Проклятый - Анна Мистунина

– И ты спрашиваешь? – Кар едва не задел императора. Тот отпрянул – и опустил меч.

– Кого я убил, Кар? – спросил он требовательно.

Тьма зашипела, пытаясь вновь овладеть Каром. Он с усилием вырвался из черной хватки. И сказал:

– Мою мать.

– Кар, – Эриан больше не пытался поднять оружие. – Не знаю, кто тебе сказал. Это ложь.

Картины, увиденные в отцовской памяти, ожили перед глазами. Разве можно так лгать?

– Она жива, Кар! – сказал Эриан. – Тебя обманули!

– Поклянись, – прошептал Кар.

– Клянусь Богом, Кар. Она жива. Я подарил ей тот замок и озеро, где лебеди. И навещаю ее каждый раз, как смогу вырваться отсюда.

Кар медленно опустил меч.

– Стража! – крикнул Эриан.

– Ты проиграл, отец, – сказал Кар, когда распахнулись двери.

Четверо стражников ввалились внутрь – в руках мечи, на лицах сонное отупение.

– Меня уже трижды могли убить, – с презрением заметил император.

Кар молча позволил стражникам забрать оружие. Не сопротивлялся, когда его руки скручивали за спиной. Грубый удар бросил его на колени.

– Не бить, – приказал Эриан. – Заприте его. И пошлите за жрецом.

Казематы под императорским дворцом не были ни сырыми, ни мрачными. Узников здесь почти не держали – на то есть городская тюрьма; разве что изредка какой-нибудь проворовавшийся слуга проводил ночь-другую в одной из камер. Стражникам, игравшим в кости в тесной караулке возле входа, недосуг было следить за парой мальчишек, открывавших двери снятым здесь же со стены ключом.

Кар помнил эти пустые комнаты без окон, где бродило, ударяясь о стены, гулкое эхо. Помнил тяжелые замки на дверях, шлепанье осторожных шагов и взволнованное дыхание наследника престола. Лампы дрожали в руках. Пляшущие огоньки выхватывали из темноты свод коридорного потолка, мертвые светильники на стенах, приоткрытые двери, завитки на висках принца. «Не бойся, – шепотом говорил принц, – если поймают, я скажу, что сам все придумал. А ты просто не мог оставить меня одного». «Я и не боюсь, – лгал Кар в ответ. – Думаешь, здесь есть призраки?» «Призраки колдунов… Стражник рассказывал кухаркам, что они воют по ночам. И гремят цепями». «Нет здесь никаких цепей! – спорил Кар, а сердце замирало в сладком испуге. – А если бы выли, Баргат бы знал!» «И я то же думаю», – шептал Эриан, стараясь шагать поближе к Кару: вдвоем не так страшно.

Но ни цепей, ни воющих колдунов юные принцы не нашли – ни в тот день, ни потом, возвращаясь сюда снова и снова. Только теперь, шагая знакомым коридором меж двух стражников, со связанными за спиной руками, Кар наконец увидел призраков.

Они шли рядом, локтем к локтю, держа лампы, не смущаясь ярких огней зажженных светильников, и не видели ни стражи, ни узника. Два мальчика в ярких, но мятых и местами порванных туниках. Два брата, неразлучные, как день и ночь. Садовый мусор, пушинки и листья трепетали в золотых кудрях принца, на белой коже темнели грязные следы. Брат-принц, смуглый и растрепанный, как дворовый пес, отдувал с лица спутанные черные волосы. Смутно вспомнилось, что призраков ждет взбучка за неподобающий вид. Но братья давно привыкли к взбучкам, и нынче же вечером через разлом в стене убегут в город. Там встретят компанию мальчишек – сыновей ремесленников и еще до темноты обзаведутся новыми синяками и новыми друзьями.

Призраки не оглянулись, когда Кара втолкнули в камеру. Они ушли дальше, к новым играм и приключениям, к далекому, но неизбежному предательству. Дверь захлопнулась, лязгнул замок, и Кар остался один.

Сразу, хоть и не помышлял о бегстве, потянулся магией к двери. Ощупал стены. Догадка оказалась верна: во времена магов здесь держали узников, наделенных Силой. Заклятия, не дававшие им покинуть стены камер, с годами не ослабли. Сам того не зная, Эриан выбрал единственное место, откуда Кар не сможет уйти.

«И хорошо. Куда мне уходить?»

Он сел на пол, привалившись к холодной стене. Закрыл глаза. Ни злости, ни обиды – лишь усталость да радость оттого, что не сделал непоправимого. Не убил Эриана в угоду отцу, как убил уже Гариона, как убил бы еще многих, не останови его кто-то, чья воля тверже воли Амона Сильнейшего. Случайность? Но кому, если не Кару знать, как направляемы случайности! С рождения и до сих пор все, что случалось с ним, было волей отца. Теперь, впервые, он столкнулся с иной волей. Аггары сказали бы: это Бог. Их Голоса учат, что есть много темных богов и лишь один – Светлый. Но если так, этому Светлому Богу молятся не только Дингхор и Тэрлах. Верховный жрец тоже. И не именем ли этого Бога истреблен целый народ Владеющих Силой? Нет, усмехнулся в темноте Кар. Лучше он будет верить в случайность.

