Беру все на себя - Евгений Красницкий

Затянувшуюся паузу прервал боярин Солома:

— Да где ж ваш лекарь?

Егор, почувствовалось, хотел что-то сказать, но сдержался, а Мишка лишь молча указал подбородком на оружейный пояс городненца. Тот понял, тяжело вздохнул, отцепил ножны с мечом и, шагнув вперед (один из отроков сопроводил его движением самострела), с легким поклоном передал его Мишке. Тот, с таким же поклоном, принял оружие и передал его Егору. Второй боярин тоже отцепил меч, потом, совершенно неожиданно, с каким-то рыдающим криком швырнул его себе под ноги, сам пал на колени и замолотил кулаками по земляному полу, выкрикивая бессвязную смесь ругательств, проклятий и оборванных фраз, общий смысл которых можно было свести к цитате из кинокомедии «Бриллиантовая рука»: «Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!!!» — натуральная истерика.

Боярин Солома поморщился, склонился к напарнику и попытался успокоить:

— Угомонись, Василий… криком делу не поможешь… стыдоба… — Потом, видимо потеряв терпение, пнул Гоголя ногой в бок: — Да угомонись ты, Васька!

Гоголь с неожиданной ловкостью схватил Авдея Солому за ногу и торопливо забормотал:

— Скажи им, Авдеюшка, скажи… христиане же… крест на знамени, поймут… детки же малые погибают… Авде-ей!!! Делать что-то надо!!!

— Угомонись, я сказал! Сначала князь! — Боярин Солома повернулся к Мишке и Егору и тоже заорал: — Да где же ваш лекарь-то? Обещали же!

Происходило что-то непонятное, что-то, без преувеличения, важнейшее, имеющее для пленных бояр огромное значение, но разбираться с этим… Мишка обернулся ко входу и позвал:

— Антон!

— Здесь, господин сотник!

— Илью и Матвея сюда! Быстро!

— Слушаюсь, господин сотник!

Егор склонился к Мишке и негромко подсказал:

— Этого бы, стенающего, убрать, да и отроки больше не нужны.

— Этого! — скомандовал Мишка, указывая отрокам на боярина Гоголя. — В сарай к другим пленным. — И, как бы поясняя для боярина Соломы, добавил: — Тесно здесь, а лекарям в покое работать надо.

Авдей ничего не сказал, лишь отшагнул от Гоголя. Отроки подхватили боярина под руки и поволокли к выходу. Потерять лицо — потерять все, Гоголь болтался в руках парней как тряпочный и, только когда его протаскивали в дверной проем, снова заблажил:

— Скажи им! Скажи, Авдей! Все равно уже… скажи!!!

— О чем он? — обратился Мишка к боярину Соломе. — Может, нам и впрямь знать надо?

— Сначала князь! — отозвался боярин «железным» голосом.

— Если ты подмоги дожидаешься…

— Не дожидаюсь! Сначала князь!

Чувствовалось, что Авдей Солома с трудом сдерживается, чтобы не сорваться на крик. Мишка переглянулся с Егором, тот только пожал плечами.

«Дети погибают? Оттого они и сорвались малым отрядом от конвоя? Что, княжья семья в опасности? Но ее же не могли оставить без охраны, а если охрана не помогла, то что он собирался сделать всего с двумя десятками дружинников? Какое-то предательство, заговор, бунт, нападение ятвягов? Так все равно, что такое двадцать человек? Почему Гоголь просил сказать, а не сказал сам, если для него это так важно?»

— Михайла! — донесся снаружи голос Ильи. — Где тут болящий?

— Заходите! Вон, князь на лежанке.

— Давай, Мотька… князь не князь, нам без разницы — нутро у всех одинаковое, это поверху нарядятся да украсятся…

— Это князь Всеволод Давыдович! — буквально взорвался Авдей Солома. — И если ты его не вылечишь…

— То ничего не будет!!! — Мишке пришлось как следует напрячь голос, чтобы перекричать городненского боярина. — Мои лекари не за страх работают!!!

Да, сильный, привыкший командовать, уверенный в себе воин и княжий ближник, поставленный обстоятельствами в беспомощное положение, — то еще зрелище. В бешеном взгляде боярина Соломы читалось желание свернуть шею этому наглому мальчишке и… прямо-таки безмерная тоска от невозможности исполнить это желание.

В ответ у Мишки начала морщиться, открывая передние зубы, верхняя губа, а правая рука сама собой сделала движение, чтобы выкинуть из рукава кистень. Бешеный Лис полез наружу, задвигая в сторону сознание Михаила Ратникова.

«Назад, скотина! Я в своем уме должен быть!»

Не получалось! Бешенство накатывало волной, и самое страшное — организм четырнадцатилетнего подростка отдавался ему просто с восторгом!

