Шесть черных свечей - Дес Диллон

— Есть что-нибудь новенькое про Бобби?

— Макгуган сказал, что сегодня вечером вытрясет из него денежки, — отвечает Кэролайн, сдерживая слезы. Говорить с мамой всегда волнительно, даже если мама и не щедра на поцелуи и объятия. Неизменным остается одно: твоя мама — это твоя мама. Матушка сама все время повторяет: «Всегда все говори маме, но никогда ничего не говори папе».

И еще добавляет, что если бы люди в городе знали, какой папа на самом деле крутой, улицы пустели бы при его появлении.

Но сейчас матушка старается успокоить Кэролайн. Хоть немного улучшить ей настроение. Оказать поддержку, если получится.

— У меня для твоей квартиры есть набор занавесок. Десять девяносто девять в «Баррасе».

— Их ты тоже сперла? — интересуется Старая Мэри.

— Кэролайн заплатила Макгугану целую тысячу, мама! — говорит Донна.

— О господи! Я бы его за полтинник наняла!

И наняла бы.

Кэролайн выходит в кухню. Если держаться особняком, легче владеть собой. Донна садится к Венди на кресло, и они начинают искаться друг у друга в волосах. Венди занимается волосами матушки, матушка — волосами Донны, а Донна полосами Венди. Получается что-то вроде кельтского узла. В квартире тихо — в первый раз за все время общего сбора. Все погрузились в свои собственные мысли и проблемы.

Энджи первая нарушает молчание:

— Как там папа?

— Прекрасно, — отвечает матушка. Поиски насекомых доставляют ей огромное наслаждение.

— Точно? — интересуется Энджи.

— С ним все хорошо, — говорит матушка и тут замечает камин. Челюсть у нее отпадает. Движением головы она велит Венди прервать досмотр. — Иисус, Мария и Иосиф! Это еще что за чудище?

Джедди извещает матушку, что Кэролайн сжигает в нем трусы Бобби. Матушка не понимает. Тогда Джедди подбирает с пола трусы и держит в вытянутой руке, словно героиня телерекламы. Когда будете разводиться, господа, обращайтесь к нам за консультацией. Кромсайте одежду, срывайте занавески с карнизов и все такое. Однако матушка по-прежнему не понимает. В ее время никто не разводился. Никогда. Все жены жили с мужьями до самой смерти. В смысле, до кончины мужей. В Коутбридже мужчины всегда умирают прежде женщин. Дэнни, матушкин папа, бывало, шутил по этому поводу. «Почему мужчины всегда умирают прежде жен?» — «Не знаю». — «По собственному желанию».

Джедди швыряет трусы Бобби в огонь. Вуушш! Трусы сгорают, а Девочки смеются и хлопают в ладоши. Разноцветное пламя (голубой цвет переходит в оранжевый, а оранжевый — в красный) приводит их в восторг.

Матушка оценивает размеры и пышность камина.

— В этой штуке можно мессы проводить, — говорит она.

— Приносить в жертву козлов отпущения, — подхватывает Энджи.

— Кончайте такие разговоры, — прерывает их Старая Мэри.

— Кто займется моими мозолями? — интересуется матушка.

Донна и Венди опускаются на пол, словно две молящиеся Бернадетты, и обнажают матушке ступни. Им с их длинными ногтями легко поддевать мозоли. Матушка расслабленно вздыхает и устраивается в кресле поудобнее. Это еще одна семейная традиция. Выковыривание мозолей. В свое время Старая Мэри просила обработать ей ступни, когда все Девочки бывали в сборе. Но теперь ей на мозоли плевать. Вся ее жизнь — это карманный приемник да еще руководство Девочками, когда они пожелают угробить кого-нибудь или на худой конец причинить невосполнимый ущерб. Типа как если бы ваш дедуля вручил вам с папашей топор — в ту самую минуту, когда вы сговариваетесь в кабаке, как расправиться с враждебной семейкой. Хотя колдовство, конечно, материя более тонкая.

Так что Старая Мэри сейчас не выказывает особого желания, чтобы Девочки занялись ее мозолями, не то что матушка. Для той это высочайшее наслаждение после поиска гнид. Искусство извлечения мозолей вовсе не в том, чтобы запустить ноготь поглубже и дернуть посильнее. Матушка только закричит на весь дом, да на ковре появится лужица крови. Мозоль, как и бородавка, просто хрящик у вас в руке. Этот хрящик, однако, живет своей жизнью. Пока мои сестры были на уровне подмастерий, мне частенько доводилось видеть, как они, визжа, выбегали из комнаты, пока матушка или Старая Мэри не очнулись. Ну а когда обретешь квалификацию, уже легче. Ноготь под мозоль надо засовывать потихоньку, пока не почувствуешь, что уже почти больно. Тут надо остановиться и ослабить давление, а то будет ранка.

