Полтавское сражение. И грянул бой - Андрей Серба

Ставя пустой кубок на пол, Марыся нагнулась, и ее взгляд скользнул по собственному телу, освещенному заревом пожарища.

— Иванку, я вся в крови... — испуганно произнесла она. — Она на мне везде — на животе, груди, бедрах, даже на ногах! Ты разбередил свою рану, кровь из нее залила нас обоих. У меня на шее крестик, освященный самим папой в соборе Святого Петра в Риме, а я в крови, словно языческий идол после жертвоприношения! Я могу прогневить свою небесную покровительницу, Святую деву Марию!

— Я спасу тебя от ее гнева! — смеясь, воскликнул Скоропадский. — Закрывай глаза!

Марыся послушно зажмурила глазки, услышала свист сабли, и две тугие струи ударили ей в грудь, опустились на живот. Улыбаясь, она принялась смывать шампанским с тела кровь. Но когда Скоропадский окатил ее вином из двух новых бутылок, схватила свой кубок и подставила под одну из пенистых струй:

— У нас осталось всего три или четыре бутылки шампанского! Предлагаю найти им лучшее применение, чем выливать на пол. А гнев Святой девы Марии мне не страшен — сегодня мой небесный покровитель не она, а святой Георгий Победоносец! Выпьем за кровь и шампанское — постоянных и неразлучных спутников войны и удачливых воителей! Виват! Виват! Виват!

— За победителей, пьющих шампанское и купающихся в нем! Слава! Слава! Слава!

Прильнув к Скоропадскому, склонив головку на его грудь, опустив руку с пустым кубком, Марыся замерла у окна. Гремевшие в крепости взрывы заглушали заполонившие улицы предместья хохот и песни пьяных солдат и казаков, несущиеся с разных сторон крики о помощи подвергшихся грабежу жителей, мольбы и стоны насилуемых женщин, беспорядочную стрельбу и сабельный звон в местах, где победители не могли полюбовно разделить между собой добычу или женщин. Да и слышь Марыся все это, она не обратила бы внимания — ее мысли были поглощены совсем другим.

Какая чудесная, незабываемая картина за окном и как уютно в комнатке! Черные косматые облака, на глазах рождающиеся над пожарищами в крепости и медленно движущиеся на фоне красного неба! Содрогающаяся под ногами земля, мелодичный звон дрожащих в окне стекол, напоминающий чем-то певучий звук органа в костеле, медленно опускающиеся на землю вперемешку с хлопьями пепла крупные снежинки! Черное и красное, черное и белое! Где еще можно увидеть в таком изобилии это сочетание контрастных цветов, если не на войне? А при каких иных обстоятельствах, как не на войне, она могла бы спокойно стоять обнаженной, залитой кровью и шампанским в освещенном пожаром окне рядом с обнаженным любовником с саблей наголо в одной руке и с кубком в другой?

Война — это прекрасно, нужно только суметь очутиться там, где в честь побед льется шампанское, а не там, где за них платят кровью! Как глупа была она вчера, наблюдая за штурмом крепости и едва не рыдая при виде раненых русских солдат! Верно сказал Скоропадский — на то они и солдаты, чтобы убивать и умирать самим. Ведь если не станут умирать солдаты, не будет повода поднимать тосты за их победы, и война утратит свою прелесть.

Как близки ей сейчас великие женщины минувших времен, грозные воительницы или верные спутницы своих любовников-полководцев! Клеопатра Египетская, Таис Афинская, Елена Троянская, Жанна Орлеанская, Марыся Сандомирская [39] — вы были не только красивы и желанны для мужчин, но и умны, сумев понять, что для очаровательных и неглупых женщин война сулит не меньше чудесных, ни с чем другим не сравнимых ощущений, чем дарит ложе любви. Где еще можно быть владычицей судеб сотен и тысяч людей, зримо видеть превосходство своего ума над чужим, если не на войне, где по одному твоему слову идут в бой полки и армии, а за ошибки платят коронами и головами?

Сегодня Марыся ощутила себя такой женщиной: это ее ум и сообразительность принесли победу русским войскам, это ее расчетливость и дальновидность сделали ее любовника первым претендентом на освободившийся гетманский пост. Однако она способна на гораздо большее и докажет это! Это только в ее честь гремит за окном канонада, это только в ее честь льется сейчас в горнице шампанское!

— Иванку, почему наши кубки пусты? Разве сегодня не наш праздник? А если наш, пусть останется он у нас в памяти на всю жизнь! За что следующий тост?..

