Поляне(Роман-легенда) - Хотимский Борис Исаакович

Ничем не выдала себя Лыбедь, простилась наскоро с братьями и спешно покинула их. Один только Щек проводил ее взором, остальные же все глядели в ту сторону, куда ушел Горазд…

В высокий и нарядный княжий терем, что на корсте над Ужом, Горазда не допустили. Горислав велел передать, что самому ему недосуг толковать о чем бы то ни было с полянским боярином, что для таких дел у него своих бояр достаточно. И пускай, уж так и быть, любой из тех бояр, который сам пожелает, примет прибывшего на своем дворе и послушает, что за нужда такая великая привела его, незваного. А уж после доложит князю — так, для интересу праздного. И подарки полянские пускай тот боярин возьмет себе — за хлопоты.

Вызвались двое — Стрелюк и Житовий. Князь Горислав разумел, что Стрелюк польстился на подарки, оттого и вызвался первым. Житовий же назвал себя, сперва помедлив, зело разумен был сей старый боярин. И князь подумал, что Житовий, как никто другой, сумеет выведать у полянина все, что древлянам надобно ведать. И подарками с князем своим поделится, пожалуй, щедрее, чем жадюга Стрелюк… Потому и решил Горислав доверить это дело не Стрелюку, а Житовию.

Тот ласково принял Горазда на своем дворе, дозволил и отроку-провожатому находиться тут же, при своем боярине.

На другой день, когда поляне отдохнули с дороги, их щедро попотчевали, после чего Житовий с благодарностью принял подарки и пригласил Горазда вместе поохотиться в окрестных лесах, чтобы там, на охоте, потолковать без помех. Однако Горазд тоже был не лыком шит и от такого предложения отказался, сославшись на чрезмерную утомленность. Житовий не настаивал.

Беседа их началась после полудня и длилась далеко за полночь. Сидели в невеликом помещении боярского дома, один на один, лишь порой входили и тут же выходили прислуживавшие им нарядные древлянские девы. Бояре потягивали хмельной мед, заедали свежим житным хлебом, копченой кабаниной и крепким луком. Беседовали тихо и неторопливо. Каждый чуял в другом немалый разум и сам старался соответственно. Однако такое старание не утомительно, когда беседуешь с разумным человеком. Куда утомительнее бывает долгий разговор с дурнем.

— Да, боярин, с дурнем толковать все одно что воду решетом носить, — соглашался Житовий. — Это ты верно заметил. Был у нас, помню, один воевода. Храбрый муж, ничего не скажешь. Бывало, в сече один на сотню шел без оглядки. Ну тут и все за ним. Оттого и стал воеводою. Да недолго был… Потому что разумом боги обделили. Так не то беда, что сам дурень. А то беда, что всех прочих дурнями обзывал. И тот у него дурень и этот, а сам — что ни шаг, то дурость. Потолкуй с таким! Эх, боярин, кабы поболее было на землях наших мужей разумных да кабы дурни вовсе вывелись… Давай выпьем с тобой за то, чтобы поболее разумных было среди нас, а дурни чтобы все повывелись.

— За такое как не выпить, — улыбнулся Горазд.

Был он, как всегда, немногословен, ликом спокоен. Больше говорил Житовий. Толковали о том о сем, к делу приступать ни один не торопился, головной разговор был впереди еще. Оба не хмелели, разума своего не теряли. Всем бы так…

— Когда муж дурень, — продолжал Житовий все о том же, — то, конечно, беда. Еще большая беда, когда дурнем окажется воевода либо боярин. Но велика беда, ежели дурень князь…

— Ну, ваш Горислав не дурень, — вставил Горазд бесстрастным голосом, то ли насмехаясь, то ли всерьез.

— Упаси Дажбог! — древлянин даже руками замахал. — Не про нашего князя речь веду. И не про вашего. И в мыслях не было.

— А бывает ли дурень князь? — усомнился полянин. — Разве изберут князем дурня? Воевода ли, боярин ли, тут всякое бывает. Но чтобы сам князь… Что-то не припомню подобного.

— Все может статься, — Житовий вздохнул, похоже, что вспомнил нечто давнее. — Всякое бывало. И всякое еще будет… А согласись, боярин, что не всякого дурня тотчас распознаешь. Иные дурни поначалу разумными видятся, даже зело разумными. Такого и могут, не распознав, князем избрать. Нет ничего страшнее, когда дурень поначалу разумным видится.

— Есть страшнее, — возразил Горазд.

