Сыновья человека с каменным сердцем - Мор Йокаи

Шутка командира развеселила гусар. Повеселели, казалось, и лошади. Они пустились вскачь, словно только что вышли из конюшни. Какой-то молодой гусар нарушил тишину ночи песней: «Шапка красная горит – вешать носа не велит!» Господин Пал негромко подхватил басом: «А на шапке бела роза – не увянет от мороза». И вскоре пел уже весь отряд.

Всю ночь гусары шли с песней.

По наезженной дороге двигаться было легко; после вчерашней непролазной грязи такой путь казался отдыхом. Дорога поднималась все выше и выше в горы.

Когда взошло солнце и туман совсем рассеялся, перед всадниками открылись Карпаты. За ними лежала родина!

Прекрасен осенний пейзаж. Вблизи – слева и справа – прихваченная заморозками желтая и красная листва букового леса, вдали – вечнозеленая хвоя темных сосен, из-за которых поднимаются снежные склоны гор.

Людской океан остался позади! Оглянешься назад и, пока хватает глаз, видишь один лишь волнующийся туман – море тумана, окутавшего землю и похожего своими снежно-белыми высокими волнами на штормовое море. То здесь, то там попадаются среди этого безбрежного моря маленькие зеленые островки. А на дне его лежит страна, через которую три дня и три ночи подряд пробивались гусары… И так легко стало у них на душе, что они вмиг позабыли все пережитое, словно оставили все свои горести там, в тумане, из которого они только что вырвались. Все страдания будто рукой сняло!

Вдобавок им вскоре встретилась дружелюбная горная деревушка; жители здесь не отказали беглецам в помощи и сочувствии, как те, что обитали на дне земного океана. Все – от мала до велика – с радостью приглашали солдат в дома. Перед гусарами открывались ворота, тх кони стояли по колено в сене, крестьяне помогали подковывать лошадей, чинить сбрую. На стол ставили еду и питье. Правда, деревня была небогатая, и особенно угощать солдат было нечем, но гусары радовались даже черному хлебу. Для служивых крестьяне резали коз, жарили свежее мясо, варили жирную кашу, доставали из погребов огромные головки козьего сыра, ввинчивали краны в бочки с можжевеловкой и делали все это, не спрашивая, кто будет расплачиваться за угощение.

Да, это тебе не вчерашний обед!

И все-таки, будто по воле рока, с обедом получилось то же, что накануне.

Когда все было наполовину подготовлено, изжарено, прискакали дозорные: показался неприятель!

Враг, как видно, стремился взять реванш за вчерашнее поражение, выставившее его на посмешище. Он посадил пехоту на повозки, выслал вперед конный отряд и бросился в погоню за гусарами. Не велико искусство догнать на свежих лошадях измученных и обессиливших беглецов.

Значит, бежать?

Снова бежать?

Солдаты уже не могли сдержать ярость. «Будем драться! – вне себя от гнева кричали они. – Либо мы съедим их вместе с потрохами, либо они нас! Но будем драться!»

Казалось, другого выхода нет.

Неприятельская конница настигала уходящий отряд, а пехотинцы на повозках, обогнув деревню, направились к лесу с явным намерением отрезать гусарам путь к отступлению. По всему было видно, что они смогут достичь леса раньше, чем гусары, которым еще предстояло оседлать коней.

Пока отряд в спешном порядке готовился к новому маршу, преследователи подтягивали силы и располагали их для предстоящего боя. Рихард использовал это время для того, чтобы произвести рекогносцировку.

Дорогу, ведущую из села к лесу, можно было очистить от пехоты лишь в результате жестокой схватки. Если бы даже гусарам удалось прорвать заслон и двинуться дальше, все равно отряд не ушел бы от неприятельской конницы. В непрерывных арьергардных боях гусарский отряд постепенно растает, и в конце концов ни один человек не доберется до родины, погибнет без пользы, без славы.

Оставался еще один путь. Прямо в горы! Через снеговые вершины, освещенные сиянием ледников.

– Можно ли найти проводника, который укажет дорогу через горы? – спросил Рихард хозяина дома, в котором остановился. То был старый крестьянин, славный человек, имевший небольшое стадо овец.

– Дорогу-то найти можно, господин офицер. И проводник найдется – сам вас поведу, просить никого не надо. И гнаться за вами никто не будет – все это так. Но погибнете вы там – вот ведь что.

– Рискнем!

Гусары уже сидели на конях. Они выстроились в боевом порядке, с саблями наголо. У некоторых на клинок было насажено недожаренное мясо, отрезанное от козьей туши. Теперь уж никто его у солдата не отнимет.

– Сабли в ножны! – скомандовал Рихард. – Направо, марш!