Шведские войска и казаки Мазепы появились в окрестностях Батурина второго ноября. Получив известие, что крепость снесена с лица земли, город и предместья разрушены, склады взорваны или сожжены, шведы прервали марш и остановились на отдых, а Мазепа с Мотрей и Орликом в сопровождении Галагана с сотней сердюков прискакал на место бывшей столицы Гетманщины и своей резиденции.

За свою жизнь он видел много разрушенных и сожженных городов и крепостей — на чужой земле и на Украине — и относился к этому одинаково спокойно: война есть война. Но вид того, что осталось от недавно грозной и величественной крепости, уютного, нарядного городка с опрятными, живописными предместьями потряс его. Неужели это хаотичное нагромождение каменных обломков, еще дымящиеся развалины, дочерна закопченные дымом храмы со снесенными взрывной волной колокольнями, усыпанные трупами жителей улицы есть то самое дорогое для него во всем мире место, в обустройство которого он вложил массу сил и времени, где провел столько лет, пережил самые радостные и горестные страницы своей жизни? Как не хотелось в это верить!

Однако это было так. Батурина больше не существовало, и вместе с его исчезновением развеялись в прах мечты Мазепы занять в качестве союзника короля Карла более значимое положение, чем его возможный будущий соперник на польскую корону Станислав Лещинский. Почему он не убедил Карла, что на соединение с Чечелем необходимо выступить со всей возможной быстротой, а торжества по поводу приобретения Швецией нового союзника можно провести в Батурине? Ведь дважды намекал об этом Карлу, но после замечания, Пипера, что молодой, самолюбивый король не любит и не признает ничьих советов, счел за лучшее не затрагивать больше эту тему.

Но нечего валить все на Карла — изрядная доля вины лежит и на нем. Разве не льстило, что его величали владыкой Гетманщины и оказывали почести ничуть не меньшие, чем прежде польскому королю Лещинскому? И разве не для пиршества именно в шведском лагере захватил Мазепа с собой из батуринских винных погребов добрую половину их содержимого, не забыв и лучшую часть своих провиантских запасов? Но, главное, он непоколебимо верил, что Чечель сможет продержаться те несколько суток, которые потребуются для подхода к нему на помощь Карла и Мазепы. А если быть еще честнее, он вообще всерьез не верил, что Чечелю придется защищаться, поскольку не мог предположить, что Меншикову удастся так быстро сосредоточить под Батуриным количество войск, достаточных для его успешного штурма.

Но была еще одна ошибка, о которой Мазепе очень не хочется вспоминать, причем не потому, что для защитников Батурина она оказалась роковой, а потому что ответственность за нее лежит целиком на нем. Как мог он, многоопытный, прожженный до мозга костей интриган, лично не позаботиться, чтобы все крепостные подземелья — именно все, а не только берущие начало в гетманском дворце!. — были взяты под усиленную круглосуточную охрану надежными сердюками? Ведь кому, как не ему, которого столько раз предавали и который не меньшее число раз предавал сам, было известно, что в междоусобицах и гражданских войнах измена и вероломство — самое действенное и распространенное оружие, и в затеянной им на Гетманщине смуте его будут широко использовать обе стороны.

Разве не он первым пустил его в ход, изменив царю Петру? И разве после его перехода к королю Карлу ему самому не изменили многие из старшин, прежде обещавших поддержать его, в результате чего он смог собрать под свою булаву едва треть казаков, которых всеми правдами и неправдами разместил между Борзной и Батуриным? И вот цена допущенной им оплошности — какой-то предатель открыл русским тайну батуринских подземелий, и защитники крепости получили неожиданный удар в спину, который стал причиной падения крепости и пленения Чечеля.

Четверть часа тому Мазепа разговаривал с сердюком, оставшимся в живых после взятия и разрушения Батурина. Дважды раненый, он с последними защитниками крепости во главе с Чечелем пробивался к гетманскому дворцу, у которого был ранен в третий раз и потерял сознание. Очнувшись, он, хорошо зная укромные места крепости, отыскал надежное убежище, где скрывался до ухода победителей. Сердюк рассказал, что у гетманского дворца с Чечелем оставалось не больше двух десятков казаков, с которыми тот надеялся покинуть крепость через подземный ход. Скрываясь в убежище, сердюк из разговоров бродивших по крепости казаков Скоропадского узнал, что именно в подземелье, через которое русские проникли в крепость, Чечель и был захвачен в плен.