— Что же?

— А то, что сам ты говорил сейчас. Когда такого дурня князем изберут.

— Благодарение Дажбогу, наши князья не таковы. Выпьем за наших князей. Чтобы здоровы были и удачливы. Только не в усобицах своих удачливы, а в совместных походах против общих недругов. Как прежде бывало. Чтобы помирились меж собою и в дружбе жили. За то пью!

Горазд осушил свой кубок и поглядел пристально на Житовия. Тот пригубил, но не до дна. И на прозвучавшее в словах полянина прямое приглашение к началу головного разговора, судя по всему, откликаться не торопился. Заговорил так, будто не слышал сказанного. Все топтался и топтался на месте. Хитрил.

— А еще беда, — продолжал он свое, — когда муж хотя и разумом не обделен, зато ленив зело. Не знаешь, что хуже, а что лучше.

— Пожалуй, лучше уж ленивый дурень.

— Отчего же? — Житовий явно не желал толковать о чем-либо ином. — Не разумею.

— А оттого, — ответил Горазд, — что ежели дурень ленив, то от его дурости беды меньше.

— Это верно, — согласился Житовий. — Когда дурень старается… такое сотворить может, не приведи Дажбог! Уж лучше пускай и впрямь ленивым остается. Только я так разумею, что леность, как и дурость, ничем не исцелишь.

— Да, дурость исцелить… не ведаю как. А леность… леность исцелить возможно. Очень даже возможно.

— Как исцелить ее? Кабы ведал, многих бы исцелил, немало дел великих содеял бы на земле древлянской. Подскажи, будь так ласков. Не таись.

— А для чего мне таиться? — пожал плечами Горазд. — Тут и утаивать нечего. Леность очень даже просто исцеляется, есть одно доброе зелье от нее, хоть кого исцелит.

— Какое же?

— Нужда великая. Вот зелье! Ничто иное так от лености не исцеляет. Нужда! Уразумел?

— Уразумел, боярин, уразумел. Когда в утробе пусто — и ленивый на охоту пойдет. Когда глотка пересохнет — и ленивый за водой отправится. Когда недруг на пороге — и ленивый за копье схватится. Твоя правда, боярин. Что ж, давай выпьем с тобой за то, чтобы всех ленивых нужда исцелила.

— Давай, отчего же. Только не любая нужда. Чтобы древлянам не было нужды на полян копье поднимать. И чтобы на полянские дворы древляне не набегали. За это пью!

Житовий видел, что как ни тяни, как ни уводи разговор, а полянский боярин упорно сводит все к своему. Стало быть, от головного разговора не отвертеться. И старый Житовий, подумав, произнес:

— Вот что скажу я тебе, как боярин боярину. Внимай. Я тоже, как и ты, желаю, чтобы у древлян не было нужды на полян копье поднимать. И чтобы наши кметы на ваши дворы не набегали. Я тоже, как и ты, желаю, чтобы князья наши меж собою дружно жили, чтобы совместно в походы ходили и добычу делили честно. Я тоже помню, так бывало прежде…

— А что бывало прежде, отчего бы тому и впредь не быть?

— Согласен, боярин. Но ведь бывало прежде и иное. Бывало, что твой князь пытался наложить дань на землю нашу. Бывало такое?

— Бывало. Но то — в ответ на озорство, на набеги древлянские.

— Верно. И то и другое бывало. А ты сам сказал: что прежде бывало, то и впредь повториться может. Где же порука, что князь твой, припомня прежние обиды, не захочет наложить дань на землю нашу? Как оно уже бывало…

— Слово нашего князя тому порукой будет. Ежели новых набегов на нашу землю творить не станете. А мало вам слова княжьего… что ж… я готов заложником у вас остаться. И коли нарушит мой князь свое слово, то сотворите со мною все, что сами пожелаете!

— Верю тебе, боярин. Верю и князю твоему, коль скоро послал он тебя одного, без кметов, без меча даже. Не опасайся, в моем доме, покуда жив я, никто тебя обидеть не посмеет, никто не тронет. Я верю, ибо сам так же мыслю и того же желаю. Да не все у нас так мыслят. И князь наш Горислав мыслит не так. А супротив своего князя я не пойду. Как и ты не пойдешь супротив своего.

— Супротив Кия не пойду, — подтвердил Горазд. — Но уговорить его сумел, оттого и зришь ты меня здесь. И ты супротив Горислава идти не должен. А уговорить его попытайся, помоги своему князю. Попытка — не пытка.