Опытные мозольные операторы знают, что грань здесь очень тонкая, как при пасе в футболе. Пока молодой, эта грань, за которой начинается боль, представляется в виде тонкой линии, которую очень легко нарушить, так что уж лучше не слишком к ней приближаться. Только в этом случае матушка и Старая Мэри не получат никакого удовольствия. А вот когда достигнешь уровня мастера (как Донна с Венди), то можешь двигаться по самой линии — сейчас она сделалась в сто миль шириной, — а матушка и Старая Мэри будут блаженствовать.

Вот так обстоят дела, когда Линда задает свой вопрос:

— Он по-прежнему не пьет, папа-то?

Матушка отвечает, не открывая глаз:

— Уже тринадцать недель.

— Небось потихонечку пропускает по рюмашке, — говорит Энджи.

— Капли в рот не берет. Займись вот этой, на мизинце. Она меня прямо убивает, — говорит матушка Венди.

Даже с закрытыми глазами матушка знает, что это Венди расправляется с мозолями. Матушка узнает своих дочерей по прикосновениям. По искусству оператора. Донна сперва поддевает мозоль ногтем, а потом тянет на себя, потихонечку выкручивая. Венди вонзает ноготь не так глубоко и как бы подрезает мозоль, одновременно вытягивая ее. Таких иссечений бывает несколько, всякий раз в другом направлении. Матушка сама не знает, куда именно поведет свой ноготь Венди. По правде говоря, для мозолей матушка предпочитает Венди, а для гнид — Донну. Которая дочка в данный момент у ног, а которая занимается головой — матушка и впрямь может определить с закрытыми глазами. Не так уж много матерей может этим похвалиться.

Сестры поглощены своим занятием и блаженствуют, согретые огнем камина и наслаждением матушки. Их гипнотизирует пламя и чувство семейного единства. Но тут в дверь стучат.

Все моментально впадают в тревогу, будто кролики.

Бобби

Все смотрят на дверь. Стук слышится вновь. Тук-тук-тук! Все смотрят на Кэролайн.

— Кто там? — спрашивает Кэролайн.

Тишина.

Кэролайн спрашивает еще раз:

— Кто там?

— Это Бобби, — следует ответ.

Девочки смотрят друг на друга, оскорбленные до глубины души. Даже ругательства вязнут у них в тягучей жиже ненависти.

Кэролайн оборачивается к сестрам. В глазах у нее мольба.

— Это Бобби. Что мне делать?

— Совсем оборзел, мудак! Сюда приперся! — вопит Джедди.

— Кто это там с тобой говорит, Тина Тернер, что ли? — громко вопрошает Бобби.

Джедди одаривает дверь взглядом таким злым, что Бобби, наверное, чувствует этот взгляд через слой дерева.

— Что тебе нужно? — спрашивает Кэролайн.

Старая Мэри делает Девочкам знак, чтобы те дали им потолковать.

Вот их разговор, слово в слово.

— Мне надо с тобой поговорить, — произносит Бобби.

— Так говори.

— Через дверь?

— Я тебя прекрасно слышу.

Крышка щели для почты со скрипом приподнимается. Два мультяшных глаза шарят вправо-влево, вдруг у кого-нибудь из семейки в руках кухонный нож или еще какая-нибудь острая штуковина. Уж Бобби-то их хорошо знает.

— Выходи сюда — и поговорим.

— Я же сказала, мне тебя и здесь хорошо слышно.

— Ага. Тебе и твоим гребаным ведьмам.

Ой, зря он так. Кажется, оскорблениям теперь не будет конца. Хуже того, сестры начинают вмешиваться в их с Кэролайн разговор.

— Они — моя семья. Моя семья, распротак твою! — кричит Кэролайн.

— Вот именно, семья, — подтверждает Джедди.

Бобби колотит в дверь. На этот раз он разозлился. На этот раз он мужик. На этот раз все идет как полагается.

— Впусти меня, — громко требует он.

— Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зятьку! — орет Энджи в ответ.

Следует такой взрыв хохота, что дом чуть не рушится. Сестры валятся со смеху и держатся за живот. Гоготание заполняет весь наличный объем от пола до потолка. Даже Старая Мэри смеется, и зубки у нее во рту так и постукивают один о другой. Один о другой.

— Кто этот вонючий виршеплет? — интересуется Бобби. — Ладно, сейчас угадаю… Венди?

— Вообще-то Энджи, — сообщает Венди.

— Это я, ты, блядун затраханный, — громко говорит Энджи.

— Я-то драматург, — уточняет Венди.

Девочки выпучивают на нее глаза. Как-то Венди сочинила какую-то сценку для рождественского концерта. Исполняли ее ученики начальных классов. И вот теперь она, оказывается, драматург. Не кот насрал.