Белый мыс - Тюрэ Эрикссон

Оскарссон расхохотался, услышав от Оке, как торговался Левин:

– Это ты здорово провернул! Я тебя не забуду. Мне нужен надежный человек, на которого можно положиться в денежных вопросах. У меня тут кое-какие дела намечаются! – заявил он важно.

Оке еще хорошо помнил корзину с пустыми пивными бутылками и грязный шаткий письменный стол, поэтому на него не так-то легко было произвести впечатление.

– Записать эту ездку в путевку?

Оскарссон слегка помрачнел:

– Это еще что за фокусы? Другие ведь не требуют оплаты за услуги, которые они делают мне попутно.

– Мы имеем право получать за все ездки, – настаивал Оке.

– Может быть, ты мне покажешь, где это записано?

Оке не позволил себе вспылить, но брякнул необдуманно:

– Нет… пока что!

Оскарссон выглянул в ожидальную, затем снова захлопнул окошечко:

– Вот как! А я уж подумал было, что у тебя профсоюз почти готов и ты не сегодня-завтра пригрозишь мне забастовкой!

Оке смолчал, но покраснел до корней волос. Кто же это донес?

– А ты подумал как следует о последствиях? Ты же знаешь, сколько мы берем почасно с заказчиков и сколько я получаю за дежурство у телефона и за то, что предоставляю вам помещение и велосипеды.

– Помещение – нам?

– Вот именно! Если прибыль не покроет всех моих усилий по организации этого бюро, я брошу все дело, и вы с вашим профсоюзом окажетесь на улице.

– Уж не хочет ли Оскарссон поменяться с кем-нибудь из нас? – отпарировал Оке.

– Нет, пока что воздержусь. Но что случится, если все бюро повысят процент рассыльным? Чем это кончится? Тем, что цены на доставку повысятся и люди станут обращаться в другие организации.

Оке красноречиво глянул на пачку денег.

– Эти деньги не имеют отношения к делу, – заявил Оскарссон, пряча их в карман.

– Ну, так как же? Мне оплатят ездку? – повторил Оке.

– До чего же ты упрям из-за каких-то грошей! Брось ты вязаться с этим. Лучше я поднесу тебе кружечку после работы.

К Оскарссону вернулось хорошее расположение духа.

– Спасибо, но сегодня вечером я занят. Лучше поднесите Ерке. Небось он заслужил, – ответил Оке и понял по тому, как передернулось красное лицо Оскарссона, что попал в точку.

Повесив велосипед на место, Оке направился прямо в клуб. Анархист сидел, как обычно, за своим столиком у окна, рядом с ним пристроился Рашпиль. Эта двойка стала уже чем-то вроде инвентаря, вроде неизменных цветочных горшков на столах.

Однако Рашпиль чувствовал себя в кафе уже не так хорошо, как раньше. Половина прежних завсегдатаев перекочевала в окопы Гвадалахары или могилы харамской долины. А вторая половина не упускала случая напомнить об этом Рашпилю, когда он пытался завести свою старую песню о недостаточной активности шведских рабочих и их неспособности к жертвам.

В ожидании Геге Оке устроился на «полатях». Геге появился с газетами под мышкой – совсем как в их первую встречу. Лицо его сияло от радостного возбуждения, и он шагал тверже, чем когда-либо.

– Что с тобой случилось? – спросил Оке.

Геге взял его за руку и произнес почти торжественно:

– Я получил работу! Настоящую работу – на стройке.

«Верните нам достоинство людей» – эти слова еще давным-давно написал в своей рабочей песне Хенрик Менандер. В душе Геге коренилось добытое горьким опытом сознание того, что человеческое достоинство и труд неразрывны. Труд составляет основу существования – твердую почву под ногами.

– И еще одно дело, – продолжал он. – Есть вести от Акселя!

Оке буквально вырвал у него из рук письмо, написанное почерком, так хорошо знакомым по многочисленным протоколам ячейки. Оно было послано месяц назад; очевидно, задержала военная цензура.

«Дорогие товарищи! Мне досталось довольно основательно, но теперь уже большинство осколков вытащили. Самый ехидный проник в левое легкое. Меня угостили в битве на Хараме, о которой вы, наверно, уже знаете из газет.

В начале февраля франкисты развернули большое наступление, решили перерезать шоссе между Мадридом и Валенсией и отрезать Мадрид от побережья. Целый ряд атак предприняли они у Аргандского моста, бросали в бой марокканскую кавалерию, немецкие моторизованные части и итальянскую пехоту. Хуже всего досталось нам от их самолетов, которые действовали почти без помех.

В нашей группе были французы, испанцы, один поляк и двое датчан. Прямо из учебного лагеря бригады мы попали в огненный, грохочущий дьявольский концерт.

