Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

Прошло более шести недель, в продолжение которых внимание сэра Филиппа отвлекалось несколько раз от домашнего горя появлением м-ра Чарнока, который являлся в Порчестер без всякого приглашения; он был когда-то в коллегии товарищем м-ра Феллоуса; и теперь, после стольких лет, он хотел возобновить с ним дружбу, которая была нарушена в то время, когда они не сошлись во взглядах при выборе д-ра Гау на должность президента коллегии св. Магдалины. Из пастората м-р Чарнок делал поездки и в Фэргам, стараясь узнать от сэра Филиппа его взгляд на возможность якобитского восстания и присоединится ли он к нему с своими людьми; старик отвечал, что он удручен горем, что его лета не позволяют ему оказывать деятельной поддержки ни одной из партий, что он слишком пострадал из-за действий короля Якова, чтобы желать его возвращения, хотя помнил о присяге ему и никогда публично не признавал Вильгельма Оранского своим государем.

Были основания предполагать, что Седли обещал Чарноку употребить все свое влияние на арендаторов дяди, чтобы возвыситься в их глазах, так как они были весьма низкого о нем мнения.

Как бы то ни было, но по отъезде Чарнока Седли продолжал говорить свысока об ожидаемых переменах и о предстоящей ему блестящей роли. Одним из неприятных последствий продолжающегося беспокойства относительно Чарльза было то, что Седли снова стал часто бывать в доме. По слухам, он нахально распространял известия о смерти своего двоюродного брата, о сумасшествии дяди и о том, что он скоро будет призван управлять имуществом маленького наследника, так что сэр Эдмонд Нотли нашел нужным дать ему понять, что Чарльз, отправляясь на австрийскую службу, вскоре после своего совершеннолетия, прислал домой завещание, в котором назначал опекунами над своим сыном, которому доставалось большое состояние, после его матери, – первым деда, а затем – его, сэра Эдмонда Нотли, и д-ра Вудфорда.

Глава XXV

ЛЕГЕНДА О ПЕННИ-ГРИМЕ

– Нан, – сказал маленький Филипп задумчивым голосом, глядя на красные угли догорающего камина в столовой, – когда волшебницы перестанут похищать маленьких мальчиков?

– Я не знала, Филь, чтобы они когда-либо похищали их.

– О, да, они похищают их, – и с этими словами он подошел к ней, широко раскрыв свои голубые глаза. – Бабушка Дирлов рассказывает, что они похитили маленького мальчика, которого звали Пенни-Грим.

– Бабушка Дирлов – глупая старуха, если она передает моему мальчику такие россказни, – сказала Анна, стараясь скрыть свое беспокойство.

– Но Ральф говорит, что это правда и он знает его.

– Как же он может знать его, если его похитили?

– Они положили другого вместо него, – отвечал мальчик смущенно, будучи не в силах восстановить последовательность рассказа. – Он был эльф – злой и завистливый, который всегда мучает людей; и волшебницы похищают его каждые семь лет. Да… это так… они похищают его каждые семь лет.

– Кого же они похищают, Филипп, я не понимаю, – мальчика пли эльфа? – сказала Анна полушутливо, крайне удивленная, что старая история повторяется в таком виде.

– Эльфа, конечно, – сказал мальчик, нахмурив брови, – он возвращается назад, а они опять его уносят. Да и последний раз они похитили его совсем; но теперь прошло семь лет, и бабушка Дирлов говорит, что он опять явится!

– Нет! – воскликнула Анна в порыве невольного ужаса. – Разве кто-нибудь видел его, или воображает, что видел? – прибавила она, чувствуя, что теряет способность продолжать свое спокойное отрицание.

– Дженни, дочка бабушки Дирлов, видела его сама, – был ответ. – Она видела, как он стоял на берегу, ночью, при лунном свете, и когда она вскрикнула, он исчез, как дым.

– Она видела его? Какой же он? – спросила Анна, теряя свой спокойный тон наставницы и вспомнив, что Дженни Дирлов была горничной в Порчестере.

– Маленький человечек, весь набок и с пером в шляпе. Ральф говорит, они всегда такие, – и Филипп старался изобразить на своем хорошеньком личике гримасу Ральфа. Этого было достаточно, чтобы убедиться, что есть некоторые основания, для появления рассказа, и Анна ничего не ответила. Филипп продолжал: – Нан, мне семь лет, как вы думаете, могут они утащить меня?