«Ты предал меня», – шепнула тьма.

«Ты обманул меня», – ответил Кар.

«Ты умрешь».

«Знаю. Думаешь, я боюсь?»

«Я найду тебя, – беззвучно сказал отец. – Воскрешу. И убью снова. И снова. Я буду убивать тебя вечно».

«В самом деле? А когда же ты будешь возвращать Империю? Строить новые великие планы? Скажи, Сильнейший. Или я вправду был твоей единственной надеждой?»

«Империя будет моей, – произнес Сильнейший, и слова его прозвучали клятвой. – Я позабочусь, чтобы все, кого ты любишь, умерли в муках. Прощай, сын дикарки. Ты изначально годился лишь на кровь. До встречи после твоей смерти».

– Прощай, – сказал Кар.

Он хотел бы еще поспорить с тьмой. Или заглянуть в удивленные, непонимающие глаза Эриана. Схватиться в одиночку с сотней дворцовых стражников. Что угодно, лишь бы не слышать тонкого, отчаянного плача грифона.

Кар просил и умолял, даже приказывал – все зря. Ветер отказался улетать. На следующий день, когда блестящие парадными доспехами стражники вывели Кара на площадь для суда, грифон был там. Кружил, раскинув золотые крылья, чуть различимый штрих в синей пропасти небес. Слишком высоко для людских глаз и стрел, слишком близко для Кара. Впервые в жизни он применил Силу к своему грифону: только так можно было удержать Ветра, не дать ему обрушиться на площадь, сея хаос, в дикой ярости, ведомой одним лишь грифонам. Не дать спасти его, Кара.

«Нет, Ветер, – снова сказал он, глядя, как спешивается у помоста император в белой мантии, надеваемой лишь по случаю суда, как тянется от дверей храма вереница жрецов, как растет восторженная толпа зевак. – Нет!»

«Почему?!!» – ярость, гнев, сводящее с ума отчаяние. Люди не умеют чувствовать так остро.

«Я не хочу».

«Я хочу!!! – грифон нырнул вниз. Жалобно вскрикнул, ударившись о невидимую преграду. Со стоном выровнял полет. – Почему?!»

Порвать веревки, раскидать воинов, воспламенить землю под ногами жрецов – дело одной минуты. Проще – снять запрет, и с неба камнем упадет грифон. Мгновение, и Кар на свободе, в надежных когтях Ветра, хохочет над глупцами, вздумавшими судить мага. Стиснув зубы и тщетно пытаясь сморгнуть пот, Кар подкрепил запрет новой порцией Силы. «Я не хочу».

Он едва не утратил волю, когда женщина в черной одежде пала к ногам императора. Эриан, уже собравшийся взойти на помост, остановился. Склонившись, поднял ее. Мысль Кара метнулась к ним сквозь густой от людских чувств воздух.

– Эриан… – задыхаясь, как умирающая, прошептала дама Истрия. – Смилуйся…

Тихо, так что не услышал никто, кроме нее и Кара, император ответил:

– Доверься мне.

И быстро взошел на белую сторону помоста.

Истрия пошатнулась. Ее полные слез глаза поймали взгляд Кара. Две линии стражи, между них вереница жрецов, пестрые наряды придворных, знакомых и незнакомых – Кар не видел никого. Мать постарела. Некогда полная телом, она словно высохла, на лбу и под глазами пролегли морщины. Черная накидка на плечах делала ее лицо совсем бледным. Волосы, наполовину прикрытые скорбным черным чепцом, казались серыми. «Я люблю тебя», – Кар знал, что мать не услышит, что, подобно всем дикарям, она глуха и слепа к мыслям других. Но, бережно коснувшись ее разума, он вдохнул туда спокойствие – так много, как решился.

– Я люблю тебя, мама, – прошептал он, и ее губы шевельнулись в ответ.

Верховный жрец занял место на алой стороне помоста. Согласно закону, между императором и жрецом, между правосудием и гневом Божьим, встал защитник. Две части, белая и красная, составляли его мантию. Так в Империи судят членов императорского дома.

По знаку распорядителя суда запели рога. Шум голосов стих, все взгляды обратились к помосту.

– Кто смеет обвинить брата-принца Империи? – подняв руку, вопросил Эриан.

– Обвиняет Бог, – раздался голос жреца.

– Чьими устами говорит Бог? – спросил Эриан.

– Я стою между Богом и Империей, чтобы изрекать его волю и хранить закон, – ответил жрец. – Моими устами говорит Бог.

– В чем ты обвиняешь брата-принца Империи?

– В убийстве его величества императора Атуана, в намерениях убить его величество императора Эриана, в домогательствах имперского престола и в колдовстве.