Мария Кровавая - Эриксон Кэролли

Два года — 1538-й и 1539-й — Генрих очень много занимался континентальной политикой и почти не уделял внимания своим детям. Мария видела его нечасто. Она проводила время в Ричмонде, Хэмптон-Корте и загородных домах в графствах Кент и Суррей. Жизнь в этих резиденциях была особенно приятной летом и осенью, когда крестьяне приносили к воротам дворца на продажу фрукты и овощи. В этот период было изобилие свежих персиков, яблок, груш и клубники. Камеристки Марии заказывали повару пироги из айвы и апельсинов, а из соседнего охотничьего парка всегда доставлялось много оленины. Из Элтема присылали дичь, каждую неделю были гостинцы от леди Суссекс и Николаса Кэрью, король, когда ему случалось вспоминать о дочери, присылал куропаток, а местные крестьяне поставляли на ее кухню необходимое количество кур. Мария часто выделяла пожертвования на крестины младенцев, родившихся у жителей окрестных деревень. В ответ они приносили фазанов, а также корзины овощей и фруктов из своих садов. Каждую неделю к воротам дворца приходили крестьянки с маслом, сладостями или цветами в подарок королевской дочери.

Мария поддерживала дружеские отношения со всеми окружающими. Они были ей безгранично преданны, а она окружала их заботой и сочувствием. Количество обслуги у нее всегда было постоянным, причем за место в свите упорно боролись. На праздники было принято обмениваться подарками. Разумеется, главные подарки дарили на Новый год, но не забывались также дни рождения и именины, на которые она одаривала их малыми презентами. На День Святого Валентина мужчины писали женщинам любовные послания и дарили различные подарки: спаниелей, клетки с птицами, искусственные цветы, кружевные украшения. Иногда подарки бывали очень ценными. Например, когда вдовец Энтони Броун подарил Марии на День Святого Валентина ее портрет собственной работы, она в ответ подарила ему золотую брошь с агатом и четырьмя небольшими рубинами, где был изображен сюжет из жизни Авраама. Мария дарила также подарки на крестины, в которых участвовала. Это были дети членов ее свиты и слуг. Когда у лекаря Де ла Са родился ребенок, Мария как крестная мать презентовала большую серебряную солонку с позолотой. Запись в книге расходов свидетельствует, что солонка стоила шестьдесят шесть шиллингов. Мария покровительствовала детям служивших у нее много лет слуг, Беатрис и Дэвида ап Райс, полностью оплатив содержание и расходы на учебу девочки в Лондоне, а мальчика пристроила на службу при дворе в Виндзоре. Она продолжала их поддерживать до тех пор, пока оба ребенка полностью не встали на ноги.

Мария вообще никому не отказывала, кто бы к ней ни обращался. И каждый год одаряла сотни нищих. На ежедневных прогулках она всегда имела при себе кошелек, набитый монетами в один пенни, чтобы раздавать по пути милостыню. К ней подходили за помощью женщины, чьи мужья сидели в тюрьме, и мужчины, урожай которых был вытоптан или пропал из-за засухи или холодов, и никто не уходил с пустыми руками. В 1537 году она дала семь шиллингов «бедняге, у которого сгорел дом», чтобы он смог построить себе новый. Каждый раз, когда Мария получала от отца достаточно крупную сумму, большая часть из нее уходила на пожертвования, обычно в тот же самый день. Как и все прочие сострадательные христиане 30-х и 40-х годов XVI века, Мария по возможности помогала нищенствующим монахам и монахиням, вид которых разрывал ей душу. Обнаружив, что отец Бошамп, старик священник из Виндзорского замка, лишился своего дохода и ему не на что жить, она взяла его на содержание.

Испанский посланник, который в то время пристально наблюдал за Марией, писал в своем отчете: «Я слышал, что, помимо всем известной набожности и рассудительности, у нее имеются еще и другие достоинства. А именно умение скрывать свои таланты». Наверное, всего труднее Марии было бы скрыть свои музыкальные способности и начитанность. Она профессионально играла на регале — небольшом средневековом органе — и лютне, а также на верджинеле. Некоторые ее инструменты перевозили из одной резиденции в другую. Из Лондона то и дело приезжали мастера, чтобы заменить струны и настроить верджинелы. При ней постоянно жили учитель на клавишных, «мистер Пастон», и на лютне, Филип Ван Вильдер.