– Нет, нет! Филипп, этого нечего бояться. Я не верю, чтобы волшебницы похищали, но старухи, вроде бабушки Дирлов, болтают, что они иногда таскают маленьких детей, если их оставляют одних до крещения.

Мальчик глубоко вздохнул и снова спросил:

– Разве Пенни-Грим – маленький ребенок?

– Так говорят, – отвечала Анна, повторяя новое имя и мучимая мыслью, что ребенок узнает когда-нибудь об участии его отца в этом исчезновении. Во всяком случае, она была очень довольна, когда разговор был прерван появлением сэра Филиппа. Он был в высоких сапогах и теплом кафтане, так как собирался осматривать стада своих овец около Портсдоун-Гиля, и его маленький тезка радостно закричал, выражая желание сопровождать дедушку.

– Но мороз очень сильный, как вы думаете, мисс Анна, не слишком ли это далеко для него?

– Нет, сэр, он крепкий маленький мужчина; такая прогулка будет полезна для него и если только он не будет долго без движения, то не озябнет. Беги. Филипп, и спроси у няни свою теплую куртку и толстые башмаки с гамашами.

– Бабушка не совсем охотно доверяет его мне, сказал сэр Филипп со смехом. – Я часто говорю ей, что она далеко не так заботливо относилась к его отцу; я помню, как тот раз пришел весь покрытый ледяной коркой, так что едва мог снять платье; но она боится, что Филипп мог наследовать болезнь матери.

– Я не замечаю никаких признаков болезни, сэр.

– Бабушки всегда боятся за своих внуков, особенно когда у них только и есть один – птенец. Да, зимнее путешествие по Германии – нелегкое дело, и почта не приходит. Ну, мой мальчуган, ты совсем теперь похож на медведя! Бедные овечки будут бояться, что ты пришел за их ягнятами.

– Я буду рычать на них, – и Филипп стал издавать звуки, действительно способные расстроить нервы любой овцы, если б ему позволили выполнить свое намерение. Дедушка и внук вышли вместе, но сэр Филипп остановился на минуту в дверях и сказал:

– Анна, миледи желала видеть вас; я боюсь, что недостаток известий сильно тревожит ее, и для успокоения сказал ей, что это хорошее предзнаменование.

Несколько минут Анна смотрела вслед удаляющимся; бодрый старик твердыми шагами шел вперед; ребенок весело резвился около него; суровый на вид слуга Ральф, без которого мальчик никогда не выходил из дому, следовал за ними, о чем-то задумавшись, а Кипер, единственная собака, допускавшаяся в овчарни, степенно выступал, видимо, гордый оказанным ему преимуществом. Затем Анна пошла к леди Арчфильд, сильно беспокоившейся, что ее маленький любимец будет долго оставаться на холоде. Леди Арчфильд действительно не могла так легко относиться к своему внуку, ввиду его резвой натуры, как в прежние времена к своему сыну. Анне пришлось успокоить ее и развлекать все время, пока не пришел Д-р Вудфорд, чтобы читать и беседовать с нею.

Обед, который подавался в час пополудни, ждал возвращения дедушки и внука. Наконец они пришли, но маленький Филипп слегка посинел от холода и имел более серьезный вид, чем обычно, причем, дел строго заметил, что он вел себя как плохой мальчик, шалил, бегал в опасные места, скользил по льду там, где не следовало. Он проворчал при этом, что, кажется, Седли должен был понимать, что нельзя было пускать его туда.

Заведенный порядок не допускал, чтобы даже такой всеобщий любимец, как Филипп, разговаривал во время обеда; мальчик, видимо, был взволнован, и слезы выступили на его глазах. Анна услышала, что старый Ральф при этом проворчал про себя: «Слишком хорошо понимал». Его хозяин, слегка глуховатый, не расслышал этих слов, и принялся рассказывать о своих ягнятах и о том, как Седли присоединился к ним по дороге, но отказался от обеда.

В этот вечер Филипп вел себя тише обыкновенного; он сидел у ног Анны около камина и наполнял отрубями маленькие мешочки, которыми нагружал игрушечную тележку, чтобы везти ее на мельницу, но не болтал при этом, как всегда. Анна думала, что он устал, но, услышав его вздох, посадила его к себе на колени; он положил голову на ее плечо и тихо сказал: