Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

— Не шуми, не шуми, — успокаивал ее Тутушев, — потом как-нибудь рассчитаемся… Да и я помогу… Какие могут быть здесь вопросы… Как-никак односельчане… Ну ладно, поскакали. Дни короткие. а по дороге поговорим.

— Куда поехали? — удивилась Кесирт.

— Как куда — в Месхер-Юрт, а завтра вместе с ним в Грозный.

— Мы одни? — еще больше удивлялась она.

— Да, а что?

— Ну, я не знаю.

— А что ты ломаешься как девица?… Нужна ты мне, да и годы уже не те, чтобы обо мне так думать, — насупился Харон, — хочешь — поехали, а нет — мне даже легче, — и он твердо тронулся к своей бричке.

Кесирт закусила губу, кулачком сжала руки, терзалась в сомнении, наконец жажда видеть мужа взяла верх.

— Подожди, Харон, — кинулась она к бричке. — А ночевать-то мы где будем?

— У моего знакомого… Что ты волнуешься — у него жена, дети.

А завтра вместе с ним поедем в Грозный.

— Тогда я хоть кого-нибудь предупрежу из наших, что еду с тобой, а то дома волноваться будут.

— Делай что хочешь, — буркнул Харон, и залез в бричку на переднее сиденье, — только побыстрее, — кричал он вслед убегающей в толпу Кесирт.

Через минут десять-пятнадцать она вернулась вся запыханная.

— Что-то никого не могу найти, — внимала она.

— Да ладно, по пути кого-нибудь встретим, сообщим… Если едешь, залезай. Время бежит.

Кесирт еще мгновение сомневалась, глядела в лицо Харону, хотела видеть глаза, но он отвернулся, что-то засовывал под сиденье. Наконец она решилась, в душе помолилась Богу, бойко заскочила на бричку, села на заднее сиденье, позади Тутушева. Молча выехали из Шали, проехали Герменчук. Дорога совсем стала безлюдной, унылой. День был пасмурным, но не дождливым. Серые тучи сплошной массой закрыли весь небосвод. Однако в воздухе уже пахло весной, свежестью.

Харон изредка погонял коня, его толстая фигура и задница при каждом покачивании брички грусно тряслись.

Когда отъехали на приличное расстояние от Герменчука, Харон полез под стул, достал сверток, развернул его и протянул Кесирт кусок белого хлеба.

— На, ешь, — сказал он обернувшись, широко улыбаясь, при этом нижняя толстая губа его отвисла, как у старой, заспанной лошади.

— Нет, спасибо, я не голодна, — ответила она.

— Бери, бери. Когда ты еще белый хлеб съешь? — ухмыльнулся он.

Кесирт осторожно взяла хлеб. Когда Харон отвернулся, с наслаждением понюхала, жадно откусила. Чуть погодя Тутушев снова полез под сиденье, достал большую бутыль, сделал на ходу несколько глотков. Кесирт почувствовала запах спиртного.

— Может остановимся — поедим по-человечески? — спросил Харон.

— Нет, нет. Вечереет, а нам ехать и ехать, — встрепенулась она.

Тутушев ничего не сказал, еще раз отпил из бутылки, противно кряхтел, потом нюхал хлеб, чуть погодя выпил еще, чавкая, заедал хлебом.

— Еще будешь? — спросил он обернувшись, лицо его стало пунцово-красным, под глазами появились черные круги.

— Нет, нет, — спасибо, — ответила Кесирт.

— А это? — он поднял полупустую бутыль.

— Нет, — твердо ответила она, и холодок прошел по ее спине.

— Может выпьешь — согреешься, — противно засмеялся Тутушев.

Она ничего не ответила, съежилась.

Харон сделал еще пару глотков, от толчка брички поперхнулся, обругал матом коня, хлестанул его, и надолго замолчал. Кесирт успокоилась, чуть задремала. Очнулась от прикосновения — большая, мясистая, поросшая густыми черными волосами рука гладила ее по бедру, медленно ползла от колена вверх.

— Убери свои руки! — вскрикнула как ужаленная Кесирт.

— Ха-ха-ха, — раскатисто засмеялся Харон, — что ты орешь? Ничего с тобой не случилось!

Кесирт молчала, забилась в самый угол, всерьез подумала сойти с брички, внутренне напряглась. В это время Харон отвернулся, резко дернул вожжи, что-то пробормотал, смачно сплюнул.

— Что ты важничаешь, кривляешься — наверно соскучилась по мужчине? — спросил он, не обрачиваясь назад.

— Ты о чем? — резко крикнула она, — тебе не стыдно так говорить с женщиной?

— Да ладно, перестань, — усмехался Харон, все еще не оборачиваясь. — Уже и пошутить нельзя с тобой, — затем бросил в ее сторону лукавый взгляд, рассмеялся негромко. — а все-таки наверное все чешется? Сколько ты уже без мужчины?… А скажи мне честно, кто из твоих мужей был лучше?.. Ну в этом плане, конечно, — и он сделал рукой замысловатое движение.

Кровь хлынула в лицо Кесирт сжала она губы в ярости, не знала — что говорить, что делать, как ей быть?