«Нет, нельзя… отец Михаил… берсерк…»

В себя Мишка пришел, оттого что Егор крепко тряханул его за плечо, и первое, что увидел, — удивление, сменившее на лице боярина Соломы выражение сдерживаемой ярости.

— Дядька Егор, выйду-ка я наружу, ты присмотри тут… ладно?

— К Аристарху бы тебя… как батьку твоего покойного. Тоже ведь… Ладно, ступай.

— Ты мне потом, про батюшку…

— Иди, иди.

Мишка выбрался из дома и тут же присел на завалинку. И не то чтобы плохо себя чувствовал, но было какое-то ощущение…

«Ох, ни хрена себе, как вас накрыло-то, сэр Майкл! Спасибо, лейтенант Егор вмешался… Случайно заметил или знал? Что он там про батюшку-то сказал? Эх, остограммиться сейчас в самый раз было бы!»

— Антон!

— Здесь, господин сотник!

«Прям как чертик из табакерки!»

— Баклажка с яблоневкой (название «Кальвадос» как-то не прижилось, да Мишка и не настаивал) у тебя далеко?

— Сейчас принесу!

— Давай, только смотри, скипидар, как прошлый раз не притащи.

— Какой прошлый раз?

— Иди, иди, шучу я.

«Веселье не к месту, дурацкие шутки… а перед этим в бешенство увело… Откат, что ли, пошел? А чего удивляться-то? Вы же, сэр, первый раз самостоятельно сотней в бою командовали. И „ди эрсте колонне марширт“ сами спланировали, и худо-бедно процессом руководили… Коряво наверняка, что-то и вовсе не так как надо делали, но результат-то есть! Да, все на нервах, и за ребят боялись, и обожженный этот… нет, без ста грамм не обойдешься! Точно!»

Внутри избы началась бурная деятельность — слышно было, как Матвей требует принести горячей воды, перенести князя на стол… Егор, высунувшись в дверь, кричал что-то отрокам… Мишка просто сидел и ждал возвращения Антона. Просто сидел, без всяких мыслей и не обращая внимания на окружающее. Наконец адъютант появился, Мишка хлебнул прямо из горлышка… да, это было то, что и требовалось, — сначала обожгло непривычное к таким градусам горло, потом по телу начало расходиться тепло, изгоняя напряжение и внутренний дискомфорт. Мишка с трудом удержался от того, чтобы хлебнуть еще (организм-то четырнадцатилетний), и с сожалением заткнул горлышко пробкой.

— А ну-ка, дай сюда.

Егор, вышедший из избы вместе с боярином Соломой, забрал у Мишки баклажку, сделал пару добротных глотков, крякнул, пробормотал что-то про адское зелье и передал посудину Авдею. Следующие несколько секунд Мишка с Егором наблюдали выпученные глаза и стремительно краснеющее лицо перхающего городненца.

— Это что такое? — вопросил, прокашлявшись, боярин Солома и добавил со смесью опасения и любопытства: — Из чего делаете?

— Из яблок, — не стал таиться Егор. — Особливо нарочитое питье для поправки здоровья, изгнания дурных мыслей и… Ты баклажку-то отдай, а то прольешь ненароком. Или еще хлебнуть хочешь?

— Э-э… нет.

— Тогда давай ее сюда, садись вот рядышком с бояричем да побеседуйте, пока суть да дело.

— Да, давай-ка, боярин Авдей… Как тебя по батюшке-то? — подхватил Мишка.

— Да что я, князь, что ли?

— Ну князь не князь, а не из худородных, да и годами в отцы мне годишься, — уважительно отозвался Мишка. — Так как величать-то тебя по батюшке?

— Авдеем Авдеичем.

— Ты мне тут не бормочи, коряга старая! — донесся из избы голос Ильи. — Явственно сказывай: чем князя пользовала?

«Кого это он так? Ах да! Бабка-травница. Как же я ее не заметил? За очагом, что ли, сидела?»

— Вот! Слышишь, Авдей Авдеич? — встрял в разговор Егор. — Наши лекари не за страх, а за совесть трудятся! Да ты присядь, присядь, в ногах правды нет. Вон, гляди, как стараются!

Мимо них то и дело сновали туда-сюда отроки. Один притащил в избу котелок с горячей водой, другой какой-то сверток и неизвестно зачем связку свечей, третий еще что-то…

— Стараются-то они, стараются… — Боярин Солома недоговорил и уселся на завалинке, нахохлившись, как мокрый воробей на ветке. Похоже, особых надежд на искусство лекарей он не возлагал.

— Что, совсем плох князь? — спросил Егор.

Авдей лишь молча кивнул, не вдаваясь в подробности. Мишка решил помолчать — мужику, близкому боярину по возрасту, было легче развести его на разговор, чем мальчишке.

«Блин, ну когда же я вырасту-то? Кхе! Прямо как в детстве…»

— Давно он у вас так? — продолжил доброжелательным тоном ратнинский десятник.