Мария Кровавая - Эриксон Кэролли

Жизнь Реджинальда Поула была наполнена событиями и потрясениями — к этому его вынуждали обстоятельства, — но в быту он был спокойнейшим и добрейшим человеком. И не политиком вовсе, а скорее кабинетным ученым, мягкосердечным, терпимым к ошибкам других, чувствительным и ранимым. Например, горько расплакался, увидев, как в одном из римских садов выкорчевывают деревья. В общем, лихим рыцарем Реджинальда Поула считать было никак нельзя, но, с другой стороны, он получил известность как мужественный и стойкий борец, никогда не забывавший, что в его жилах течет кровь отважных Йорков. Это был настоящий мыслитель. Речь Поула, захватывающая и страстная, выгодно отличала его от риторической ходульности и напыщенности тогдашних схоластов. Все эти качества плюс беззаветная преданность Поула матери не могли не привлечь Марию. Большинство из тех, кто ее поддерживал, считали, что они с Реджинальдом идеальная пара.

По-видимому, сам Поул относился к такой возможности вполне серьезно, потому что весной 1537 года в разговоре с одним из эмиссаров императора признался, что, по его мнению, волнения в Англии могут привести к его «браку с принцессой». Скорее всего именно поэтому он проявил осторожность и принял только сан дьякона. Таким образом, будучи кардиналом римской католической церкви, Реджинальд Поул имел право жениться. Шапюи считал, что Поул был единственным англичанином, которого Мария могла бы принять как мужа, а родственники Поула, у которых авторитарное правление Генриха вызывало все большее неприятие, начали говорить о браке Марии и кардинала чуть ли не как о неизбежности. Два других сына Маргарет Поул — Генри, лорд Монтегю, и Джеффри — возлагали большие надежды на изменение в положении их знаменитого брата и верили, что Марии суждено быть рядом с ним. Слуга лорда Монтегю передал слова своего господина, «что брак Реджинальда Поула с леди Марией, королевской дочерью, был бы весьма подходящим», а все остальные в окружении лорда согласно кивали. Джеффри Поул вообще по наивности полагал, что брак его брата с законной наследницей Тюдоров уничтожит все созданные Генрихом нововведения и восстановит старые порядки.

«Леди Мария когда-нибудь обязательно наденет на голову корону», — уверенно заявил однажды Джеффри.

ГЛАВА 20

Длится — то покорно, то мятежно —

Жизнь моя меж страхом и надеждой.

Четвертую жену Генриху VIII начали искать уже через несколько часов после смерти третьей жены. Недостатка в подходящих кандидатурах для занимающихся этим делом дипломатов не было. Например, племянница императора, датская принцесса Кристина, очаровательная шестнадцатилетняя вдова, или несколько других родственниц Габсбургов, а также две милые дочери герцога Клевского Были на примете и французские невесты. Среди них Маргарита, дочь короля Франциска, Анна Лотарингская и три дочери герцога де Гиза — Мария, Луиза и Рене. Генрих настаивал чтобы их всех привезли в Кале, он бы там с ними поужинал, потанцевал — короче, внимательно рассмотрел, — а потом сделал бы выбор. Генрих и мысли не допускал, чтобы за него кто-то выбирал невесту.

«Ей-богу, — говорил он французским посланникам, — это имеет ко мне слишком близкое касательство, поэтому прежде чем принять решение, нужно хотя бы познакомиться».

Генрих возжаждал романтики. Его первый брак с Екатериной был продиктован государственной необходимостью, правда, в первые годы он, безусловно, ее любил, и они жили очень неплохо. Два последующих брака вообще были по любви и никакого государственного значения не имели. Теперь Генриху было сорок шесть, и он не выражал никакого желания вступать в холодный брак по расчету. Он хотел, чтобы рядом с ним была женщина, с которой ему было бы хорошо, то есть хотел снова влюбиться. Поэтому и предложил развлечься в обществе французских аристократок в Кале. Однако французы нашли предложение оскорбительным и даже неблагородным. «Разве рыцари Круглого Стола так относились к женщинам?» — возмутились посланники. Нет, вначале Генрих через посредников должен выбрать одну, затем в Кале для знакомства привезут только ее, и никого больше.

