(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может, он все-таки пытается как можно более плавно переключить скорости – и в это время думает о том, как бедняга Макиавелли, попытавшись умаслить всесильного Медичи, написал для него целый апологетический текст, в котором собственные его, макиавеллиевские, республиканские взгляды приносились в жертву похвале хорошего руководителя – амбициозного, беспринципного и вселяющего ужас. Ошибка Никколо – Коляна – была в том, что он не извлек уроков из собственной книжки: такие ровные пацаны, как Медичи, книжек не любят, они любят деньги, женщин и мушкеты, с помощью которых можно деньги и женщин добыть. С мушкетами у Коляна было туго, с женщинами тоже так себе, поэтому и умасливать дорогого секретаря флорентийского горкома было нечем. Пришлось все-таки писать книжку – в надежде, что одна из Медичиевых фавориток почитает ему на ночь. А в итоге пятьсот лет спустя все знали Макиавелли как великого комбинатора, который написал настольную книжку всех плохих парней в истории. Книжку, которая занимала Юру на протяжении двух часов накануне занятий по вождению, чтобы затем он смог переключиться на макиавеллиевское же «Искусство войны», где Колян, наблюдая, как пацаны с мушкетами свергают одно правительство за другим, стал призывать правительства вооружаться самим, но было уже слишком поздно, потому что…
– Куда ты едешь, придурок?! Смотри, куда прешь, мать твою, мы же сейчас…
И они тогда – да, врезались, «жигуль» впечатался в стену, и капот машины был всмятку, как и чуть было не оказалась всмятку Юрина малая берцовая кость; так и сейчас сотрудник аппарата администрации, разогнавшись и подпрыгнув к кольцу, задел Юру локтем в воздухе – отчего Юра рухнул на землю и добил свою малую берцовую.
Да, ему все говорили, что во время езды или во время игры или во время секса или во время еды или во время деловых переговоров или во время сна или в любое время нужно отключать мозги, – но он просто не понимал, как это, пока после той игры в баскетбол трость с набалдашником в форме черепа не стала его постоянным спутником с раннего утра и до поздних вечеров, делая омерзительно постными даже походы в клубы, где он когда-то любил тусить.
Как и тогда, сидя в разломанных «жигулях» и выслушивая ругань бывшего мехвода, который пытался полотенцем смыть со лба кровь, Юра думал, что «карпе дием» «карпе диемом», конечно, но помимо «карпе диема» есть еще и «мементо мори», и дополняют они друг друга ровно в той пропорции, что и водка с портвейном: чуть не в ту сторону перетянешь – и всё, привет. Так что с того времени – а Юра уже и позабыл эту практику, и только теперь вспомнил о ней, лежа распластанным на баскетбольной площадке и прислушиваясь к визгу разбитой пятки, – он решил периодически возвращать себе осознанность, ту загадочную субстанцию, которой многие из его окружения мечтали достичь, но мало кто знал, как именно это сделать.
И с какого-то времени те немногие узнавали о магических практиках осознанности – от Юры.
Не сказать, чтобы вследствие этого они становились богами.
Но благодаря человеку с тростью в руке их качество жизни улучшилось. Говоря проще, они научились оглядываться вокруг.
Он мог бы продавать курсы по медитации – конечно, если бы его интересовали деньги. Но ведь, как писал Колян, пока его еще не кинул коварный Медичи, дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить – но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время.
Колян редко ошибался.
Наташа
Первым ее встретил таракан. Наташа случайно раздавила его кроссовком, едва переступив порог «сборки». Таракан оставил на подошве жирное зеленоватое пятно, но это была самая небольшая из Наташиных проблем.
Сначала их повели на осмотр: шмонали личные вещи и сумки. У Наташи отобрали зажигалку и перочинный ножик – подарок бывшего мужа, оставшийся с тех времен, когда им вместе еще не тошно было ездить в поход к Эльбрусу. Когда строгая надзирательница раза в два младше ее решительно выдернула из ее рук ножик и отправила в контейнер для запрещенных вещей, у Наташи предательски задрожали веки. Но рыдать не стала. С глаз долой, из сердца вон, как говорится.
С телефоном получилось сложнее. Телефоны в камеру тоже нельзя, как оказалось, и ладно бы номера друзей и коллег, бог с ними, – но номера дочерей она тоже назубок не помнила.
– Подождите! Можно я только…
– Что?
– Номер дочери…
Надзирательница закатила глаза и вздохнула.
– Не положено, женщина. На свидании увидитесь. Сдаем телефон.
– Но как же я им скажу, когда ко мне лучше прийти, ведь даже…
– Сдаем. Телефон.
– Тут почта работает отлично, – шепнул кто-то в очереди позади нее. – Зятя моего по беспределу посадили, типа за убийство, ему дочь каждый день писала – и приходило всё.
– Так ведь читают, – возразил другой голос.
– Так и телефоны слушают! Зато связь. Зятю вон даже лекции по экономике присылала в конспекте, чтобы мог к аспирантуре готовиться!
Наташа всхлипнула. Но ей снова удалось сдержаться. Девчонки у нее продвинутые, Даша вообще за сисадмином замужем, разберутся.
А вот на медосмотре Наташу прорвало.
– Не трогайте меня! Со мной всё в порядке! Не трогайте… – Но надзирательница привычным движением расстегнула ей лифчик, и врач с пятном псориаза на щеке, в перчатках, придирчиво осмотрел ее спереди и сзади, пощупал грудь, потом сухо потребовал снять трусы.
Еще вчера ты – главный бухгалтер, уважаемый человек и теща, много чего понимаешь, не хухры-мухры себе, пожила достаточно, и знакомства нужные есть, и связи есть, – а сегодня ты ревешь на полу в кабинете врача, словно маленькая девочка, которую мама впервые привела на осмотр. Это потом она узнала, что могло быть хуже, намного хуже. Если в СИЗО попадал «интересный» персонаж, его могли заставить вставать голым на четвереньки или загибаться, чтобы доктор и надзиратель вместе осмотрели промежность на предмет запрещенки. Понятно, что никто там не рассчитывал что-нибудь найти (хотя потом Наташе рассказали, как какая-то девочка умудрилась протащить во влагалище двести грамм кокаина), просто в тюрьме главное – не содержать тебя в камере, в тюрьме главное – раздавить в тебе человека, даже если человекосодержащего в твоей душе –