– Куда? – зло закричали гусары. – На стенку, что ли, лезть прикажешь с лошадьми? Лучше уж к черту в пасть!

Решительным жестом Рихард выхватил пистолет из-под луки седла.

– Кто нарушит клятву, прощайся с жизнью!

Недовольный ропот смолк.

– Кто верит мне, – за мной! Я пойду первым!

Лязгнули вложенные в ножны клинки. «Хорошо, пойдем!» – хмуро сказали солдаты.

Но когда отряд проезжал мимо кухни, где уже доваривался знатный обед, многие помянули своего капитана крепким словцом. Кто мог бы их за это осудить!

Впереди шагал проводник в сапогах, подбитых стальными шипами, с длинной альпинистской палкой в руке, за ним ехал Рихард, затем – весь отряд; замыкал колонну старый Пал.

Преследовавший их неприятель уже более часа назад подготовился к бою и старался угадать, где же попытаются прорваться гусары; и вдруг, с великим изумлением, австрийцы увидели, что гусары, растянувшись цепью, гуськом поднимаются по крутой горной тропе. Тропа эта, пробитая в скале, была так узка, что на ней с трудом могли разойтись два человека. На лошадях здесь вообще никто не пытался пройти. Внизу, на стосаженной глубине, пенился горный поток; у всадников одно стремя свисало над пропастью, другое то и дело царапало скалу. Стоит только сделать неверный шаг – и человек вместе с лошадью полетит в бездну!

Изумление и ужас, охватившие поначалу неприятеля, вскоре сменились приступом гнева. Преследовать гусар в горах никто из врагов не решался. Но нельзя же было сложа руки глядеть, как они уходят из западни! И неприятельские карабинеры открыли огонь из дальнобойных ружей, поражавших цель на тысячу шагов, тем более что гусары были хорошей мишенью. Белая известняковая скала четко оттеняла цепочку гусар в синих мундирах. Пули посыпались на скалу и, ударяясь, отлетали от нее, дважды, таким образом, свистя над головами людей. А ведь гусары и без того ежеминутно рисковали свалиться в пропасть.

Но самым удивительным было то, что в этот страшный час солдаты, вконец разморенные жарким солнцем, бившим прямо в скалу, все, как один, задремали в седле, покачиваясь из стороны в сторону: бодрствовать они уже были не в силах. Лишь Рихард, ехавший впереди отряду, и старый Пал, замыкавший его, еще крепко держались в седле. Они то и дело будили своих товарищей окриками: «Эй, не спи, взбодрись!»

Новый изгиб скалистой тропы скрыл наконец отряд от неприятеля. Теперь-то уж гусар никто не станет преследовать!

Опасную горную дорогу отряд преодолел благополучно. За скалой их встретил сосновый, звенящий на ветру, торжественный, как храм, лес.

Солдаты хотели было расположиться на солнцепеке, чтобы хоть немного передохнуть и поспать, но проводник торопил их. Следовало использовать ясную погоду для движения, ибо в горах путников нередко настигает туман, и тогда времени для отдыха оказывается больше чем достаточно, – ведь все равно ничего не видать.

Итак, только вперед, пока окончательно не обессилят коки и люди!

К вечеру они достигли жилища пастуха. Проводник распрощался с гусарами, дальше отряд должен был вести пастух.

Он дал им стог сена, и гусары обрадовались, что хоть кони по крайней мере наедятся досыта.

– Ну, а для людей не найдется ли здесь еды?

Овцы паслись в долине и пригнать их в тот день было невозможно. Но у пастуха нашелся огромный жбан кислого овечьего молока. Скромный обед, но зато питательный. Не для господ придумано такое блюдо! Каждому гусару досталось по полстакана.

И еще одно лакомство ждало их: брюква. Ею был набит погреб. Хозяева припасли ее для овец. Жалкая еда. Но сейчас и она показалась вкусной. Брюквой наелись досыта.

Один молодой гусар, устроившись в углу, что-то записывал в красную книжицу.

– Что ты там царапаешь? – спросил его Пал.

– Записываю события, которые с нами за это время приключились – отвечал гусар. – Если доберемся до дома, то не поверят: вот, скажут, бессовестный враль, что выдумал!

Сколько еще неправдоподобных историй предстояла ему занести в свой походный дневник!

К вечеру на небе засветил щербатый месяц. Рихард решил воспользоваться этим серебристым задумчивым светом, чтобы идти дальше. Ведь самые тяжелые испытания были еще впереди. Он двинулся вслед за проводником.

Дорога шла круто вверх. Сосковые леса редели. Их место заступил можжевельник; густые заросли его мало-помалу сменились редкими кустарниками, и наконец у самой вершины можжевельник совсем прижался к земле и пополз, как карликовая ежевика, по камням, перемежаясь с черникой.