Вероятно, брачные дела короля слегка утомили, потому что он вдруг ударился в сумасбродства. Например, приказал привезти в графство Суррей несколько сотен мастеровых. Вначале они сровняли с землей целую деревню, освобождая место для строительства самого большого дворца в Англии. За время своего правления Генрих не построил ни одного дворца. Он всегда жил в перестроенных дворцовых помещениях, воздвигнутых предшественниками, но теперь вот на земле графства Суррей решил соорудить свой — он уже дал ему название Несравненный, — который должен был соперничать с великолепнейшими сооружениями французских королей в Шамборе. Английские мастеровые готовили пиломатериалы и воздвигали стены огромного здания, а внутренней отделкой должны были заняться специально привезенные из Италии резчики по камню, штукатуры и скульпторы. На месте снесенной деревни возникла новая. Ее образовали шатры, в которых ремесленникам и мастеровым предстояло жить несколько лет, пока они будут трудиться над Несравненным. Король смог переехать в законченные крылья дворца только в 1541 году, но периодически приезжал, чтобы понаблюдать за работой скульпторов и резчиков по камню. Стены и ворота дворца украшали фрески и барельефы с изображениями мифологических и исторических сюжетов, а в центре внутреннего двора шла работа над огромной статуей Генриха, где он был изваян сидящим в величественной позе на троне.

Несравненный дворец должен был увековечить могущество Генриха для потомков. Он был построен на средства, полученные от продажи монастырских земель. Разорение больших монастырей завершилось к концу 30-х годов разграблением самой почитаемой в стране святыни — гробницы Томаса Бекета в Кентербери. Этот величественный памятник средневековья был знаменит не только богатством убранства, но и своей способностью исцелять. Саркофаг, в котором покоилось тело Бекета, был укутан золотой парчой, усыпанной драгоценными камнями, которые в течение более трех столетий приносили паломники. В золотой покров саркофага с телом святого были вделаны сапфиры, бриллианты, изумруды, жемчуг, малые и крупные рубины (так называемые бализы), а также монеты и полудрагоценные камни. Говорили, что несколько камней там были размером с гусиное яйцо, но большую часть драгоценностей составляли рубины, величиной «не более ногтя большого пальца человека». Был там один камень, который называли «Король Франции», он светился так сильно и с таким блеском, что даже в облачную погоду, когда в церкви царил полумрак, этот рубин легко можно было различить среди других. Он ослепительно сиял в нише справа от алтаря.

Король уже давно зарился на гробницу в Кентербери. Теперь Генрих, чтобы прикарманить сокровища Бекета, наконец решился помериться силами в неравном поединке с давно усопшим святым. Вначале он объявил, что «Томас Бекет, бывший епископ Кентерберийский, провозглашенный римской властью святым, с этого времени таковым больше не является и его не следует почитать; перед его мощами никто не должен преклонять колени, потому что отныне он не святой», и приказал удалить из церквей все изображения Бекета. Его праздники были отменены, в его честь запрещалось служить молебны, «потому что, как выяснилось, он поднял мятеж против своего правителя и умер как предатель». Бекета действительно убили люди Генриха II, но теперь его вновь собирались судить, как будто бы он был живым. Поскольку на судебное разбирательство мученик не явился, его осудили заочно за мятеж и предательство и приговорили к сожжению. (Кости Бекета были брошены в пламя.) А имущество предателя, как водится, было передано в королевскую казну. Доверенные лица короля методично содрали с гробницы и алтаря в Кентербери все драгоценности. Добыча составила два огромных сундука, причем каждый едва могли тащить восемь крепких мужчин. Замученный в XII веке Бекет одержал тогда над королем победу, но в XVI король взял реванш. Не было силы — ни внутри церкви, ни вне ее, — которая могла бы стать на его пути. Не помог даже обожаемый Святой Томас. Теперь, когда Генрих усаживался на свой трон, на его большом пальце красовался перстень с сияющим камнем. Эту драгоценность, которая носила имя «Король Франции», он отобрал у Бекета.