— Ну, наверно Цанка лучше всех, — продолжал Харон. — Говорят, что вы до утра ласкались…. Конечно, он молодой жеребец, а ты уже баба с опытом, повидавшая мужскую плоть…

— Замолчи, дрянь! — крикнула Кесирт, вскочила в ярости. хотела на ходу спрыгнуть с брички, однако заметивший это Харон своей толстой рукой стукнул слегка по ее плечу, усадил обратно.

— Ладно, раз такое дело — поговорим серьезно, — неожиданно строгим голосом сказал Харон, полуоборачиваясь, — Кесирт, ты меня неправильно поняла, извини… Может и я был не прав…, - его глаза вновь увлажнились, смотрели с жалобой. Он облизал толстые губы, сделал паузу, тяжело глотнул, — Кесирт, дорогая, послушай меня внимательно, — только не перебивай — я прошу тебя. — его голос стал мягким, вкрадчивым, даже нежным. — Я давно страдаю по тебе, ты не знаешь, как я люблю тебя. с тех самых пор, как в первый раз увидел на зимней свадьбе…Кесирт, с тех пор я не сплю. ничего не хочу, думаю о тебе… Ты представить не можешь, как я переживал, когда ты выходила в очередной раз замуж. Сотню, даже тысячу раз я пытался поговорить с тобой, объясниться. и вот впервые в жизни представилась мне эта возможность… Кесирт, я человек богатый, при хорошей работе, власти, меня уважают… Я готов на все ради тебя… Помоги мне, не отвергай меня!… Я люблю тебя! — он смотрел, как голодный щенок, умоляющим взглядом в черные, расширенные от страха глаза Кесирт, — ты не знаешь, как я тебя отблагодарю, — я сделаю все, что пожелаешь… Да и никто ничего не узнает. Будешь жить обеспеченно, сыто… Иногда будем встречаться. Все будет нормально…

— Свинья ты, — перебила его Кесирт, лицо ее горело злостью и решимостью. — Свинья, ты за кого меня принимаешь?

— Что ты орешь, дура? — дыхнул Харон перегаром в ее лицо. — Ты что, думаешь я за просто так здесь с тобой вожусь, или о твоих Арачаевых беспокоюсь?… Платить-то надо за услугу..?

— Не нужны мне твои услуги, не нужны, — она хотела встать, но он вновь усадил ее. — Отпусти меня, — вскрикнула она.

— Куда тебя отпустить? — усмехнулся Харон, — а кто мне заплатит?

— Отпусти меня, свинья! Дрянь поганая! Да ты знаешь кто я такая? Я законная жена Цанка Арачаева… Да, он…

— Ха-ха-ха! Какая законная!?… Ха-ха-ха! Да ты незаконнорожденная дочь Хазы, нагуляла она тебя с Баки-Хаджи. а теперь вот его племянник стал твоим мужем. В кустах нагулялась ты с ним, а он пацан — влюбился в твою задницу, голову потерял, а ты его заворожила — знаю я вас — порода ведьмы Бикажу.

— Скотина! Дрянь!… Замолчи! — в ярости вскричала Кесирт.

— А что молчать? — нахально ухмыльнулся в ее лицо Харон, — понимаешь ли — она "законная жена Арачаева", — да я и тебя, и всех Арачаевых иметь буду… Вон сидят все, так и будут сидеть, сгниют там — сволочи, а я буду с тобой и со всеми остальными в кустах играться, тем более у тебя насчет этого опыт большой, — Харон повел своей большой ладонью по ее щеке, хотел притянуть к себе.

— Убери лапы, скотина, — зло прошипела Кесирт, отбрасывая его руку.

— Ну, давай подобру-поздорову — чуть-чуть побалуемся и поедем дальше… А я, как и обещал, все выполню.

— Пошел вон, дрянь!… Ты за эти слова еще пожалеешь, еще заплатишь сполна…

Кесирт сделала новую попытку вскочить, яростно задергалась, однако Харон мощной рукой пригвоздил ее к скамейке.

— Отпусти, отпусти меня, — заорала она.

Харон смеялся, затем отвернулся, стал смотреть вдоль дороги, как бы приглядывая место для остановки. В это время совсем озверевшая Кесирт задумала страшное — она полезла в рукав, стала доставать нож. Неожиданно повернулся Тутушев, увидел край лезвия, в испуге, с разворота нанес мощный удар. Попал прямо в шею. Кесирт как игрушка слетела с брички, неловко приземлилась, простонала от боли. Следом подошел Харон, выхватил из ее рук нож, кинул в кусты. Затем поднял ее на руки, тяжело поднес к бричке, кинул на заднее сиденье, сел рядом, оглядываясь проскакал вскачь еще метров сорок и затем резко свернул в первый проем густого леса и кустарника. Долго ехали меж колючих растений. Голые ветки хлестали больно в лицо, руки. Кесирт охала от боли, слабо пыталась освободиться, плакала, просила Харона пожалеть ее, не губить. Все было бесполезно, — разгоряченный мужчина был подвластен только одному желанию, одной страсти, которая давно теребила его душу и плоть.