Колхоз: Назад в СССР 2 - Павел Барчук

И вот только в этот момент, глядя на бледное, взволнованное лицо Николая Николаича, я вдруг понял, он ведь дед Сереги. Мой… мой прадед? Типа того. Ольга Ивановна и ее судьба как-то сильно зацепили после рассказа Лиходеева, а Николаича я вообще упустил из этой схемы.

Но по сути, мне, Никонову Денису, он родной прадед… Мандец… А потом пришла следующая мысль. Ещё более хреновая. Наташка — дочь прадеда. Значит, мне она…

Мляха муха…

Аж в глазах потемнело, отвечаю. Я в два шага оказался рядом с ближайшим стулом, на котором лежала стопка папок, скинул их одним движением и плюхнулся задницей на освободившееся место.

Убейте меня … Нет, не буквально, ясен хрен, но… твою мать… Я по траве, получается, со своей двоюродной бабкой катался? И она трогала меня за… Не хочу об этом даже думать.

— Георгий, что?!

Николаич тут же подскочил ко мне и принялся трясти за плечи.

— Что? Говори! Случилось что-то?! С Натальей беда?

— Беда…Да. — Я растерянно посмотрел на председателя, от души желая им всем провалиться к чертовой матери со своими интригами. Понарожали детей по всей стране. А теперь разбирайся, кто, где, кому приходится.

Юридически, конечно, Жоржу Милославскому девчонка никто. Но я, блин, не Жорж Милославский. Условно говоря. Я — Денис Никонов.

— Да что такое…Не мычишь, не телишься… — Николаич повернулся к столу, схватил графин, набрал воды в рот, а потом от души плюнул этой водой прямо в меня.

— Эй! Вы чего? — Я сидел теперь, как дурак, с мокрой рожей, а у меня, между прочим, сильный психологический стресс. Мало того, новости бодрее некуда, так ещё вода стекает прямо по лицу на одежду. Я уж не говорю про то, что не сильно люблю, когда в меня плюют.

— Что с Наташкой?!

— Да откуда я знаю?! Вот прицепились. — Ухватил край футболки и вытер физиономию, — Не видел ее, как из машины вышла.

— А чего говоришь, что беда?! — Николаич в сердцах грохнул стаканом об стол.

— Кто? Я? Вообще ничего такого не говорил. Это Вы тут истерику устроили. Взрослая девка. Дома она, наверное.

— Не может быть. Вернулась бы в Зеленухи, зашла бы ко мне. Из-за того, что ее мать умерла, Наталья к нам относится с трепетом и заботой.

— Так. Стоп… Какая мать? У Вас жена умерла? Так вроде недавно Андрюха говорил, она в колхозе работает. Или это другая? Вы, Николай Николаич, очень резвый тип. Везде отметиться успели.

— При чем тут моя жена? Аа-а-а-а… Вот досада… Все время забываю, что ты не местный… Наталья — племянница моей Валентины. У нас детей не было. Говорю же тебе. А у Вали семья большая. Их тринадцать и все девки, представь. Вот у младшей сестры муж непутёвый. Был. Все за бутылкой гнался. По "этому" делу утонул. А Ирина, сестра Валентины моей, после его смерти заболела. Уж не знаю, связано ли это, но говорят, любила мужа сильно. А чего там любить? Не человек, а так… подобие. Но не суть. Наталье было около двух лет. Встал вопрос, что делать. Ну, мы с Валькой посоветовались и решили, что-то не так, наверное, в этой жизни делали, раз нам бог детей не дал. Взяли ее к себе. Наталью. Официально все оформили. Вот, вырастили достойного человека, красавицу, умницу. Оно же как выходит, не те родители, что родили, а те, что вырастили. В деревне про Наталью все знают. Просто никто уже и не помнит, наверное. Она же, как родная. Ближе, чем родная. Мы ее привезли хоть и маленькой, но, когда ребенку два года, тут никак беременность не изобразишь. Да и зачем? Все равно одна кровь. Валентине уж точно. Поэтому Наталья к нам относится с огромной любовью. Считает настоящими родителями. Называет матерью и отцом. Заботится о нас. И никогда не допустит, чтоб я, к примеру, волновался. А тут с утра ни разу не дала о себе знать.

— Да ладно… — Я откинулся на спинку стула, бестолково пялясь на Николаича. — Ну, хоть не из детского дома опять…

Однако, при этом, что вполне понятно, у меня появилось чувство огромного облегчения. Будто тяжесть с плеч упала. Жизнь снова заиграла красками, можно сказать. Топиться я, конечно, не побежал бы, но мучаться мыслью о том, что ухитрился увлечься бабулей, хоть и двоюродной, ну, его на хрен.

— Что, значит, опять? — Председатель в ответ так же бестолково уставился на меня. — А кто из детского дома? Неужто ты?

— Вообще не удивился бы. И даже, наверное, был бы рад. Только, к сожалению, говорят, на мать сильно похож. Так что, вряд ли.

— Это, да. Светкина копия.

Вот тут я не выдержал и засмеялся. Серьезно. Громко, в голос. Потому что вся эта история с детьми, внуками и сложными родственными связями меня всё-таки добила. Никогда даже представить не мог, что окажусь в центре подобных событий. Вообще.

Единственный нюанс, и я уверен, так оно на самом деле произошло, моя гибель, закончившаяся воскрешением в теле Жоржа Милославского, имеет определенный смысл.

Опять вспомнилась та телочка, которая любила порассуждать о переселении душ. Вот она, как раз, что — то подобное и рассказывала. Прочла книгу, по-моему… Тут уже не скажу точно. В общем, якобы второй шанс дают, дабы ты мог изменить какие-то прошлые грехи. Свои или близкого человека. Вот какая-то такая хрень. Жаль, более подробно не помню ее слов. В голову не приходило, что это может пригодиться. Походу, Жорж Милославкий — это моя, так сказать, карма.

Не знаю, чем бы закончилась трогательная сцена между мной и Николаичем, но дверь кабинета резко открылась, громыхнув о стену, а на пороге появился дед Мотя, который тяжело и хрипло дышал. Вид при этом у него был настолько растрёпанный, будто Матвей Егорыч не бежал к сельсовету, а кувыркался по земле.

— Все. — Выдал он и махнул рукой.

— Да вы что, издеваетесь? — Председатель уже не нервничал, он откровенно злился. — Один Наташкой пугает. Беда, говорит. У тебя что? Что все? Русский язык для кого придумали? Для китайцев?

— Все. — Повторил дед Мотя.

Глава 24

— Да что все?! Ты нормально можешь сказать? — Председатель был не бледный. Он теперь был красный. Я бы даже сказал, бардовый. И выражение лица такое, сейчас или сам от удара скончается, иди деда Мотю прибьет. Оба варианта были такое себе.

— Висит она, понимаешь. А я снять не могу. Висит, горемычная…