Обнимай и властвуй - Дженнифер Блейк

— Если нам надо ехать сегодня, мы должны торопиться.

— Опомнитесь, мадемуазель, это безумие! — воскликнула Ашанти, но Фелиситэ уже не слушала ее.

Валькур решил вернуться с ними домой, чтобы помочь сестре собраться. В ответ на ее возражения, что его могут арестовать, он с холодной иронией напомнил об амнистии, дарованной всем тем, кто еще не попался в лапы испанцам.

Дома он взял на себя роль руководителя. Фелиситэ могла захватить с собой лишь пару платьев и две смены белья. Больше ей ничего не понадобится, все остальное они купят, когда доберутся до Парижа. К тому же, сейчас за ней могут снарядить погоню; ей следует помнить, что, с точки зрения закона, она станет похитительницей имущества Лафарга, если возьмет из дома хотя бы носовой платок. Валькур проявил такую строгость, обсуждая с сестрой какие вещи ей взять, а какие — нет, что она почувствовала облегчение, когда он поинтересовался судьбой остатков своего гардероба и отправился его искать.

Однако через несколько минут он вернулся, перекинув через руку пару бриджей, сорочку, камзол и жилет. Путешествие в открытой лодке будет не из приятных, поскольку им предстоит преодолеть 150 миль или даже больше, пробираясь через болотистую дельту, прежде чем они доберутся до корабля, укрывшегося в ожидании их в уединенной бухте неподалеку от устья реки. В лодке едва хватит места для самой Фелиситэ, не говоря уже о ее юбках и кринолинах. Кроме того, чем меньше внимания они привлекут, проходя через городские ворота, тем лучше будет для них обоих. Сейчас им уже некогда спорить, потому что эти самые ворота скоро должны будут закрыть на ночь. Поэтому Фелиситэ должна без разговоров переодеться в костюм молодого дворянина.

Вскоре, надев мужское платье и самые невзрачные туфли, убрав заплетенные в косу волосы под треуголку и взяв в руки тросточку, Фелиситэ собралась в дорогу. Валькур подхватил было ее узелок, но она забрала его обратно.

—должен Мужчина не нести вещи другого мужчины, — напомнила она с улыбкой.

— Совершенно верно. — Придержав дверь, он с поклоном пропустил сестру вперед. — Это последний знак уважения, который ты можешь ждать от меня, — проговорил Валькур каким-то странным капризным голосом.

Ашанти ушла к себе в комнату, как только они добрались до дома. Теперь, появившись из темноты у подножия лестницы, она обратилась к Фелиситэ:

— Мадемуазель, я должна ехать с вами.

Лицо Фелиситэ исказилось гримасой отчаяния.

— Но, Ашанти, я думала, ты поняла…

— Да. Я знаю, что стала рабыней испанцев, которые продадут меня с публичных торгов, но если меня поймают вместе с вами, я скажу, что сбежала сама. А если нас никто не остановит, это вообще будет неважно.

— Мне очень хочется, чтобы ты пошла с нами… Но мы должны пройти через ворота. Если двух молодых людей увидят в сопровождении служанки, это наверняка покажется странным.

— Не таким уж странным, как вы думаете, мадемуазель, особенно если я стану хихикать и прижиматься к вам поближе. Но если вы так пожелаете и дадите мне бумагу, где говорится, что позволяете мне ходить по ночам в одиночку, и укажете, с какой целью, тогда я смогу выбраться за ворота одна и встречусь с вами позже.

Фелиситэ взглянула на Валькура.

— В лодке есть еще место?

— Совсем мало, — ответил Валькур, посмотрев на служанку прищуренными глазами.

— Пожалуйста, давай возьмем ее с собой. Это очень важно для меня.

— Я не буду вам мешать, мсье Валькур, — заверила Ашанти, глядя ему прямо в глаза. — Я вам еще пригожусь, и я… дорого стою.

— Она дорого стоит, — задумчиво повторил Валькур, а потом взглянул на Фелиситэ. — По-моему, нам не повредит, если мы захватим с собой еще немного движимого имущества.

Фелиситэ нахмурилась. Неужели он рассчитывал потом продать Ашанти? Она бы ни за что не пошла на это, даже при самой крайней нужде.

— Но, Валькур… — начала было она.

— Очень разумная мысль, — негромко заметила Ашанти.

— Тогда пошли, — сказал Валькур, — мы и так потратили впустую немало времени.

Несмотря на то что им пришлось пережить несколько напряженных минут, они свободно прошли через ворота Чупитулас. Часовой взглянул на Ашанти лишь мельком. В этот вечер его явно беспокоили не те, кто собирался выйти из города, а те, кто желал туда войти. Он находился здесь, чтобы не допускать больших возмущенных сборищ, а не для того, чтобы задерживать возвращающихся домой плантаторов, живущих за городской стеной.

Маленькая лодка, размером чуть больше каноэ, на которой им предстояло добраться до моря, уже ждала в условленном месте. Охранявший ее человек появился из сырой, кишевшей насекомыми мглы, чтобы проводить их. Фелиситэ и Ашанти сели в лодку. Сторож, грубоватый бородатый мужчина, говоривший с марсельским акцентом, взял лежавшее на носу весло, а Валькур, оттолкнув лодку от берега, расположился на корме. В тишине они отправились в долгое путешествие к заливу.

По берегам болотистого рукава реки, по которому они проплывали, иногда попадались одинокие дома плантаторов. В некоторых окнах горели свечи, делавшие их похожими на маяки; впрочем, большинство домов с плотно закрытыми ставнями казались безжизненными. Какаято собака с лаем увязалась за ними по берегу, не отставая, как им показалось, на протяжении нескольких миль. Лягушки, обеспокоенные движением лодки, прыгали в воду с тревожным кваканьем. В одном месте они спугнули выводок уток, сидевших у самой воды и взлетевших с шумным хлопаньем крыльев. Через некоторое время им пришлось пригнуться, когда лодка проходила под низким мостиком. Едва этот пограничный знак остался позади, их со всех сторон окружила топь, удушливая и непроглядная.

Фелиситэ легла на спину, положив под голову узелок, пристроив его на чем-то вроде покрытой брезентом бухты каната. Гладя вверх, она могла различить только медленно проплывающий над головой покров из поросших мхом деревьев, чьи силуэты неясно выделялись на фоне ночного неба, где холодно поблескивали звезды, запутавшиеся в ветвях. Она не жалела, что надела камзол, защищавший ее от холода в эту октябрьскую ночь. Откровенно говоря, Фелиситэ не ощущала сейчас ни неудобства, ни радости, ни тоски. Такое состояние оцепенения не могло длиться долго, но сейчас оно казалось ей желанным. Скоро наступит время, когда ей придется задуматься о том, что случилось, что она сделала и что из этого вышло. Она вспомнит о Моргане, об этом высокомерном ирландском наемнике на службе у испанцев, о человеке, в гневе лишившем ее невинности, удерживавшем ее возле себя с помощью угроз и отпустившем с состраданием.

Он не догадывался, что она решила уехать. Остановил бы он ее, если бы это стало ему известно? Попытался бы что-нибудь сделать? Этого Фелиситэ не могла знать.