Жертвы Подземья - Артемис Мантикор

Раздаётся сладкий хруст ломаемого носа. Брызжет кровь, но неудачник умудряется устоять на ногах. Вот только прежде чем он успевает сделать хоть что-то, Санга уже оказывается рядом, вонзая кинжал в шею.

На ногах остаются лишь он и демонолог. Убийца вырывает кинжал из горла самонадеянного придурка и смотрит ему в глаза, надеясь увидеть там страх, агрессию или жадность, но вместо этого Санга видит, что последний из его группы в «песочнице» улыбается, а в его взгляде читается… понимание?

С тех пор его сокровище всегда с ним. Его нельзя украсть, передать или даже продать. Его нельзя заполучить обманом. А тот, кто попытается это сделать — станет следующей его жертвой.

Что чувствует мать, потерявшая своих детей? А если причиной этой потери было братоубийство? В этом мире смерть часто зовут Безутешной, матерью-Погибелью, что в своем вечном трауре не в силах смириться с утратой всего, что сумело полюбить её сердце.

Этот образ был запечатлён в рукояти его сокровища, но склонившаяся в бесконечном рыдании женщина мало заботила его обладателя.

Кинжал Мортис, подаривший ему своё имя, тоже звался Перст Мортис. Он был одноразовым артефактом, заключившим в себя волю богини в виде сильнейшего заклинания школы тьмы «Фатум». Кинжал призывал в мир живых призрак самой Смерти.

Чуть позже Горб рассказал ему о заклятии с этим названием. Медленный, но неотвратимый дух, что не может быть остановлен, отменен или развоплощен. Проходя сквозь все преграды и игнорируя любые угрозы, Фатум неотвратимо идет за своей жертвой день за днем, год за годом, до самой смерти несчастного, что вынужден всю жизнь спасаться бегством, либо сдаться, приняв свою судьбу.

Но артефакт был намного опаснее, ибо дух Смерти уже находился в нем. Оставалось лишь коснуться жертвы, и заклинание настигнет её, оборвав жизнь. И ему будет не важно, кто его цель — монстр, человек, древний волшебник, смотрящий, один из легендарных стражей или сам Ректор, которого считают почти полубогом. Возможно, это оружие смогло бы убить даже настоящего бога, хоть обладатель кинжала и сомневался в возможности такой встречи.

Он мог убить любого. Абсолютно любого. Безо всяких «но», «в случае», и «если». Просто может, и все тут. Пусть и всего одного, но со стопроцентной вероятностью. Перст Мортис игнорировал любую броню, ему было плевать на любые защитные чары и его нельзя было сбить с курса.

Это пьянило, будоражило дух и дурманило разум. Год за годом кинжал отравлял его разум, подпитывая уверенность убийцы в своей избранности. Год за годом он смотрел в лица людей, что пытались ему угрожать со снисходительной усмешкой.

Он видел сильных мира сего, смотрел в глаза главарям банд и крупным шишкам, захватившим власть над куском теневой жизни Доминиона. Но он никогда не опускал глаза в пол, улыбаясь чужим угрозам и упрямо прогибая жизнь под себя.

Давай. Попробуй. Дай мне повод тебя убить.

И они отводили глаза. Все до единого, с кем его сталкивала жизнь. Ничтожества. Даже не видя над ним регалии Перст Смерти, они пасовали перед его уверенностью. Вскоре он начал верить, что кинжал защищает его, избранного убийцу, давая шанс всякий раз кровью врагов пробивать путь.

Санга был прав. Кинжал по-своему влиял на своего хозяина, медленно меняя его образ мысли и преображая приоритеты, внушая мысль, что он может убить любого. Если бы не одноразовый эффект заключённой магии, он бы уже давно утопил в крови весь Доминион. Власть над чужой жизнью — самая вкусная власть.

Со временем, в глазах Перста Смерти не осталось ничего человеческого. Глядя на разумное существо, он мысленно прикидывал, как быстрее и эффективней всего выпустить заточенный в артефакте гнев бога Смерти, чтобы прервать его жизнь. И от того его взгляд стал подобен глазам Неумолимой, забирающей души в загробный мир холодной косой.

Так вскоре рядом с именами людей он научился видеть даты их смерти от его руки. Теперь при встрече он всегда знал, когда убьёт свою следующую жертву.

— Ума не приложу, куда они могли подеваться! Не по поверхности же они ушли, в конце-то концов? Что ты смотришь на меня так, Санга? Где я не прав? Там сейчас минус сто… с чем-то, нет?

Смешной напыщенный крысеныш. Имя ему под стать. Если убийца пожелает, он оборвет его жизнь в две секунды, не выпуская на свободу силу артефакта. Достаточно просто сделать скользящий шаг ему за спину и воткнуть острие в основание черепа.

Жаль только, что возродиться, гнида. Скучно.

— Смирись, Фали. Тебя никто не заставлял идти с нами. — ответил ему третий сопартиец, высокий и худой, но крепкий и жилистый демонолог с жесткой щеткой коротко остриженных волос и нездоровым блеском в глазах, какой часто бывает присущ контракторам бездны.

Его он сможет убить в три секунды. Атаки он не ожидает, поэтому достаточно лишь сделать шаг назад и легонько метнуть кинжал в голову. Так он войдет ровно в висок, пронзая мозг и нанося крит. Фатум, как и прежде, не нужен.

Впрочем, сложно представить себе обстоятельства, при которых пришлось бы убивать напарника. В отличии от не знавшего чести именного, демонолог не делал глупостей и всегда достойно прикрывал спину. Есть поговорка, что судьбы вышедших из кровавой комнаты после ритуала призыва связаны. Здесь она тоже не соврала — демонолог был единственным, кто полностью разделял его мировоззрение.

— Да нифига, задачи у нас общие. Мне нужен этот легендарный посох!

— Общие, — легко согласился демонолог. — Да вот только для нас полутать любителей приключений не в новинку, а ты бы без нас идти сюда зассал. Или скажешь, ты попёр бы сюда сам за своим артом, не окажись, что твоя старая цель пристала к нашей новой?

— Конечно пошел бы! Я же не… — начал оправдательную речь Крыс, но его собеседник лишь махнул рукой, признавая бесполезность своих попыток что-то объяснить. Мошенник будто вообще не умел говорить правду.

— Лети назад, нелётная птичка, — с презрительной ухмылкой прервал его Санга. — Или с нами вниз, или обратно в город.

— Нет уж, это и моя добыча, — принялся отнекиваться Фали Крыс. — Просто я сыт этим дерьмом по горло. Сраная подземная буря нас всех едва не прикончила, нет?

— Буря — это не аномалия, а совместная магия. Хомячки сумели уйти и теперь они знают о нас, — с предвкушающей