывался теплый воздух, а иногда доносился рев близкого поезда.

Петр направил фонарик на циферблат «Картье». Скоро полдень, значит, под землей он полчаса. По схеме – уже рукой подать. Вот. Квадратный проем с тяжеловесной переборкой, пробитой по периметру большими корабельными заклепками. Константин клялся, что петли смазаны. Если нет – пусть сам пузо рвет, подумал Петр. Он крутанул штурвал и потянул дверь на себя. Та не шелохнулась. Догадавшись, что закрыл замок, он повернул штурвал в обратную сторону – запоздало соображая, что, раз переборка открыта, то внутри, возможно…

Он еле успел отскочить – из комнаты в коридор с адским грохотом рухнула здоровая, пропитанная битумом шпала. Звук от ее падения долго летал по подземелью, и Петр, пользуясь тем, что шороха его одежды не слышно, изготовил монтировку к бою. Прошло секунд тридцать, но никто не появился. Еще минута. У Петра заныли колени. Сжимая зубы от натуги, он пытался уловить хоть один миллиметр чужого движения, учуять хоть одну калорию постороннего тепла.

Сконцентрировавшись, он медленно вытянул руку в проем и включил фонарь. Петр был готов рвануться вперед, прыгнуть назад, метнуть монтировку, но увидеть покойника он как-то не рассчитывал. Все еще держа железку наготове, он вошел и остановился над телом. Человек был мертв настолько, насколько это вообще бывает.

Петр глянул, нет ли кого в коридоре, и, прикрыв дверь, нащупал рядом выключатель. Первое, что бросилось в глаза, – это кровь на стене. Кровь веерообразно расходилась из круглой кляксы с посеченной штукатуркой – иного дизайна выстрел в голову не предполагал. Часть черепа, снесенная крупным калибром, лежала отдельно, метрах в двух от тела. Сам покойник застыл в неестественной позе на спине. Ясно, стреляли в упор.

Петр раздвинул ему челюсти и засунул в рот палец. Язык был еще теплым. Если его не подогревали специально, то трупу нет и часа. Отерев руку, Петр выпрямился и макнул носок ботинка в темную лужицу – кровь еще даже не начала сворачиваться.

Судя по одежде, мужчина был либо подсобным рабочим, либо диггером: прорезиненные сапоги-брюки из офицерского комплекта химзащиты и оранжевая брезентовая куртка с белыми световозвращающими полосками. За большим жестяным сундуком Петр нашел такую же оранжевую каску с головным прожектором и трафаретной надписью «Соболь». Все-таки диггер, любитель подземных моционов.

Пнув каску, Петр посмотрел на инструментальный ящик и вспомнил, зачем сюда пришел. Собственно, он и не забывал, просто, увидев человека с разбитой башкой, мгновенно осознал, что тащился зря.

Он не ошибся. На «Вальтер» можно было и не надеяться – возле тела, точно в подарок криминалистам, лежала девятимиллиметровая пистолетная гильза. А вот за «Штайр» было обидно.

Петр обследовал комнату. Обычный хлам: бумага, блохастая ветошь, бутылки. Он шаг за шагом просмотрел мусор – все было в пыли и крысином помете. Относительно свежей выглядела лишь стопка газет. Петр взял двумя пальцами верхнюю и поднес ее к лицу. «Народная биржа». Прочитав дату, он нахмурился.

Четверг, двадцать седьмое августа. Вчера.

Он быстро перебрал всю кучу. Газеты шли подряд: пять номеров за эту неделю, и шесть за прошлую. Все были развернуты на рубрике «Сдаю», и каждая первая страница, отведенная под однокомнатные квартиры, имела по шесть-семь карандашных галочек. Неизвестный интересовался дешевым жильем на северо-востоке.

Из рук выскользнул какой-то разодранный листок. Петр подобрал газету. Нижней половины страницы не было, а в верхней стояло: «август, 28».

Бумагу могли употребить на гигиенические нужды, для сворачивания «козьей ножки» и еще для тысячи всяких мероприятий, но сегодняшнее число и педантичность, с которой субъект отмечал объявления, все же давали крохотный шанс. Человек, живший здесь не один день, независимо от того, он или не он грохнул диггера, вряд ли собирался возвращаться – иначе зачем устраивать детскую подлянку со шпалой? Хотя, шпалу тоже мог поставить не он…