Иностранными языками Мария занималась сама. В течение многих лет она изучала работы греческих и римских историков, философов и поэтов. Камеристка передала Марийаку ее рассказ о том, как в трудные годы королевского развода и позднее, во времена правления Анны, она обращалась за утешением к классикам. Во время бессонных ночей в Хансдоне ей очень помогала «человечная литература», столь дорогая всем гуманистам эпохи Возрождения. Мария не входила в круг ученых или людей искусства, но сохраняла тесные связи с лордом Морли, который каждый год дарил ей оригиналы и переводы своих работ. По крайней мере некоторые из них были написаны по совету Марии, а круг его интересов — переводы святоотеческих схоластических и гуманистических трактатов — по многим позициям совпадал с ее. В дискуссиях, относящихся к доктринам и схоластике 30-х годов XVI века, Морли был на стороне Эразма. Впрочем, он отредактировал все его христианские тексты, чтобы очистить их от протестантского толкования, которого не разделял. Морли перевел трактаты Эразма, восхваляющие Деву Марию, и новую редакцию работы греческого доктора Атанасиса, выполненную гуманистом Полициано. Он также сделал новый перевод трактата Святого Фомы Аквинского из Библии «О явлении Архангела Гавриила Деве Марии» и «Дева Мария навещает Елизавету» (Евангелие от Луки). Эти тексты всегда имели для Марии Тюдор большое значение.

С ее талантами и культурными предпочтениями Мария, несомненно, входила в число самых одаренных женщин своего времени, но ее темперамент был совсем не таким, как у замкнутой, углубленной в себя ученой дамы. Она любила бывать на свежем воздухе, проводя много часов в прогулках по саду и занимаясь растениями. Джаспер, старший садовник в Болье, посылал Марии саженцы, за которыми она ухаживала в Ричмонде и Хэмптон-Корте, а ее хозяйственные записи свидетельствуют, что дочь короля много времени уделяла выращиванию растений. Другим ее увлечением была верховая езда. Прежде она ездила верхом для здоровья, но теперь, когда ей перевалило за двадцать и у нее была приличная конюшня с несколькими очень хорошими скаковыми лошадьми, она стала ездить на охоту. Любовь к охоте привила ей мать, и в последние годы, перед тем как их разлучили, Мария и Екатерина часто вместе охотились в королевских парках, забывая на несколько часов о приближающейся трагедии. Мария держала свору охотничьих собак, и ей нравилось позировать художнику-итальянцу с лежащей у ног борзой.

В зимние месяцы Мария развлекалась дома. От отца она унаследовала любовь к азартным играм и, играя в карты с леди Хартфорд или леди Маргарет Грей, часто проигрывала за один круг двадцать шиллингов. Впрочем, большую часть времени ее развлекала женщина-шут — Дурочка Джейн. Это имя в хозяйственной книге Марии встречается чаще остальных. Прежде Джейн служила у Генриха, вместе с его любимцем Уиллом Сомерсом. (У Анны Болейн тоже была в Услужении женщина-шут, но куда она подевалась после смерти госпожи, неизвестно.) Генрих поил и кормил Джейн, платил ей жалованье, а также иногда дарил что-нибудь из одежды, но с 1537 года Мария поселила ее у себя. Она давала Джейн деньги на рейтузы, чулки и обувь (та изнашивала их каждые несколько месяцев), а также на ткань для блузок, платьев и постельного белья, оплачивала счета, подписанные неким «Хогманом», который содержал коня Джейн, и нашла ей лекаря, когда та в 1543 году долго болела.

Дурочка Джейн, должно быть, талантливо пародировала придворную даму. Она носила парчовые платья и шелковые юбки, но чулки и обувь у нее были клоунскими. Голова у Джейн была выбрита наголо, как яйцо. Раз в месяц являлся парикмахер, и это стоило четырехпенсовик. У Джейн была партнерша, известная как Лукреция-акробатка, и они вдвоем часами забавляли Марию своими шутками, песнями и трюками.

Но как бы ни проводила свое время Мария, она всегда пребывала в ожидании. Разумеется, замужества. Это было естественно в ее возрасте и положении. При дворе и зале заседаний Совета постоянно шли разговоры о предполагаемом замужестве Марии. Однажды за ужином в ноябре 1536 года, спустя пять месяцев после подписания «Заявления», Генрих сказал Марии, что ищет ей мужа и что у него на примете есть очень подходящая кандидатура. Через несколько дней король вновь заговорил об этом, добавив, что супругом Марии он хотел бы видеть шурина Карла V, дона Луиса Португальского. Осенью 1536 года Генрих, видимо, перестав надеяться, что Джейн когда-нибудь родит сына, признался Марии, что если этого не случится, то пусть тогда наследника ему подарит дочь.