Никогда не забуду запах тимьяна и пороха в долине. Фашисты закрепились на хребте по ту сторону реки, а республиканская милиция занимала склон горы до самого берега.

Первая встреча с противником была весьма неприятной. Мы продвинулись вперед на полкилометра, как вдруг навстречу двинулись огромные махины. Фашистские танки! А у нас не было никакого бронебойного оружия. Мы с поляком попробовали спасти пулемет, но это оказалось невозможным. Тогда мы привели его в негодность и отошли метров на триста. Там мы закрепились. Фашисты напоролись на заградительный огонь нашей артиллерии, которая отбила им охоту двигаться дальше.

А на рассвете все началось сначала.

Фашисты потеснили нас, но тут мы разозлились и закопались в землю. У нас было четыре пулемета на фронте шириной в пятьдесят метров. Это остановило их. Тогда фашисты стали забрасывать нас минами, мы несли большие потери. Одному датчанину прямым попаданием снесло голову.

После упорной шестидневной обороны мы перешли в наступление, которое обошлось фашистам в 9000 убитых, и оттеснили их на пять километров от шоссе. Мы пошли в атаку после того, как наши танки незамеченными подобрались ночью к самым позициям фашистов.

Я как раз побежал вперед с пулеметом, как вдруг меня что-то сильно ударило. Единственный способ вывезти раненых у нас здесь – переправа на мулах через мост, под непрерывным огнем с высот, потом подъем до перевязочного пункта. Оттуда на машине по проселку до шоссе. Но я ничего не помню из этого пути. Пришел в себя уже в госпитале.

А теперь я, как уже было сказано, поправляюсь и жду с нетерпением писем от вас. Привет всем друзьям и товарищам.

– Ты заметил, как тут стало пусто без Акселя, Бьёрк-нера и остальных «испанцев»? Кафе словно вымерло, – заметил Геге, когда Оке кончил читать и комментировать письмо.

– Да и Сверре не хватает.

– Надо будет как-нибудь в воскресенье съездить в Сёдэрбю навестить его. Раньше у меня просто не было возможности, а теперь – другое дело, – ответил Геге, предвкушая радости первой получки.

Рашпиль прошел к полке с газетами. Казалось, он собирался подняться на «полати», однако дело ограничилось приветственным кивком.

– Смотри ты, какой молчаливый стал! Уже не рассказывает о том, как собирался ехать в Вену, – подметил Оке.

Геге сразу посерьезнел:

– Не так-то легко угадать, кто на самом деле трус.

– Ты имеешь в виду меня? – Оке чувствовал себя так, словно получил пощечину.

– Нет, ты еще молод туда ехать. Я думаю о себе самом. «У испанцев и без тебя хватает таких, которые в жизни не держали винтовки в руках», – сказал мне как-то Бьёркнер, когда мы с ним обсуждали этот вопрос. Мой призыв пришелся как раз на тот год, когда в моде было разоружение, поэтому меня начисто освободили.

– Чего же ты устраиваешь из этого проблему?

– Видишь ли… я не совсем уверен, что решился бы поехать даже в том случае, если бы прошел военное обучение…

XVIII

Загорелые, с засученными рукавами, съезжались в конце рабочего дня рассыльные.

– Хорошо тебе – сидишь тут, дремлешь от звонка к звонку! – позавидовал ему Ерка. Однако Оке вовсе не был обрадован своим повышением – он дежурил у телефона и замещал Оскарссона, когда тот отправлялся куда-нибудь по делам. Сидя так в подвале, прозеваешь все лето. Лучшим временем дня было, когда он, окончив работу, забирал свой собственный велосипед, купленный по дешевке у Оскарссона, и ехал домой через мост Кунгсбрун. Чайки кружили у моста, подстерегая рыбу, и садились с криком на старые сваи.

В садиках вдоль Дроттнинггатан сирень уже привяла, и Оке еще раз подумал о том, что так и не увидит по-настоящему лета в этом году.

Он подъехал к автомату и позвонил Ингер:

– Поедем вместе за город на велосипедах?

– Сегодня вечером? Куда же ты собираешься?

– В любую сторону, лишь бы выбраться из города и подышать свежим воздухом.

Оба они плохо знали окрестности Стокгольма и остановили свой выбор на шоссе Руслагсвеген.

Вечер был душный, однако с наступлением сумерек ехать стало легче, и они скоро оставили позади предместья.

– Будем ехать, пока не доберемся до какого-нибудь кафе, – решила Ингер.

Она не сомневалась, что их поджидает поблизости дачный поселок с летним кафе на открытом воздухе, с увитыми плющом беседками и яркими цветными фонарями, вокруг которых кружат ночные бабочки. Однако по обе стороны дороги тянулся километр за километром глухой лес. Как-то вдруг нахмурилось небо, из-за горизонта на западе выползли черно-синие громады туч.